Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Нынешняя ночь была беспокойной. Ровно в 22 часа истошно и назойливо, как это умел делать только один он, залаял Сэм. Уилл, набравшийся сил за эти два дня вынужденной стоянки, несмотря на продолжающийся ветер, пошел его «успокаивать». После этого я долго не мог заснуть и не спал до полуночи, когда внезапно, как это уже не раз случалось, стих ветер. Я был уверен, что это его очередные происки, но пауза затягивалась дольше обычного. Первыми почувствовали стабильность пришедшего к власти нового ветрового режима собаки. Как по команде, подчиняясь какому-то невидимому режиссеру, они завыли во все свои тридцать шесть глоток. Сон как рукой сняло. В этой ситуации даже Уилл с его эффективными методами воспитания был бессилен. Приходилось ждать, когда они успокоятся. К счастью, это произошло довольно быстро, и я заснул. В 5.30 по-прежнему было тихо, и мы буквально на цыпочках, чтобы не спугнуть погоду, начали собираться. Более обстоятельная рекогносцировка показала, что особых надежд на постоянство такой погоды возлагать не следует. Во всем ее поведении в это утро чувствовалась какая-то неустойчивость: впереди по курсу горизонт клубился то ли туманом, то ли низкой облачностью, зато позади нас весь горизонт был чист и виднелась та же Чарити, заколдованная Чарити, которую вот уже который день нам никак не удавалось объехать. До следующего склада оставалось всего 25 миль. Было очень тепло (еще один дурной признак неустойчивой погоды) — что-то около минус 15 градусов. Раскопки лагеря отняли два часа. Особенно тяжело поддавались доглайн и привязанные к нему, вмерзшие в лед постромки. Затем наступила очередь нарт, но вот и они вытащены на ровное место. Края образовавшейся ямы доставали мне до груди. Было жарко, и, несмотря на то что я снял верхнюю одежду, по спине неприятно струился пот, взмокшие волосы лезли в глаза, но останавливаться было нельзя — время дорого. Вместе с Уиллом откопали палатку. Я работал лопатой, как веслом на каноэ, и во время одного из размашистых гребков зацепил прикрытый снегом тент. Раздался неприятный звук рвущейся материи, и на бирюзовом поле наружного чехла появилась безобразная черная борозда длиной 8–10 сантиметров. Стал грести несколько осторожнее. Наконец все было закончено. Джеф ушел вперед, мы отправились следом. Погода — не нарадуемся: тихо, тепло и… ненадежно. Такое впечатление, что все вокруг замерло в ожидании какого-то взрыва, всплеска погодных страстей или чего-нибудь в этом роде — уж очень подозрительно клубился горизонт впереди нас. Ну а пока мы скользили вперед, собаки бежали уверенно и споро по выдутой ветром твердой поверхности. Только Джуниор был какой-то вялый совершенно не тянул постромки. Мы несколько раз подгоняли его, а затем оставили в покое, полагая, что он не совсем пришел в себя после пурги. Часов в двенадцать подошли к нунатаку Дэниэл, темный треугольник которого я видел накануне из лагеря. Я называю про себя этот нунатак Дэниэл-энд-Сан, так как, кроме собственно огромной скалы Дэниэл, рядышком, едва виднеясь из-под снега, примостилась ее маленькая копия. От семейства Дэниэлов в западном направлении тянулся огромный снежный надув, который нам необходимо было преодолеть. Двигались в гору, одновременно преодолевая сильный уклон влево. Нарты соскальзывали вбок по склону и двигались как-то под углом к курсу, но собаки тянули уверенно. Едва мы достигли вершины подъема, как начал противненько задувать ветерок. Остановились на обед. Я долго возился с озонометром: во время пурги снег набился между индикатором и полиэтиленовой пленкой. Чистка заняла практически все обеденное время. Ветер усиливался и к концу обеда достиг штормовой силы — свыше 20 метров в секунду, видимость упала до 50 метров. Предчувствуя, что все это добром не кончится, мы быстро собрались и двинулись дальше. Опять, как несколько дней назад, единственным ориентиром для нас с Уиллом были мелькавшие впереди яркие