Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь? - Валида Будакиду

Но писать Владимир Иванович не стал. Так и продолжал крутить ручку в нервных, изящных, как у скрипача, пальцах. Синий колпачок мелькал у Аделаиды перед глазами, от этого она ещё больше терялась и сбивалась с мысли.

Я же должен знать, с кем имею честь? По крайней мере, чтоб выбрать интересную для вас, леди, тему разговора. Судя по всему, навряд ли вам будет интересна беседа о профессии маникюрши или парикмахерском деле?

Я не специально так стригусь, – Аделаида при напоминании о парикмахерской почти обиделась и резко сняла очки, – это мама заставляет «под мальчишку», говорит, чтоб «шея была открытая». Мои родители школьные учителя, и они говорят, что лучше знают, что мне нужно.

– А-а-а, мама и папа учителя… ну, разве что! Серьёзное окружение. Маму всенепременно надо слушаться! Хотя, я совсем не это имел в виду. Поверь, мне всё равно, какая у тебя стрижка. Главное совсем не то, что на виду. Глаза слепы. Правда, для девочки твоего возраста внешний вид совсем немаловажный фактор. Как раз сейчас и появляется интерес к противоположному полу, новые мысли, новые чувства… желание понравится…

– У меня не появится! И чувств тоже никаких!

– Аделаида, ангел мой! Что вы такое несёте?! – пальцы Владимира Ивановича остановились.

Аделаида замерла. Она никогда не слышала такого бархатного «а», как в слове «ангел»! Да и где он его вообще взял – это слово?! «А» прозвучало как в церковном хоре, который она слышала в старом чёрно-белом фильме про одного художника-иконописца. Чёрный бархат с серебряным отливом…

Появится, дорогая, уже появился, – Владимир Иванович покачал головой, – но ты его спрятала за видимой ненадобностью. Ты приняла для себя совершенно неверное решение и теперь, так сказать, претворяешь его в жизнь. Всем, включая себя, ты стараешься доказать, что не эстетикой единой жив человек. Что есть вещи и поважнее. Только это далеко не так, поверь мне. И чем больше ты будешь стараться уходить от действительности, тем больше тебе её будет не хватать. С природой не поспоришь и её не переделаешь. Люди, даже достигнувшие огромных высот в науке, или искусстве, если их личная жизнь потерпела фиаско, глубоко несчастны… Вода, кажется, закипела!

В прозрачной колбе действительно со дна начали отрываться меленькие пузырьки воздуха и очень красиво поднимались вверх. Колба всем телом стала гудеть и раскачиваться на плите. В пустом помещении этот гул казался особенно громким и зловещим. Владимир Иванович, взяв за самый верх горлышка, снял её с печки и поставил на стол.

– Смотри, какой у меня чай! Мне его из Сухуми родственники присылают. Они его сами вручную собирают. Три верхних листочка и кусочек мягкого стебля. Умеешь собирать чай?

Он бросил горсточку сухих комочков в колбу, и они, медленно раскачиваясь в воде, опускались вниз, оставляя за собой коричневые размытые дорожки, похожие на сигаретный дым.

– Ты не торопишься?

– Нет! – она безбожно врала! Ведь если придёт мама, увидит, что её нет дома, и ко всему ещё обнаружит отложенную телефонную трубку, то это… это Третья Мировая обеспечена!

Кстати, почему ты не в школе? – Владимир Иванович вдруг выдвинул ящик стола и извлёк оттуда пластилин. Оторвал от брусочка небольшой кусочек и начал ловко разминать его.

– Я типа болею. У меня была температура.

– А сейчас типа прошла?

– Типа да.

– Родители, конечно, считают, что ты дома в кровати и лечишься? – тёплый кусочек пластилина начал на глазах менять очертания. Он вдруг стал похож на продолговатую сосиску, чуть утолщённую к одному краю. Верхняя часть опустилась под углом и в одно мгновенье превратилась в жирафью шею! Аделаида не верила глазам – ещё не было даже ушек, а в пальцах Владимира Ивановича уже жила миниатюрная самая настоящая длинношеяя голова! Аделаида снова не могла отвести взгляда от его тонких, аристократических пальцев. Он прикасался к пластилину, словно музыкант к инструменту.

«Что за фигня! Если много думать, – решила она, – то можно сойти с ума… Только как человек науки может быть так же замечателен и в искусстве? Или между наукой и искусством вообще нет границ? В конце концов, и Леонардо да Винчи был гениальным механиком», – вспомнила Аделаида. Рядом с жирафом внезапно появился маленький ёжик. Он вполне мог сбежать, стуча по столу лапками, не будь он таким маленьким…

До болезненности чувствительные пальцы Владимира Ивановича не останавливались ни на секунду.

