Искушение астрологией, или предсказание как искусство - Дэвид Берлински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подавленные эмоции, как говорил незабвенный Фрейд, обязательно вернутся к нам вновь, зачастую под маской и многократно усиленные.
Пренебрежение и презрение научного сообщества загнали астрологов в подполье, но страсть, жившая в их душах, выжила, поскольку уж очень присуща она человеку. Астрологическая мысль явственно проступает во всех науках, пусть и неузнаваемая по форме, но та же по духу.
На протяжении столетий астрологи всегда понимали, что имеют дело с опасными теориями. Служат ли звезды причинами человеческих деяний? Причина — как клетка, попав в нее, выбраться уже нельзя. «Все мы рабы, — писал Марк Аврелий, — в большой семье». То, что известно, утверждает логика, изменить невозможно. Астрологи сделали все, чтобы опровергнуть или поставить под сомнение эту гипотезу — она ведь невыносима. И сейчас в современной науке снова возникает связь между знанием и фатализмом, но уложенная в рамки физических теорий, холодных, безрадостных и мрачных.
Математик Пьер Симон Лаплас родился 23 марта 1749 года в Бомон-ан-Ож, а умер 5 марта 1827 года в Париже. Он видел своими глазами революционные конвульсии Франции и если не принимал участия в этом спектакле, то, по крайней мере, был его зрителем. Молодость Лаплас провел в обществе, еще управляемом испорченными представителями высшего класса и духовенства. В среднем возрасте он увидел, как их всех уничтожали. Революционный террор… Лаплас обладал незаурядным даром политика и, благодаря безропотному подобострастию, уцелел в ходе жесточайших политических чисток, не пощадивших его близкого друга химика Антуана Лавуазье. Впоследствии он смог приноровиться к великим мошенникам вроде Наполеона и новому варианту французского общества, ими созданного. Математикам и в голову не приходило преуменьшать его заслуги, а он достаточно дорожил своей головой и посему желал сохранить ее на своих плечах. Лаплас был не просто математиком, но математиком великим, потрясающей широты и способностей.
Он занимался не только чистой математикой — он блестяще толковал труды Ньютона. Пять томов его внушительного «Трактата о небесной механике» суммировали и расширили Principia Ньютона и развили их математический аппарат [175].
Как-то Наполеону вздумалось поболтать с Лапласом, порасспросить о его математических штудиях. Отвечая, Лаплас старался изо всех сил, ибо знал, что математические познания Наполеона не выходят за пределы того, что требуется для составления артиллерийских таблиц.
— Ну, а что там с Богом? — поинтересовался император.
— Сир, у меня нет нужды в этой гипотезе, — выкрутился Лаплас.
Потрясающая находчивость! Лаплас, в отличие от Ньютона, знал, что система, созданная гениальным англичанином, подразумевает материальность мира. Ни Бога, ни богов вообще не существует, пояснил математик императору, говоря как невежда с невеждой, прямо, без всяких сложностей. Законы Ньютона управляют Вселенной, где нет места богам. Эти размышления привели Лапласа к удивительному и пророческому выводу. Подобно знакам «Энумы», доказательства Principia выражены в виде цепочек условных умозаключений. Действия материальных объектов определяются исходными условиями — если — и законами, управляющими их поведением, — если — то. Когда если задано, будущее открывается посредством логических рассуждений.
Теперь математик Лаплас переходит от частного (падение предметов на поверхность земли, Луна на своей орбите) к общему (весь причинно-следственный поток). Он пишет: «Нам следует в таком случае рассматривать нынешнее состояние Вселенной как следствие предшествующего состояния и причину грядущего». Следующий вопрос Лапласа стал неотступно преследовать физиков. Каким покажется это глобальное движение Вселенной «достаточно масштабному разуму»? Такой разум сочтет ненужным разделять причинно-следственный поток на прошлое, настоящее и будущее. «Не останется неопределенности, — утверждает Лаплас, — все умозаключения станут очевидны, и будущее, подобно прошлому, откроется его взору». Это не теологический эксперимент. Достаточно масштабный разум, к которому обращается Лаплас, — в конце его исследования. Когда математическая физика достигнет намеченной цели, именно физики, подобно Богу, узрят Вселенную. И станут всеведущими.
Познать все — значит познать Вселенную, из которой выпотрошили все неожиданности. В такой Вселенной ничего не появляется, ничего не было и не будет. Предметы в ней просто существуют. Их можно изучать с помощью науки на расстоянии, не касаясь. Замерзшая, словно огромный кусок льда, Вселенная открыта, холодна и вечна. Люди постигают будущее, перемещаясь во времени, подобно тому как они попадают в отдаленные места, перемещаясь в пространстве. Все сущее просто существует, ныне и во веки веков. А время, уходя, исчезает навсегда.