костюмы Этьенна и Кейзо. Тут как назло у меня отстегнулось левое крепление, но остановка была немыслима, так что я продолжал скользить, пытаясь удержать лыжу на ноге. Внезапно упряжка Кейзо резко свернула вправо. Наши лопушки, естественно, последовали за ней, хотя нам с Уиллом, да и, конечно, Кейзо было ясно, что это ложное направление. Однако Кутэн, опять Кутэн, решил сам распорядиться нашей судьбой и свернул с дороги. Этот маневр был легко объясним: обычно перед остановкой на ночлег Кейзо уводил свою упряжку вправо от следа, и вот сейчас Кутэн решил, что по такой погоде он пробежал вполне достаточно и пора разбивать лагерь. В результате этой самодеятельности вожака мы потеряли след и остановились, подойдя к упряжке Кейзо. Ветер усилился, поземка перешла в низовую метель, видимость упала до 30 метров. Зная, что след остался где-то слева от нас, мы с Этьенном, оставив Уилла и Кейзо с упряжками, пошли влево, пытаясь его отыскать, но тщетно. Поверхность снега, вылизанная ветром, была тверда настолько, что нарты практически не оставляли на ней заметного следа, да и видимость была совершенно не подходящей для занятий такого рода. Приняли решение остановиться и ждать улучшения видимости. Надо сказать, что такое решение, несмотря на его простоту и естественность, принимается и понимается, увы, далеко не всеми и не всегда. Почему-то кажется, что необходимо двигаться, искать, словом, действовать активно, ибо, мол, только в этом случае можно выйти из подобной ситуации. А это глубокое заблуждение. Я знаю случаи, когда такие активные поиски, даже, казалось бы, в знакомом районе, но при отсутствии видимости, приводили к драматическому исходу. Достаточно вспомнить трагическую гибель в 1987 году в районе станции Молодежная экипажа вездехода, сбившегося со следа в сильную метель и рухнувшего с барьера в океан при попытке найти дорогу. А ведь стоило им просто пересидеть в вездеходе непогоду — пусть даже сутки или больше — их бы непременно отыскали, пусть обмороженными, но все же живыми. В нашем случае мы все согласились с мнением, что надо переждать. За Джефа и Дахо мы особенно не волновались, так как знали, что у них есть все необходимое для того, чтобы выжить, точно так же, как и у нас. Даже если ты теряешься в пурге в одиночку или вдвоем безо всяких средств к существованию, но знаешь, что тебя будут искать, правильнее всего постараться удержаться на том месте, где ты понял, что потерялся, и попытаться окопаться и не дать себе замерзнуть. Любые блуждания в кажущемся «правильным» направлении затруднят или сделают невозможными поиски.

Итак, мы решили ждать улучшения видимости, чтобы попытаться отыскать след. Накинув теплые парки, мы присели за нартами, укрываясь от ветра. Собаки тоже прилегли, и их стало быстро заносить снегом. Вдруг меня осенило. «Ребята! — вскричал я, обращаясь ко всем сразу. — А почему бы нам не разбить аварийную палатку! В ней и переждем непогоду пока, а дальше будет видно». Предложение было принято с энтузиазмом. Вчетвером мы быстро раскинули небольшую шатровую палатку и забрались внутрь. Теперь пусть дует, а мы пока могли закончить с ланчем — уж очень невнятным он был сегодня, и не только для меня. Закусывая шоколадом не успевший остыть чай, просидели два часа, но погода не улучшалась. Решили ждать до 16 часов, а затем ставить настоящий лагерь. Сразу же по принятии этого решения прямо над головой мы услышали веселый голос Джефа: «Привет, ребята! Долго ли вы будете еще бастовать?!» И через мгновение в палатку просунулась его счастливо улыбающаяся физиономия. Увидев, что все в сборе и все в порядке, он улыбнулся еще шире, а потом спрятал улыбку и, как бы припоминая что-то важное, утвердительно кивнул годовой и пробормотал: «Да, сорок семь!» Оказалось, что от его лагеря до нашего расстояние одна веревка и сорок семь шагов. Джеф рассказал, что, обнаружив наше отсутствие, они с Дахо подождали немного, а затем разбили лагерь и, привязав к нартам веревку, принялись