Движение образует форму - Елена Макарова

У нас появился мужчина. Лука, студент академии художеств. Он извинился за то, что не смог присутствовать в первый день и не слышал лекции.

Лука выбрал рисунок Иво Каца с танками и самолетами. Он его не перерисовывал, а видоизменял. И так поступили многие.

Детские рисунки из концлагеря обладают особой силой воздействия: пробуждают экзистенциальные мысли — о справедливости, Боге, добре и зле…

Вникая в конкретную работу, ты пытаешься понять замысел автора, о чем он думал, как он видел мир. А на оборотной стороне фотографии читаешь его имя и даты — рождения, прибытия в Терезин и депортации в Освенцим.

«Когда просто пытаешься повторить рисунок ребенка, начинаешь многое понимать: почему он разместил фигуры так, а не эдак, почему они такого, казалось бы несоразмерного вида, понимаешь, где реальность, а где начинается вымысел или то, что сидит внутри ребенка и показывается нам вот так, не словами, а образами, красками… Начинаешь лучше понимать своего ребенка, но многое о нем ты, конечно, знаешь не только из рисунков.

А вот наше задание… Копия детского рисунка.

Ребенка из Терезина.

Погибшего…

Постороннего, абсолютно незнакомого тебе человечка, и в его рисунке вдруг открывается целый мир — или бездна.

Лена, вы очень правильно сделали, дав нам такое задание. Не скрою, это было очень тяжело. Напишу, как лично я подошла к этой работе. Мне понравился коллаж — ваза, вернее кофейник с цветами на фоне кусочков цветной бумаги.

Рассматривала работу, и постепенно приходили мысли, как можно ее сделать.

Коллаж, но не из цветной бумаги — из обрывков газет, словно списки ушедших, а на их фоне — объемная ваза, в память о тех детях, о Фридл, о том времени.

И два цветка — живой, как продолжение жизни и выживших в это тяжкое время, и засохший, оставшийся за решеткой.

Одно дело — видеть километры кинохроники и кадры военных лет, фотографии из концлагеря, сопереживать этому и просто благодарить Бога, что тебе посчастливилось родиться в другое время. И совсем иное — погрузиться в мир ребенка оттуда, из концлагеря, и смотреть на мир его глазами.

И оказалось, что дети видят мир далеко не в черно-белых тонах, на их рисунках летают бабочки, растут цветы и деревья, сценки из обычной домашней жизни — воспоминания и мечты…

Допустим, в ребенке, в каждом человеке от рождения заложен оптимизм и вера в Чудо, и нет еще осознания той чудовищности положения, в котором он оказался, и все-таки… сталкиваясь с такой реальностью, жить в ней — и не сломиться…

Преклоняюсь перед Фридл, этой мужественной женщиной (она-то уж, в отличие от детей, прекрасно понимала и видела, что происходит вокруг), подарившей детям их радости, продлившей им детство.

И глядя на все это отсюда, из нашего благополучного времени, становится стыдно за свой временами накатывающий пессимизм, за то, что откладываешь многое на завтра, прикрываясь усталостью или важными (?) делами… На все теперь смотришь под другим углом зрения.

Почему рисунки семинаристов вышли намного ярче оригиналов? На мой взгляд (делая также скидку на время, краски и сохранность рисунков), это происходит оттого, что мы сейчас живем в совершенно ином мире. Наши рисунки не только ярче, но и больше по размеру, у некоторых часть работы выходит за рамку картины (вулкан, например, или добавочное яркое солнце).

Есть такие работы, где детский рисунок в центре большого листа, а дальше, расширяясь, создается новый мир, яркими цветными красками, или порхают объемные бабочки над рисунком.

Мне кажется, с нами происходило то, чего и хотела добиться Фридл, работая с детьми, — не замыкаться в своем унылом существовании, строить новые миры — воображаемые, как у детей, или реальные, как у нас.

Слава Богу, у нас есть такая возможность!»

«День второй и невероятно сложный для меня. Он оказался настолько откровенно обнаженным, я «обрушилась», ухнула под корку, душу вытащила и выжала, плакала-плакала, не могла выйти из состояния «льются слезы», и это была не истерика (совершенно точно), это было очищение.

Лена закончила первый день тренинга вводной лекцией «От Баухауза до Терезина».

Опять же мне никто не растолковывал — не разжевывал — не начитывал теорию про Баухауз, мне показали несколько слайдов (действительно несколько) и произнесли несколько слов о том, кто такая Фридл Дикер-Брандейс, и следующее — Терезин, в контексте Освенцима; я поняла, что это что-то жутко страшное.

По отношению ко всем именам собственным прозвучал вопрос Елены: вы знаете? Было неловко ответить — нет. Я промолчала. Кто-то сказал: конечно! А я ничего не знала…

Ничего.

И что темой второго дня будет Фридл, Терезин — тоже не знала…

Может, и не надо было готовиться. Это сейчас я читаю статьи, книги, это сейчас мне открываются папки, картинки, фотографии. А в тот день просто начинался семинар.

Начинался с очередной задачи: почувствовать рисунок, выбрать «свой» и слушать дальше…

Из книги «Университет над бездной»:

«Историей концлагеря Терезин мы занимались с 1988 года. Тогда еще были живы многие свидетели, в архивах вместо компьютеров стояли каталожные ящики с карточками, написанными вручную. Архивы были живыми, можно было держать в руках оригиналы, это вызывало особое чувство. В те годы история Терезина мало кого занимала, посему архивные и музейные работники с радостью делились информацией. Многих свидетелей мы отыскали по телефонным книгам. Те, с кем мы встречались, снабжали нас новыми адресами. Так собирался наш домашний терезинский архив. Пятнадцать лет ушло на поиски работ Фридл Дикер-Брандейс, четыре года — на историю кабаретиста Карела Швенка, десять лет — на терезинские лекции, двенадцать лет — на сбор информации о детях, которые рисовали и писали дневники и журналы. Поскольку поиски шли по всем направлениям сразу, то мы уложились в какие-нибудь девятнадцать лет».

Девятнадцать лет!

«Фридл Дикер-Брандейс была художницей. В концлагере Терезин стала учителем рисования. В каталоге «Рисунки детей концлагеря Терезин» сказано, что Фридл «создала педагогическую систему душевной реабилитации детей посредством рисования». С уцелевшими в Терезине детьми в сорок четвертом году Фридл была депортирована в Освенцим. То, что она вложила в детей, погибло вместе с ними в душегубке».