Специальная теория относительности Эйнштейна, по мнению многих, поддерживает такой взгляд. Представьте себе группу наблюдателей, в беспорядке разбросанных по космосу. Каждый может выстроить события своей жизни в линейном порядке. В результате каждый из них будет уверен в том, что его жизнь состоит из последовательности многих «сейчас» и ее мгновения двигаются из прошлого в настоящее и будущее. Как раз так мы все и воспринимаем. В конце концов, сейчас — это сейчас, разве нет? Прямо сейчас.
Выходит, что нет. Одновременность, говорит специальная теория относительности, зависит от скорости, с какой наблюдатели двигаются относительно друг друга. Если эти скорости разные, то для одного человека его «сейчас» может оказаться прошлым или будущим другого.
Отсюда вытекает, что происходящее для одного наблюдателя могло уже произойти или только будет происходить для другого. Не совсем ясно, как нечто может произойти, если оно уже было. Время, оказывается, имеет относительный, локальный характер, оно не абсолютно!
В письме к вдове своего старинного друга Мишеля Бессо Эйнштейн обратился к своей теории за утешением перед лицом смерти. «Для нас, верующих физиков, — рассуждал он, — различие между прошлым, настоящим и будущим — всего лишь иллюзия». Иллюзия, с горечью добавлял Эйнштейн, которой придерживаются довольно упрямо.
За две с лишним тысячи лет до этого греческий философ Фаворин утверждал, что будущее узнать невозможно. А даже если бы и было возможно, знание это принесло бы людям мало пользы. Что изменить нельзя, то в конечном итоге изменить нельзя. Птолемей усвоил этот довод и выдвинул опровержение — правда, без всяких доказательств: будущее можно узнать, с надеждой заявлял он, и можно изменить. В конце XVI века в диспут включился итальянский астролог Джироламо Кардано. «Если события можно изменить, — писал он, — они не есть будущее». Эти слова мог бы произнести и Фаворин. Разумеется, события в прошлом тоже изменить нельзя. А поскольку у настоящего нет временной протяженности (прямо сейчас — это прямо сейчас), получается, что ничего нельзя изменить.
Как бы ни был высок авторитет этой системы взглядов, вполне научной, заметим, утверждение о том, что будущее нельзя изменить, многократно опровергалось простыми людьми. А если и не опровергалось, то отбрасывалось — тупо, но упрямо. Возможно, железное кольцо опоясывает материальный мир. Не важно. Оно необязательно опоясывает нас. Мы размышляем, судим, обдумываем. А потом принимаем решение так, как считаем нужным. Мы уверены, что на арене человеческой жизни мы хозяева, а не слуги неотвратимого процесса. Изучение науки и проживание жизни пребывают в противоречии. Это, на мой взгляд, одна из причин, по которой достижения математической физики чаще вызывают уважение, чем восхищение.
В 1900 году Луи Башелье, студент-математик, выдвинул гипотезу о том, что краткосрочные колебания цен на французской фондовой бирже можно смоделировать с помощью теории случайных блужданий — блужданий, подобных тем, что совершает пьяница, неровными шагами ковыляющий от фонаря к винному магазину. Многие годы идея Башелье, хотя и подкрепленная экономическими изысканиями, оставалась на задворках экономической теории.
Но в 1961 году экономист-математик Пол Самуэльсон[48] показал, что предчувствие Башелье можно подтвердить математическим доказательством. Цель рационального инвестора, говорит Самуэльсон, — оценить будущие цены на фондовой бирже. В качестве отправной точки он будет использовать цену акций, которая уже установлена, а также историю данного товара. Эта информация полностью отражается в курсе акций. Пытаясь определить будущую цену таких активов, рациональный инвестор прикидывает их ожидаемую среднюю стоимость. Ничто в этом рассуждении не предполагает вмешательство случая. Прогнозы могут основываться на интуиции или научном доводе. Могут быть тонкими, трезвыми и аргументированными. Могут представлять многолетний опыт испытанного в боях профессионала или первую дерзкую эскападу невежественного новичка, обладающего всем, кроме профессионального опыта. Они столь же рациональны и основательны, как предсказание будущего без привлечения математической физики. И, понятное дело, прогноз уже сам по себе есть орудие действия. Прогнозируемое будущее вызывается этими прогнозами.