ходить по радиусу, пытаясь увидеть нас. (Хороши бы мы были, если бы не остановились, а стали бы тоже искать!) Веревки длиной 150 метров не хватило, но Джеф заметил, по его словам, что-то похожее на нашу палатку и, привязав веревку к ледорубу, в перерыве между порывами бросился в нашу сторону, подобно пловцу, выбирающему подходящий момент для входа в штормовое море. Оказалось, что надо пройти еще сорок семь шагов. Не стоит и говорить, как мы обрадовались сообщению Джефа. Мы снова вместе! Непогода, словно осознав, что такими примитивными методами ей не удастся разлучить наш дружный экипаж, немного отступила, ветер поутих, и видимость улучшилась настолько, что порой вдалеке можно было различить палатку Джефа. Появление Джефа было столь внезапным, а радость, вызванная этим событием, так велика, что я забыл затянуть веревку, которой были закреплены ящики на передке наших нарт. (А развязывал я ее для того, чтобы извлечь термометр.) Это обнаружилось очень скоро — сразу же после того, как мы двинулись за Джефом. Нам удалось достаточно быстро выйти к ледорубу, наполовину торчащему из снега. К нему была привязана яркая розовая веревка. Мы с Джефом побежали вдоль нее и вскоре увидели палатку. Джеф к ней и направился, а я вернулся к ребятам. Собаки, наверное, чувствуя близость лагеря, побежали очень резво, и мне стоило огромных трудов поддерживать этот темп, так как я бежал перед упряжкой, показывая дорогу. Внезапно раздавшиеся позади гортанные крики Уилла и лай собак заставили меня остановиться и оглянуться. Так и есть, ящики! Оба стоящих впереди ящика свалились на снег и раскрылись. При этом из них высыпалось много нужных вещей, включая посуду, полиэтиленовые пакеты с супами и все прочее. Идущие следом за нами собаки Кейзо, моментально разобравшись в ситуации, стали быстро помогать нам собирать разбросанные по снегу предметы, главным образом съедобные, да так рьяно, что нам с трудом удалось отказаться от их услуг. Нашли все. Потери были незначительные: несколько пакетов с супом и пластмассовая чашка, которую мы с Уиллом использовали для разлива супа и сохранившая поэтому его замерзшие остатки. Такое лакомство никак не могло пройти мимо внимания Монти, и эта кружка в его железных зубах моментально превратилась в нечто антикварное. Скоро мы подъехали к палатке Джефа. Погода улучшилась, и у Уилла появилась идея продолжить маршрут, тем более что нунатаки Лайнс, где находился злополучный склад, были отсюда видны. Но Джеф отказался, так как он уже распряг собак, покормил их и разбил лагерь. Пришлось и нам ставить палатки в надежде на завтрашнюю хорошую погоду, к которой, как нам казалось, были все основания: ветер стихал, температура понижалась, и, главное, горизонт с северо-запада — самого опасного для нас в последнее время направления — был чист. Когда я распрягал собак, то выяснил причину такой апатии Джуниора сегодня утром. Синтетические жилеты, которые мы надевали на всех собак и которые помогли некоторым из них уцелеть при падении в трещины, поскольку не давали им вывалиться из постромок, сейчас стали играть крайне отрицательную роль. Снег, набивавшийся под жилеты во время пурги, смерзался, превращался в лед и в местах контакта с постромками стирал шерсть и кожу собаки до крови. У Джуниора на груди была просто кровоточащая рана. Просто уму непостижимо, как эта собака, не жалуясь, тащила нарты несколько предыдущих дней. Но сегодня ей стало совсем невмоготу, и она отказалась от работы, имея для этого более чем уважительную причину. По моему предложению мы сняли жилеты с собак, оставив его только на Горди — крупном короткошерстном псе, — которому жилет очень шел и не доставлял видимых неприятностей. Джуниор получил освобождение от работы на две недели. Мы надеялись, что свежий воздух, собачий язык и отсутствие внешних раздражителей помогут ране достаточно быстро затянуться. За сегодняшний полный приключений день мы прошли 15 миль. Лагерь в координатах: 70,6° ю. ш., 64,7° з. д.