Саша Чекалин - Василий Смирнов

Она протянула Егору руку:

— Поклянись, что ты не выдашь…

И в этот момент в начале улицы показалась большая группа немцев из строительного батальона. Среди них Наташа вдруг заметила Сашу. Чекалина и Митю Клевцова. Ребята шагали среди солдат, засунув руки в карманы.

Наташа хотела было броситься к ребятам, но Егор удержал ее. «Стой», — прошептал он. И Наташа сообразила, что нельзя в такой момент не только близко подходить, но и показывать вид, что она знает Сашу. Может быть, они арестованы.

Саша и Митя прошли мимо, не заметив стоявших у забора за деревьями Наташу и Егора.

«Нет, они не забраны…» — подумал Егор. И тут они обратили внимание, что на противоположной стороне за прошедшими следили… мальчишки. Егор узнал Славку, который шел, вытянув, как гусь, голову в круглой кроличьей шапке набекрень. За ним поодаль решительно шагал Генка, а еще дальше вприпрыжку бежал Костя, на ходу застегивая черное пальтишко.

— Ну, пока… — хрипло сказал Егор, торопливо стиснув горячей сильной рукой холодные пальцы Наташи, и хотел броситься вслед за ушедшими.

Но теперь Наташа удержала его.

— Не смей ходить, — шепотом сказала она. — Слышишь? Не смей! Я сама с ними поговорю.

Егор видел, как Наташа догнала ребят-тимуровцев, остановила Генку, что-то сказала ему и уже спокойно, не торопясь пошла за ребятами.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В глухой, труднопроходимой чаще, заваленной полусгнившими осинами и березами, поодаль друг от друга заметно возвышаются две землянки, сверху укрытые дерном и замаскированные ельником. Немного в стороне, тоже под шатром кустов и ельника, чернеет вырытая в обрывистой стене оврага кухня с кирпичным очагом и ведром над трубой, рассеивающим дым и искры.

В партизанском отряде собралось пока восемнадцать человек. Многих из них Саша видел впервые. Казалось странным, что совершенно незнакомые люди теперь связаны общим делом и должны стоять друг за друга даже ценой своей жизни.

— Ты всех знаешь?.. — спрашивал Саша Митю Клевцова, когда партизаны впервые собрались вместе на лесной поляне возле избушки лесника Березкина.

Митя приглядывался, называл фамилии.

— Это Петряев, слесарь из МТС… — кивал он головой на рыжеусого молчаливого человека в телогрейке. — А этот, чернявый, круглолицый, инспектор пожарной охраны Коротков…

В свою очередь, Саша назвал несколько фамилий. Он хорошо знал председателя самого дальнего в районе колхоза «Заря» Игнатьева — широкоплечего, богатырского сложения, с коротко остриженной пепельной бородкой. Игнатьев несколько раз заезжал к Надежде Самойловне, когда они жили в Песковатском. Хорошо знал Саша и двух девушек из железнодорожного поселка, Таню и Клаву. Причем Таню, бойкую, красивую учительницу из железнодорожной школы, Саша часто встречал раньше в райкоме комсомола и в своей школе на вечерах. Оказались в отряде и бывшая пионервожатая Саши Машенька и выпускница школы Люба Пахомова. На рукаве ее телогрейки был нашит красный крест, в ее ведении находилась походная аптечка.

Спустя несколько дней в отряде появились еще два человека. Пришли они из соседнего района. Высокий бородатый плотник Николай Петрович Матюшкин и сутулый, с посеребренными сединой темно-русыми волосами Костров.

Матюшкин, которого сразу же партизаны стали звать по отчеству — Петровичем, а молодежь запросто — дядей Колей, хозяйственно ходил по лагерю, шутливо покрикивал на девушек, а в свободную минуту всегда находил себе какое-нибудь занятие. То, вооружившись лопатой, прокапывал канавку вокруг землянки, чтобы не застаивалась дождевая вода, то топором выстругивал какую-нибудь вещь для домашнего обихода партизан.

— В каком классе учился? — скороговоркой спросил он Сашу, теребя бородку.

— В десятый перешел.

— А теперь в первом будешь учиться. — Матюшкин отложил заступ в сторону, сел на дерево, не спеша вынул кисет с табаком.

— Как это в первом? — Саша недоумевающе посмотрел на Петровича.

— Жизни учиться будешь, — пояснил Матюшкин, свертывая козью ножку. — Жизнь-то наша вот какая. — Он окинул долгим задумчивым взглядом лесные дебри, посмотрел на серое осеннее небо. — Все мы теперь в первом классе… экзамен держим на будущую жизнь. Вот — видишь?.. — Он сорвал блеклый лесной цветок иван-да-марьи и показал Саше: — Тоже… как и я — овдовел друг сердечный…

С удивлением Саша увидел то, что раньше не примечал, — желтые лепестки цветка уже завяли, остались только неприметные — лиловые.

