Пятый угол - Йоханнес Зиммель

В своей квартире на улице Кавалера Роз черноволосая возлюбленная с кошачьими чертами и повадками набросилась на своего друга с бурными объятиями и поцелуями. Ради него она особенно старательно почистила перышки. Горели свечи, в ведерке со льдом стояло шампанское.

— Наконец-то, дорогой! Я так скучала по тебе!

— Я еще заходил…

— К своему полковнику, знаю, Бастиан мне рассказал.

— А где же Бастиан?

— Его мать неожиданно заболела, ему пришлось поехать к ней, завтра вернется.

— Завтра, ага, — сказал Томас простодушно, открывая небольшой чемоданчик, еще достаточно заполненный, но не так плотно, как вначале, когда его наполнял Бержье. Шанталь радостно присвистнула сквозь зубы.

— Не свисти преждевременно, дорогая, — сказал он. — Не хватает полмиллиона.

— Что?

— Да. Я подарил его Кусто и Симеону. Они на нуле. К чертям. Мне стало их жалко, понимаешь… Давай скажем, что эти полмиллиона составили мою долю. Осталось тоже немало — два миллиона и двадцать тысяч франков для тебя и твоих ребят…

Шанталь чмокнула его в кончик носа. Его приступ человеколюбия она перенесла с подозрительной легкостью:

— Мой джентльмен! Какая ты прелесть… Но ты теперь остался совсем без навара!

— У меня есть ты, — сказал он дружелюбно и без перехода продолжил: — Шанталь, почему ты устроила за мной слежку?

— Слежку? Я? За тобой? — она широко распахнула свои кошачьи глаза. — Дорогой, что за чушь?

— Один из твоих людей прямо налетел на меня.

— О, наверняка это просто случайность… Бог мой, почему ты такой недоверчивый? Что мне еще сделать, чтобы ты наконец поверил, что я люблю тебя?

— Хоть раз сказать правду, бестия. Но я знаю, что с моей стороны это просто наглость — требовать невозможного…

Когда 7 декабря 1940 года парижский экспресс въехал точно по расписанию в 15.30 на третий путь вокзала Сен-Чарльз, мужчина лет тридцати семи с узким лицом, резкими чертами, холодными акульими глазами и пепельными жидкими волосами, уже выглядывал из полуопущенного окна купе первого класса. Поль де Лессеп высматривал на перроне своего друга. Увидев кругленького, броско одетого адвоката Бержье, стоявшего возле небольшого чемоданчика, он поднял руку.

Жак Бержье тоже поднял руку.

Поезд остановился. Бержье заспешил к вагону. Дальше события стали развиваться стремительно. Прежде чем успел сойти хотя бы один пассажир, к вагону из толпы с двух сторон приблизилось тридцать полицейских в штатском и подняли длинные канаты, лежавшие по обеим сторонам рельсов. Теперь уже без разрешения агентов нельзя было открыть ни одну дверь в поезде.

Комиссар уголовной полиции обратился к Бержье и арестовал белого как мел адвоката по настоятельному подозрению в контрабанде золота и валюты. Чемоданчик с семью золотыми слитками Бержье все еще держал в руке.

А тем временем два других агента ворвались в вагон с двух сторон и арестовали Поля де Лессепа в его купе.

В это же время трое служащих, одетых в полагающуюся им зеленую ливрею, шагали по коридору пятого этажа отеля «Бристоль». Два из них были похожи на членов банды Шанталь Тесье, третий — на Томаса Ливена. Форменная одежда сидела на них мешковато.

Служащий, похожий на Томаса Ливена, без труда открыл дверь нужного апартамента. С проворством, редким среди обслуги их ранга, господа вытащили три громадных кофра из спальни апартамента, дотащили их до лифта, предназначенного для персонала, спустились со своим грузом во двор, уложили взятое в багажник грузового автомобиля прачечной «Соломон» и без помех уехали. Конечно же, не в упомянутую прачечную, а к дому на улице Кавалера Роз…

Час спустя сияющий от радости Томас Ливен, на этот раз в своей обычной одежде, входил в квартиру Жака Кусто на бульваре Кордери. Кусто и Симеон ожидали его. Из папки милейшего господина Бержье Томас извлек те самые списки с подлинными именами и адресами доносчиков, коллаборационистов и душепродавцев. С видом триумфатора он потряс ими. Как ни странно, но Кусто и Симеон даже не шелохнулись. Томас обеспокоенно спросил:

— Что случилось? Вы захватили обоих?

Кусто кивнул:

— Они в полиции.

— А семь слитков?

— Тоже у нас.

— Тогда в чем дело?

— Но кроме этого, мы ни-че-го больше не имеем, мсье Юнебель, — медленно произнес Кусто. Он не сводил теперь взгляда с Томаса. И полковник Симеон как-то изучающее глядел на него.

