Земные пути - Святослав Логинов

В один из вечеров Иста занесло в Норгай.

Разрушенный храм вздымал к глухому небу обгрызенные остатки стен, возле алтаря, что был вырезан из цельной глыбы сиреневого чароита, неутешно плакали шакалы. Теперь только они служили в заброшенном храме, хотя в городе рассказывали, будто по ночам в развалинах мелькает огонь и порой оттуда слышно заунывное пение. Говорили, будто кое-кто из жрецов уцелел во время резни и теперь готовит городу месть.

Ист знал, что всё это неправда, — люди ушли из проклятого места, и теперь одни лишь расколотые стены накапливают мрачную магию старых могил и святилищ. И всё же именно сегодня в развалинах кто-то копошился: неугомонный грабитель, не потерявший надежды отыскать что-то в тысячу раз обшаренных подвалах, тайный последователь запрещённого культа или чернокнижник-самоучка, вздумавший плести чары в подвалах, о которых рассказывалось столько ужасного. Ист слышал, как незнакомец бродит по сводчатым коридорам, стучит палкой, распугивая змей, которых немало завелось в развалинах, ощущал, как трещит и пахнет жжёной смолой его факел.

А ведь надо быть отчаянным смельчаком, чтобы полезть сюда после заката. Один только Ист знал, что на самом деле среди растрескавшихся стен не осталось ничего потустороннего и ползать здесь не опаснее, чем в любых иных развалинах. Максимум, что может случиться, — рухнет поветшавшая стена и похоронит под обломками неудачливого кладоискателя. Но до этого Исту не было никакого дела, он больше не хотел мешаться в людские дела. Как ни повернись — будет кровь, а он и без того залит кровью по самые ноздри. Вот если бы нашёлся иной путь, не имеющий отношения к огню и железу… Может быть, ещё и найдётся.

А покуда Ист просто сидел и вспоминал мучительное чувство беспомощности — единственное ощущение, оставшееся, когда он был вплавлен в кристалл застывшего времени. Вспоминал, как появился в дверях встопорщенный, недовольный Хийси и как, послушные воле бессмертного, осыпались под его пальцами окаменевшие столетия. И всё-таки время взяло своё — тот, перед кем оказались бессильны эпохи, погиб от единого недоброго слова…

Внизу что-то упало с грохотом, потом на стенах заплясали отблески огня, и неведомый смельчак, возившийся в подземельях, одышливо сопя, явился на свет. При виде кладоискателя Ист так удивился, что забыл стать невидимым. Амадей Парплеус собственной персоной выбрался по винтовой лестнице в притвор и теперь стоял, щуря глаза и решая, идти ли наружу или прежде заглянуть к алтарю, о котором ему в городе все уши прожужжали.

Любознательность, однако, одержала верх, и старик, постукивая посохом, направился в адитум. Ист с проснувшимся интересом следил за старинным знакомым. Видно, не так прост бесталанный Парпллеус, если в столь преклонных годах предпринял такое дальнее путешествие ради гипотетической возможности узнать что-то новое. Если бы ещё к неутолимой жажде знаний добавить ту самую искру, что отдал некогда Парплеус ради сомнительного удовольствия изучить геликософию вкупе с кампилограммикой, то кто знает, кем стал бы знаменитый волшебник? Вернее всего, не стал бы никем, сгинул бы, заеденный завистливыми коллегами, или попал на зуб более опытному чародею, к которому в простоте душевной явился бы за помощью и наставлениями в учёбе. Магия не знает жалости, и наивный идеалист Парплеус не мог выжить иначе, как отказавшись от искры таланта и став бесплодным коллекционером мёртвого знания.

— Приветствую вас, профессор, — негромко произнёс Ист, стараясь не напугать старика.

Однако Парплеуса было не так просто напугать. Важно кивнув Исту, учёный маг подошёл к упавшей плите и, стряхнув сор с мраморной резьбы, уселся.

— Я вижу, вы один из тех молодых людей, что слушали мои лекции в университете Соломоник, — благодушно произнёс он. — Честно говоря, я не ожидал, что кто-то из школяров последует за мной сюда. Когда я переезжал из Соломоников в Лютецию, то следом отправилась в путь лучшая часть университета. И в этом нет ничего удивительного — студиозусам прилично путешествовать, сопровождая любимого профессора. Мой учитель — бесподобный Лисимах — сам по себе был целым университетом. Курс номофелетики, который он составил, до сих пор никем не превзойдён. Но даже Лисимах не мог бы рассчитывать, что кто-то из учеников последует за ним на другую часть земного круга.