Аделаида вдруг совершенно ясно представила себе, как он в той холодной комнате с обитыми листовым железом столами и шлангами, с острым скальпелем в руке склонился над неподвижным телом; или как в гончарной мастерской его пальцы отсекают от грубого куска мёртвой глины всё лишнее. И он, вдохнувший энергию пальцев, превращается в живую плоть.

– Ты типа находишься в процессе излечения?

– Типа нахожусь, – Аделаида скривила гримаску, – пью совершенно гадкий нарзан с молоком.

– Какая сказочная мерзость! Кто придумал употреблять эту смесь при простудных заболеваниях? Она никакого благотворного воздействия не оказывает. Надо пить апельсиновый сок и есть грейпфруты. В них содержится много витамина «С».

«У нас так принято»!» – строгим голосом мамы фыркнула Аделаида, с удовольствием отхлёбывая крепкий чай из гранёного стакана.

Это точно! В вашем Городе столько разного «принято» и не «принято», что иной раз начинаешь сомневаться в здравом рассудке его обитателей! Уже пять лет живу здесь, а всё никак не могу вникнуть в самую сущность этого постулата. Как могут люди, не рассуждая, совершенно не задумываясь, придерживаться правил, которые кто-то продиктовал? Мало того, выдавая за неукоснительную истину, очень методично внушать их и младшему поколению, при этом тщательнейшим образом производить тотальный контроль над безукоризненным выполнением этих правил!

– А вы откуда переехали?

Из Чимкента. Это Казахстан. Точнее, в Чимкент нас в своё время выслали. Моего отца через несколько лет после Великой Отечественной арестовали по доносу и расстреляли. Он всю войну прошёл, Берлин брал, и вдруг «враг народа». Слышала о таком? Были в стране так называемые «тяжёлые годы репрессий». В 1949 году нас с Черноморского побережья, в одночасье запаковав в товарные вагоны, вывезли в Казахстан. Но, скорее всего, ты об этом не слышала. Откуда тебе знать про «неблагонадёжность», про «врагов народа», сталинские лагеря ГУЛАГ?! У нас в стране национальность «грек» принято произносить шёпотом, хотя «грек» несколько лучше, чем «еврей», и всё это потому, что в СССР пятнадцать «союзных братских республик и, соответственно, пятнадцать национальностей». «Грек» – это который из «капиталистической страны», значит вражеской или в лучшем случае старающейся бороться за пролетарские интересы, но пока не понявшей социалистического счастья. Иной раз у нас даже «болгарин» или «чех» произносить не стоит, хоть и Болгария и Чехословакия относятся к социалистическому лагерю. Лучше узбек, киргиз, таджик. А ещё лучше говорить: «Я – русский!». А тут вообще – «грек»! Не по-советски как-то! «Не по-нашему»! Мы медленно, но верно идём к торжеству коммунизма, а посему в школьной программе истории все эти нелицеприятные вехи, связанные с красным террором, не упоминаются. Ганевц?

А я знаю про террор… – Аделаида смотрела в упор на Владимира Ивановича. От слов «красный террор» у неё на верхней губе выступили капельки пота, – знаю! – повторила она. – Мне деда рассказывал!..

Правда? – пальцы Владимира Ивановича на секунду замерли. – Что ж это получается? Как у Киплинга в «Маугли»: «Мы с тобой одной крови: ты и я»? Вы тоже переехали из Казахстана?

Нет. У нас наоборот: бабуля с дедулей и моей мамой переехали с побережья в Большой Город, а всех других родственников выслали в Казахстан. Но деда сказал, что никто оттуда из наших не вернулся. Я точно не знаю, мои родители никогда об этом не рассказывают. Только мама говорила, что её отца репрессировали и расстреляли. У нас дома есть бумажка – свидетельство о смерти. Но там написано, что он сам умер, а мама сказала, что расстреляли.

Сейчас очень трудно восстановить истину. Где правда, где ложь, разве можно разобрать? Как говорится: история о многом умалчивает. Кто посмертно реабилитирован, кто наоборот через столько лет осуждён… Ты мне позволишь выпить рюмашку? Ничего? – Владимир Иванович поставил на стол очередную пластилиновую зверюшку и вышел из-за стола. – Когда я вспоминаю некоторые страницы своей биографии, страшно хочется выпить! Не обидишься, правда?

И опять Аделаида поразилась его странности. Да когда хоть один мужик у них во дворе бы спрашивал разрешения на выпивку, хоть домашнюю водку с пивом, хоть тебе ацетон, и потом в придачу на пьяные песни и громкие беседы, не утихающие далеко за полночь?! Это у мужиков все должны были спрашивать разрешения на всё!

– Я сейчас. Подожди меня здесь, – сказал он и вышел в соседнюю комнату.