До последнего удара сердца - Юлия Алейникова

– Нет, – тихо ответила Женя, она не представляла и не хотела представлять. Она хотела, чтобы ее родители жили вечно, были здоровыми и всегда рядом. Она подняла глаза на сидевшего напротив Диму и по выражению его лица поняла, что тот все слышал.

Некоторое время они молчали, пока Надя пыталась справиться с эмоциями. Потом девушка проговорила спокойным, чуть хрипловатым от слез голосом:

– Мы отказались участвовать в передаче, потому что папе нельзя волноваться. Но я хочу выступить, – решительно проговорила Надя. – Только ответьте мне на один вопрос. Дробышева там будет?

Жене не хотелось обманывать Надю, но рассказывать всю правду она тоже не была готова, а потому ответила хоть и честно, но очень кратко:

– Мы над этим работаем. Я надеюсь, что мы сможем заставить ее.

– Хорошо. Я приеду. Только так, чтобы папа с сестрой ничего не знали, – произнесла Надя. – Когда будет передача?

– Примерно через десять дней. Дорогу и гостиницу мы вам оплатим. Возможно, вам придется пробыть в Петербурге чуть больше суток, – торопливо объясняла Женя, боясь, что Надя может изменить свое решение. – Вы звоните со своего номера?

– Да.

– Тогда я сохраню его у себя и позвоню вам, как только будет известна дата эфира, – пообещала она.

– Хорошо. Только у меня еще одно условие, – твердо проговорила Надя. – Я хочу, чтобы вы сделали для меня запись передачи, я покажу ее потом сестре, когда… – Договорить она не смогла.

– Хорошо. Я обязательно все сделаю, – торопливо пообещала Женя, и Надя повесила трубку.

Поезд тронулся, проводница принесла чай, но беседа у Жени с оператором Димой отчего-то не клеилась, разговаривать совершенно не хотелось. Они молча доели оставшиеся сосиски, Дима клевал носом, откинувшись на спинку дивана, а потом лег на полку, свернулся калачиком и уснул. А Женька думала об Огаревых. Но незаметно ее мысли переключились на второе расследование, и она стала думать о том, что происходит сейчас у Володи со Стрижелецкой. Пока не уснула.

Глава 21

Домой Женя явилась уставшая, невыспавшаяся и в плохом настроении.

В квартире было подозрительно тихо. Никто ее не встречал, не ругал и не царапал. Женя насторожилась.

– Сильвер, Корнишон, – робко позвала она своих домочадцев, но никто ей навстречу не вышел. – Сильвер! Сильвер! – кидая на пол сумку и спешно выбираясь из ботинок, испуганно звала Женя. Она нервно шарахнулась в сторону, когда на нее сверху с вешалки упала зимняя шапка. – Ой!

Она вскинула вверх голову и увидела в самом углу на вешалке робко выглядывавшего из вороха шарфов и шапок Сильвера. Попугай был непривычно тих и, кажется, напуган.

– Сильвер, мальчик мой, – с облегчением позвала Женя. – Что случилось? Иди ко мне, иди, мой хороший.

Ситуация была пугающе непривычной. Сильвер всегда был боевым, энергичным и громогласным попугаем, он всегда всех воспитывал, отчитывал. И чувствовал себя дома полноправным хозяином. И вдруг такие перемены.

– Что тебя так испугало, мой хороший? – снимая Сильвера с вешалки, ласково спрашивала Женя и тут увидела, что красивый розовый хвост птицы порядком ощипан, а на спине не хватает перьев, так что видна его нежная бледная кожа. – Бедненький, Сильвер, кто это тебя так? – в ужасе глядя на несчастную птицу, спросила девушка, осторожно прижимая любимца к себе. Ей казалось, что так обидеть бедного Сильвера было сродни тому, чтобы обидеть или ударить старого человека. Ей было пронзительно жалко беднягу и отчего-то стыдно.

– Разбойник, хулиган! – пожаловался ей Сильвер. Но если обычно он скандалил и ругался, то сейчас в голосе попугая слышались невыплаканные слезы. – Разбойник! Шляешься! – причитал Сильвер.

– Да что же у вас тут случилось? А Корнишон где? – по-прежнему прижимая к себе попугая, Женя двинулась в комнату.

Посреди кое-как застеленного дивана валялся Корнишон. Он лежал на спине, раскинув лапы в разные стороны, задрав вверх подбородок, и храпел. Возле его головы валялась обглоданная колбасная шкурка. Покрывало было сбито в кучу, подушки разорваны, из-под кошачьей спины растекалась зловонная лужа.

– Это еще что? – мрачнея и наливаясь гневом, прошипела Женя, обводя тяжелым взглядом комнату. Занавески были оборваны, букеты перевернуты, вода из вазы и банок разлита по полу.

Женя сжала губы, втянула в себя воздух, готовясь разразиться громом и молниями, и… почувствовала слабый запах валерьянки, витавший в душной комнате.

– Разбойник! Разбойник! – подал голос Сильвер, водя головой по сторонам.

– Откуда у него валерьянка? – недоуменно наклонила голову к попугаю Женя.

Сильвер взглянул на нее одним глазом, растерянно покачал головой и, не сказав ни слова, завозился у нее на руках, пряча голову ей под мышку.