— Вынужден огорчить вас, — признался Ист, — но я не имел удовольствия вкушать из источника вашей мудрости. Зато я видел вас когда-то, стоящим на одном из бастионов Хольмгарда, в ту историческую минуту, когда Ансир лишился всех своих фуэтов.

— Молодой человек! — вскричал Парплеус. — Я, конечно, рад, что вам известна моя биография, она известна многим, но видеть меня в Хольмгарде вы не могли. Да, я участвовал в обороне Хольмгарда и немало сделал для победы, но это было шесть лет назад, когда вы разгуливали в одной рубашонке и без штанов!

— Прошу прощения у знаменитого мудреца, — улыбнулся Ист, повторяя свои собственные, шестилетней давности слова. — Увидав вас, я был столь поражён, что перестал понимать, что делаю и говорю. Честно говоря, я не рассчитывал встретить здесь столь знаменитого учёного, к тому же в столь поздний час.

— Я не сержусь, — милостиво успокоил Парплеус. — А что касается моих учёных занятий, то я много десятилетий посвятил изучению восточного колдовства и в том числе мрачного культа бога Гунгурда. Разумеется, я изучал не только норгайскую магию, я объездил весь свет, долго жил в Индии среди факиров, немало времени провёл рядом с повелителем мечей, чья воля сокрушила мощь этого храма, в глухих чащах Норланда мне довелось встретиться и беседовать с одним из последних представителей древней расы лесных эльфов. И всюду я пополнял сокровищницу знаний. Теперь вы понимаете, почему я не мог пройти мимо этих развалин? Сейчас здесь уже нет могучих колдунов, но эхо их шагов будет звучать в опустевших подземельях ещё долго. Некогда в этих стенах обитали самые могучие чернокнижники из всех, что породили причудливые тайны Востока. Вы, должно быть, слышали о страшном заклятии медленных слез, которое рухнуло только вместе с падением храма. Много лет я изучал тайны жрецов Гунгурда и без ложной скромности могу сказать, что постиг самые сокровенные их глубины. Ваше счастье, что Гунгурд отвернулся от слуг, не сумевших сберечь его оружие. Будь иначе, все городские вольности не стоили бы и стёртого медяка. Страшный посох верховного жреца — только маги Норланда могли противостоять ему.

— Почему же тогда посох был сломан в битве с горожанами? — не удержался Ист. — Говорят, его обломок и сейчас можно видеть в одной из кожевенных мастерских, работники размешивают им растворы, когда собираются дубить юхотный товар.

— Юноша! — вскричал убелённый сединами маг. — Заклинаю вас, не произносите подобных слов вслух!…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — перебил Ист. — Профессор, неужели вы забыли, как сомневались в том, что пушки смогут убить огнедышащих фуэтов? Однако оглянитесь — фуэтов больше нет, а пушки есть не только в Хольмгарде, но и в других городах.

— Я вижу, вы умный, начитанный юноша, — проникновенно произнёс Парплеус, — и хорошо изучили историю последних войн. Но вы по-детски несерьёзно относитесь к столь важным вещам. Пора взрослеть, молодой человек, законы акмеологии, простые и непреложные, требуют этого. А психологически зрелая личность, помимо всего прочего, отличается от инфантильной повышенной способностью к автогнозии. Да, я сомневался в действии пушек, но учтите, что сомнение есть модус вивенди всякого интеллигента. Сомнение — величайшее благо и проклятие современной культуролоргической парадигмы. На эту тему немало полезного можно узнать, прочитав анагнозмы, которые я отобрал для составленной мною хрестоматии по основам натурфилософии. Каждый из этих отрывков по отдельности не представляет чего-то сверхоткровенного, собственно говоря, это обычные апофтегмы, но все вместе они очерчивают картину мироздания, формируя у читателя систему правильных представлений.

— Где же я смогу ознакомиться с вашим замечательным опусом? — спросил Ист, удивляясь в душе, что даже здесь, в развалинах старого храма, под заунывные крики сов и аккомпанемент шакала Парплеус не может говорить ни о чём, кроме своих трудов. — Признаюсь, что жанр апофтегмы, — Ист улыбнулся чуть заметно, — всегда привлекал меня своей афористичностью.

— Один экземпляр хранится в университетской библиотеке Лютеции, ещё один был поднесён мною герцогу Лиезскому, и теперь я не знаю, цел ли он, — Парплеус вздохнул, — а непосредственно рукопись, разумеется, осталась у меня. К несчастью, в этих краях господствует иной язык, нежели на севере, и даже арамейский алфавит, общий для всех цивилизованных стран, здесь никому неизвестен. Так что вряд ли вы сможете прочесть написанное мной.