Театр китового уса - Джоанна Куинн

Ов задумчиво кивает.

– Кристабель любит размышлять о всяком. По сто лет.

– Многие сдаются, – говорит Тарас, – но меня бы удивило, будь она одной из них.

В «Савое» детей оставляют в лобби ждать Перри, который отведет их в «Ритц», а взрослые проходят внутрь, где мистер Дягилев в окружении поклонников сидит за пианино. Дети мельком видят круглого мужчину с аккуратными усами и меланхоличными глазами с опущенными уголками – франтоватый морж, терпеливо принимающий комплименты, не отрываясь от мастерского бренчания на пианино. Вокруг элегантно одетые мужчины и нарядно сверкающие женщины с подтянутыми лодыжками танцоров, и их разговор похож на песню, в которой куплеты исполняются гастролирующими русскими, низко и гулко, а припевы – их пылкими последователями: коммуникабельными смеющимися американцами, вежливо хлопающими англичанами. А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха! А-ха-ха-хааа, верно.

Они вздыхают с облегчением, когда появляется Перри в форме полковника с фуражкой под мышкой. Бледная рыжеватость, что в гражданской жизни делает его таким прозрачным, уничтожена военной формой, которая дополняет его, придает ему обнадеживающее присутствие.

– Вижу, аколиты[32] нашли свою цель, – говорит он, подгоняя их на улицу. – Не выношу богему в массах, когда все они перекрикивают радикальные мнения друг друга. Посмотрим, как скоро Розалинда заметит ваше отсутствие.

– Нам не стоит расстраивать маму, – говорит Ов.

– Я оставлю ей записку у носильщика, – говорит Перри и подзывает его.

Зайти в «Ритц» в компании полковника Дрейка и пройти к столику в Пальмовом дворе – желтой с золотом комнате канделябров и пальм в кадках – все равно что заставить расступиться Красное море. Выдвигаются стулья, расправляются салфетки, задаются вопросы о здоровье родителей полковника Дрейка, благожелательные улыбки посылаются как персоналом, так и другими посетителями. Появляется менажница с крошечными сэндвичами и сконами, которые нужно есть с топлеными сливками и клубничным джемом. Перри заказывает шампанское, отмечая, что, по словам его бабули, каждый визит в «Ритц» заслуживает шампанского, и всем им достается по бокалу. Его вызывающие чиханье пузырьки смешат и храбрят их.

– Не думаю, что я когда-либо пойду в школу, – важно заявляет Дигби.

– Это очень изысканное место, – говорит Ов. – Интересно, дядя Перри, как вы думаете, мистер Тарас женится на Хилли или Филли?

– Хиллари, – отвечает Перри. – В ее глазах холодная сталь супружества, а если он на ней не женится, она ничем не будет отличаться от других его девушек. Хотя Ковальски сперва придется избавиться от своей обременительной первой жены, перед тем как перейти к бракосочетанию.

– У мистера Тараса есть жена? – говорит Ов.

– Именно, – говорит Кристабель, опрокидывая в себя шампанское. – Женщина со шваброй. Леон мне сказал. Она его мать. Они жили в Брюсселе. Она вообще-то бельгийка. Из Фландрии.

– Наоборот, милая девочка. Жена фламандка. Из Бельгии. Говорят, она и сама довольно талантливая художница, – добавляет Перри. – Или была до свадьбы с Ковальски и потока русских детишек.

Ов выглядит взволнованной.

– Надеюсь, когда я влюблюсь в своего мужа, у него не будет жены.

– Не будь дурочкой, Ов, – говорит Кристабель с набитым булочкой ртом.

– Я не дурочка.

– Ведешь себя как дурочка, значит, дурочка. Если у него есть жена, он не может стать твоим мужем. Леон считает, что Хилли и Филли узурпаторши, и он прав.

– Я не веду себя как дурочка. Есть такая вещь, как второй брак, так ведь, дядя Перри? У мамы два брака. Она говорит, что только невежи не одобряют настоящей любви. И знаешь, что, – говорит Ов, заливаясь краской, – не думаю, что хочу впредь зваться Овощем. Это некрасивое имя. Это даже не мое имя.

– Не твое, – соглашается Дигби.

– Дигби никогда не называет меня Овощем, так что не понимаю, почему вам всем нельзя делать так же.

– Ты Флосси, – говорит Дигби и берет ее за руку.

– Именно.

Застигнутая врасплох, Кристабель на мгновение сбивается, пережевывая скон.

– «Флосси» тебе очень идет, – сообщает Перри.

– Идет, – говорит Флосси, часто моргая. – Думаю, что идет.

– Кто хотел бы послушать о том, как я был награжден медалью в Индии и ездил верхом на слоне? – говорит Перри, одновременно давая знать проходящему мимо официанту, что хотел бы виски и счет. – Мне пришлось управлять им с помощью ушей.

После рассказа о слоне беседа переходит на другие медали и плашки на форме Перри, что они значат и откуда взялись – прикосновения смерти, жуткие эскапады и храбрость солдат, что защищали империю. Затем он рассказывает им, что скоро настанет час садиться на поезд до дома и спрашивает, помнит ли кто-то название поезда, на котором приехали.

– У него было название? – спрашивает Кристабель.

– Обычно бывают. И номер. Вы помните, какого он был цвета?

– Синий, – говорит Дигби.

– Нет, – говорит Кристабель, – зеленый с золотом.

Перри кивает.

– Это полезная привычка – запоминать детали поездов. Хорошее упражнение для памяти. В следующий раз вы также должны запомнить его название и номер.

После этого Перри посылает за машиной, которая отвезет детей обратно на Ватерлоо. За рулем сидит солдат в форме, который отдает детям честь, когда они забираются в салон – и еще раз, когда вылезают на вокзале, теперь опустевшем и звенящим эхом.

Поезд ждет их на платформе, они бегут к нему, и он отправляется почти сразу. Каким подарком были посещение балета и «Ритца», шампанское и поездка по городу с солдатом, но теперь они направляются домой, и кажется, будто все подошло к довольно внезапному концу. Перри сказал, что мистер Брюэр заберет их в Дорчестере, поэтому им ничего не остается делать, кроме как сидеть в набирающем скорость поезде, едущем от города обратно в сторону Дорсета. Уже темно. День кончился.

Когда они утром покинули Дорчестер, шум поезда был размеренным и дружелюбным – механическая лошадь, радостно скачущая вперед. Но теперь они покидают Лондон, и шум поезда превратился в печальный рев. Это чудовище. Это фабрика. Черные окна показывают лишь отражения сидящих внутри пассажиров, усталых и тревожных.

Дигби внимательно разглядывает свое отражение, поднимает подбородок, обрамляет лицо ладонями, как танцовщик, затем переводит взгляд, чтобы его отражение смотрело на Кристабель. Она изучает его, изучает их соседние монохромные лица, а потом оборачивается к сводной сестре, которая в третий раз перечитывает программку балета.

– Я буду, знаешь, – говорит Кристабель.

– Будешь что?

– Звать тебя Флосси. Если хочешь.

– Я бы хотела. Если не трудно.

– Тебе стоило сказать.

– Теперь сказала.

После паузы Кристабель говорит:

– Рассказ Перри про слона был отличный. Тебе же нравятся слоны, правда?

Флосси кивает.

– Мне правда нравятся слоны.

Кристабель поворачивается и смотрит на потемневшую сельскую местность. Она может разглядеть несколько одиноких огоньков вдали –