– Та-ак, – протянула неспешно девушка и оглянулась на книжный стеллаж за спиной. Там на открытой полке обычно стояла коробка с лекарствами. Вероятно, среди них завалялся пузырек валерьянки. Когда-то, чуть меньше года назад, во времена совместного проживания с Владиком Корытко это средство было у Жени очень востребовано.

– Гм. – Она снова внимательно оглядела разгром в комнате и обнаружила на полу разбитый пузырек.

Когда участники безобразной вечеринки были наказаны, обиженный на весь свет, ощипанный Сильвер был заперт в клетке и накрыт платком за то, что бросался в Корнишона лекарствами, а мучимый похмельем кот заперт в туалете за все остальное, испорченное постельное белье, одеяло, подушки и покрывало, источающие ужасающий смрад, вынесены на помойку, а следы разлитой валерьянки удалены с пола, еле живые букеты возвращены в емкости с водой, Женя наконец-то смогла уронить свое усталое тело в кресло, которое, к счастью, не пострадало от ночного дебоша. В распахнутые окна лился свежий утренний воздух, солнечные лучи двумя сверкающими стрелами воткнулись в полированную поверхность старомодной стенки. Она откинула голову на подголовник и с изумлением обнаружила на потолке следы кошачьих лап.

– Полный улет, – бесцветным голосом вслух заметила Женя, уже не имея сил бурно реагировать.

Очень хотелось кофе, от усталости и недосыпа болела голова, а надо было ехать в редакцию, готовить отчет для Труппа, просмотреть все отснятые материалы и наконец-то приступить к подготовке программы. Подумать, чего не хватает, наметить состав гостей и разослать приглашения. Точнее, сесть на телефон и обзвонить всех лично, уговорить, убедить, завлечь. А еще надо выяснить, как здоровье Анны Павловны, узнать, выпустили ли Марину? Нашел ли Суровцев сбежавшего Дробышева? От количества вопросов и дел голова разболелась еще больше. Женя уже собралась было встать и пойти принять цитрамон, а заодно сварить кофе, но ее опередил оживший мобильник.

– Алло? Евгения Викторовна? – раздался из трубки незнакомый, немолодой, но какой-то по-девчоночьи тоненький голос. – Это Нина Михайловна, старшая медсестра из клиники Кольцова беспокоит. Помните меня?

– Да, Нина Михайловна, здравствуйте, – удивленно проговорила Женя, опускаясь обратно в кресло.

– Вы мне визитку оставили и сказали звонить, если что, – напомнила на всякий случай медсестра.

– Да, да, – торопливо подтвердила девушка свои слова. – Что-нибудь случилось?

– Случилось! – обманчиво беззаботным голосом проговорила Нина Михайловна. – Меня с работы уволили. Стрижелецкая.

– Как? – искренне удивилась Женя. – А за что? А разве она имеет право?

– Не знаю. Но раз уволили, значит, имеет, – разумно заключила Нина Михайловна.

– Ну, да. А за что?

– Ей кто-то доложил, что я с вами разговаривала. Она даже спрашивать не стала, о чем мы говорили, просто остановила в коридоре и сказала, тихо так, «болтунам и предателям у нас не место, ступайте и немедленно получите расчет!» – обиженным голосом поведала Нина Михайловна.

– А вы бы к директору сходили, пожаловались, – посоветовала Женя.

– А то я не ходила! – усмехнулась невесело Нина Михайловна. – Он мне только и сказал, что вам уже все объяснили, пройдите в кадры за расчетом.

– Ничего себе! А когда это было?

– Сегодня утром. Я, как обычно, на работу к восьми пришла, халат надела, прошла в отделение, и она тут как тут. Откуда в такую рань в клинике взялась? Отродясь раньше обеда не появлялась. Ну, или там к двенадцати. Небось специально явилась, чтобы мне лично все высказать! Дрянь бесстыжая! – уже не скрывая эмоций, поделилась Нина Михайловна.

– Нина Михайловна, вы, главное, не волнуйтесь, – попыталась успокоить медсестру Женя. – Скоро Марина из тюрьмы выйдет, а Стрижелецкая, наоборот, туда сядет, и вас обратно на работу примут.

– В тюрьму? – протянула пораженная кардинальностью мер Нина Михайловна.

– Ну да, – уверенно подтвердила журналистка.

– Да я, в общем, и не волнуюсь. Я уже себе и место присмотрела, как чувствовала. Я не потому звоню, чтоб пожаловаться, – пояснила тоненьким заговорщицким голоском Нина Михайловна. – Раньше, пока я там работала, болтать вроде было не этично. А теперь мне их тайны мадридского двора до лампочки, пусть на себя пеняют! – заговорила она решительной скороговоркой. – В общем, так. Незадолго до смерти Сергея Владиславовича у нас в клинике пациент появился. Мужчина, в ВИП-палате, привезла его Стрижелецкая. Привезла поздно вечером, сама в палату определила. Ни документов не оформила, ничего. Потом Кольцов приехал, они со Стрижелецкой долго что-то в кабинете обсуждали. Меня тогда на работе не было, это мне уже утром Наташка, медсестра наша, рассказала, когда пост сменщице передавала, – взволнованным голосом рассказывала медсестра.