Утром, проснувшись, они шли вместе на ручей умываться.

Сняв рубашку, Саша с наслаждением мылся ледяной ключевой водой, чувствуя, как приятно разливается теплота по всему телу.

— Молодец! — присаживаясь на корточки перед ручьем, одобрял Петрович. — Вода — она на вид суровая, студеная, а человеку она мать родная. И ласкает и закаляет.

Сам он не снимал рубашки, а только плескал себе на лицо, на бороду пригоршни студеной воды, громко фыркая и жмурясь.

— Я бы тоже, да у меня от холодной воды кости ломит, — оправдывался он. — Простуженный у меня организм. Еще со времен гражданской войны. Тоже партизанить пришлось. Вот тогда-то дела у нас были…

Рассказывать он мог часами, но вникать в его скороговорку было трудно, особенно когда он начинал волноваться.

— Ты не спеши, дядя Коля… — предупреждали его ребята.

— Разве я спешу?.. — удивлялся Петрович, а через минуту снова переходил к своей торопливой манере рассказывать.

Почему-то он пришелся Саше особенно по душе. Хотелось чем-то услужить Петровичу, сказать ему по-дружески что-то приятное.

Другого склада был Ефим Ильич Костров, украинец из Полтавщины. Саша слышал, что перед войной он работал секретарем райкома партии в одном из подмосковных районов.

С виду Костров был такой же, как все партизаны. Он ходил в гимнастерке, сапогах, в черном пальто с мерлушковым воротником. Выделялся Костров своей манерой говорить, своей речью, рассудительной, неторопливой, как-то сразу привлекавшей к себе.

В отряде Костров выполнял такие же обязанности, как и остальные партизаны. Вместе со всеми ходил в разведку, дежурил по лагерю. Но все замечали, что Тимофеев не предпринимает ни одной операции, не посоветовавшись с Костровым.

С первого же дня существования партизанский отряд Тимофеева стал действовать на шоссейных и проселочных дорогах и на железнодорожной линии.

Это было самое тяжелое для Москвы время, когда фашистские полчища неудержимо двигались вперед, заняв Вязьму, Волоколамск, Сухиничи, н находились у Можайска, Наро-Фоминска, Серпухова и Тулы.

Район, в котором действовал отряд Тимофеева, не представлял для неприятеля интереса в стратегическом отношении. В то же время своей лесистой местностью он был удобен для скрытного сосредоточения технических резервов врага. Там не было промышленных объектов: фабрик, заводов, развитой железнодорожной сети. Деревни в районе встречались редко. Проселочные и шоссейные дороги пригодны для движения. Поврежденную нашими войсками при отходе однопутную железнодорожную линию можно было быстро восстановить. Кроме моста через Оку, крупных инженерных сооружений на линии не было.

Заняв район, гитлеровские войска стали накапливать здесь запасы горючего и боеприпасов, подтягивать резервные артиллерийские и танковые части.

В связи с этим партизанский отряд Тимофеева получил боевое задание — мешать фашистам сосредоточивать свои резервы.

…Тимофеев выстроил отряд на опушке леса.

Саша видел, как командир, откашливаясь, потирал покрасневшие руки. Ему предстояла сейчас нелегкая задача — не просто довести до сведения людей боевое задание, а найти слова, которые дошли бы до сердца каждого, вселили мужество и отвагу.

Неожиданно резко Тимофеев спросил:

— Знаете, какое теперь положение на фронте? Знаете, что враг наступает на Москву, а на пути к Москве наша Тула?..

Все молчали.

Тимофеев помедлил, подбирая слова. Снова заговорил скупо, отрывисто:

— Наша Родина переживает тяжелые дни… Судьба наших близких, наших детей решается теперь здесь, под Москвой… Невелик наш отряд… — Тимофеев, помедлив, прошелся глазами по шеренге, взглянул в лицо каждому, — но нанести врагу урон мы сумеем.

Саша стоял нахмурившись, крепко сжимая в руках винтовку. Рядом слышалось тяжелое дыхание Клевцова. А какое бледное, настороженное лицо у рыженькой Машеньки!

Словно издалека доносился до Саши голос:

— В нашем районе фашисты сосредоточивают свои резервы. Подвозят боеприпасы, горючее, создают интендантские склады… А если мы эти базы уничтожим? Если вражеские снаряды разорвутся не под Москвой, а здесь? Если бензин сгорит здесь, на месте, а не в самолетах?..