— Что значит «больше ничего»? У де Лессепа при себе должно было быть целое состояние в золоте, валюте и прочих ценностях!

— Казалось, информация достоверная, не правда ли? — Кусто покусывал нижнюю губу.

— И у него ничего при себе не оказалось?

— Ни грамма золота, мсье Юнебель. Ни единого доллара, никаких драгоценностей. Странно, не правда ли?

— Но… но… он их спрятал! В вагоне или где-нибудь в поезде. Он мог быть в сговоре с железнодорожниками. Вы должны обыскать весь поезд! Всех пассажиров!

— Мы это сделали. Мы даже велели высыпать весь уголь из тендера. Пусто!

— Где сейчас поезд?

— Поехал дальше, не могли же мы задерживать его бесконечно.

Симеон и Кусто заметили, что Томас вдруг начал злобно посмеиваться, его голова раскачивалась, губы беззвучно шевелились. Если бы Симеон и Кусто умели читать по губам, то они поняли бы, что срывалось с его губ вместе с дыханием: «Ах, окаянная стерва!»

Симеон этого не понял. Он распрямился, расправил грудь и спросил — мрачно, иронично и угрожающе:

— Ну, Ливен, возможно, хоть какое-то предположение, где может находиться золото, у вас есть?

— Да, — медленно ответил Томас, — кое-какое предположение у меня есть.

Жгучий гнев переполнял Томаса Ливена, когда он 7 декабря 1940 года в сумерках, стиснув зубы, клонясь вперед и пробиваясь сквозь шквальный северо-восточный ветер, повернул на улицу Паради.

Нет, ну что за стерва эта Шанталь!

Нет, ну что, подонок этот Бастиан!

Буря усиливалась и свирепела. Она завывала и свистела, стонала и грохотала по улицам — самая подходящая погода для мрачного настроения Томаса Ливена.

Возле старой биржи возвышался грязный многоэтажный дом. В этом доме на втором этаже располагалось заведение, именуемое «У папы». Принадлежало оно некоему господину, чью фамилию не знал ни один человек, а весь город называл его Маслиной. Маслина был розов и толст, как свиньи, которых он подпольно забивал.

Помещения «У папы» тонули в густых клубах дыма, флюоресцирующе дрожал свет ламп. В этот ранний вечерний час посетители Маслины за аперитивом обсуждали свои дела в ожидании ужина из продуктов с черного рынка.

Когда Томас вошел, Маслина с сигаретой в углу рта стоял, прислонившись к мокрой стойке. Его маленькие глазки добродушно блеснули:

— Бонжур, месье, что желаете? Маленькую рюмку «пасти»?

До ушей Томаса Ливена доходило, что Маслина свою выпивку приготовляет сам, причем из продукта не для слабонервных: спирта из анатомичек. Против спирта Томас ничего не имел! Но этот, прежде чем его выкрали, якобы уже использовался анатомическим институтом для консервации внутренних органов трупов. Поговаривали, что Маслинов «пасти» у отдельных потребителей вызывал приступы помешательства. И Томас сказал:

— Дайте мне двойной коньяк, только настоящий.

Коньяк ему был подан.

— Послушайте, Маслина, мне нужно поговорить с Бастианом.

— Бастиан? Не знаком с таким.

— Ну разумеется, знакомы. Его квартира позади вашего питейного заведения. Знаю, что попасть к нему можно только через ваше помещение. Знаю также, что вы извещаете его о любом посетителе.

Маслина надул свои хомячьи щеки, а в глазах вдруг промелькнула злость:

— Ты — мелкая паскуда от полипов, да? Мотай-ка отсюда, парень, у меня здесь под рукой с десяток дружков, которые начистят тебе морду, стоит мне только свистнуть.

— Я не от полипов, — сказал Томас, отпивая глоток. Потом достал свои любимые часы-луковицу. Он пронес их через все опасности, да что там, спас даже от коста-риканской консульши, удачно перевез из Португалии через Испанию в Марсель. Он включил сигнал боя.

Хозяин смотрел удивленно. Затем спросил:

— Откуда тебе известно, что он живет здесь?

— От него самого. Шевелись. Передай, что его дорогой друг Пьер хочет поговорить с ним. И если он немедленно не примет своего дорогого друга Пьера, то через пять минут здесь кое-что произойдет…

Сияя улыбкой, Бастиан Фабр с распростертыми объятиями подошел к Томасу Ливену. Теперь они стояли напротив друг друга в узком проходе, связывавшем квартиру Бастиана с кухней ресторации. Своей ручищей он ударил Томаса по плечу.

— Вот это радость, малыш! А я уже сам собирался идти искать тебя!

— Немедленно убери свои клешни, мошенник, — зло сказал Томас. Отпихнув Бастиана в сторону, он направился в его квартиру.