Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Свою встречу с родными и близкими после многомесячной разлуки он опишет позже в дневнике. Из пересказа этого описания, сделанного Николаем Дамасским и Иосифом Флавием, мы не узнаем деталей штурма Масады, которую иудеи из числа сторонников Антигона и парфяне, конечно же, не сдали без боя по той простой причине, что им, теснимым сзади и с боков войском Ирода, попросту некуда было отступить, кроме как совершить коллективное самоубийство, бросившись со скал в пропасть. Из пересказа Иосифа Флавия, например, можно вообще сделать вывод, будто Ирод сделал это играючи, причем войско его, и без того не по дням, а по часам разраставшееся, достигло в ходе штурма Масады непомерной величины, после чего Ироду Сам Предвечный велел идти в Иерусалим, чтобы поквитаться со своим врагом Антигоном [151]. Сама логика событий, происшедших после возвращения Ирода из Рима, подсказывает, что все обстояло не так просто, как повествуют об этом историки. Эта логика, как и все то, что мы знаем об Ироде из первоисточников, включая сюда рассказы Николая Дамасского и Иосифа Флавия, рисует нам несколько иную картину, которую я и попытаюсь воспроизвести.

Прежде всего: вступив в Масаду и найдя всех своих родственников и соратников живыми и невредимыми, Ирод сбросил с себя груз тревог за их судьбу, не дававших ему покоя во все месяцы разлуки с ними, и на радостях расплакался, как ребенок. Он прижимал к сердцу свою старую мать, брата Иосифа и шурина Аристовула, долго не выпускал из объятий похудевшую жену Дорис и заметно подросшего сына Антипатра, который носился вокруг него, цеплялся за его одежды и без умолку повторял одно и то же слово: «Авва, авва!» [152], обнимал и целовал всех, кто с честью выдержал многомесячную осаду, ни на что не жалуясь и веря, что как бы трудно им не пришлось, Ирод рано или поздно освободит их. Менее радостно встретила его Мариамна, беременная вторым ребенком и не спускавшая с рук своего первенца Александра. В первые минуты она попросту не узнала Ирода: с нитями седых волос в густой шевелюре, он показался ей стариком, волею случая оказавшимся среди освободителей Масады. Настороженный взгляд молодой жены, каким она окинула его издали, не смея подойти поближе, вызвал у Ирода новый укол ревности, терзавшей его чуть ли не с первой брачной ночи. Когда Ирод подошел к Мариамне и протянул руки, чтобы взять у нее сына, Мариамна тесно прижала к груди расплакавшегося Александра и чуть ли не с ненавистью, за которой скрывался страх, посмотрела на мужа своими удивительными синими глазами.

– Неужели я так сильно изменился? – спросил Ирод.

Лишь теперь, услышав его голос, Мариамна, передав Александра своей свекрови Кипре, которая ни на шаг не отступала от сына, бросилась Ироду на шею и стала покрывать его мокрое от слез лицо поцелуями.

– Я так ждала тебя, так ждала, – говорила Мариамна, отстраняясь от Ирода, чтобы лучше его разглядеть, и снова целовала его. Потом взяла руку Ирода в свои ладони, провела ею по своему округлившемуся животу и сказала: – Нашего следующего сына я решила назвать Иродом.

– Разве тебе мало одного меня? – спросил Ирод, лаская живот Мариамны и испытывая ни с чем не сравнимую радость от толчков плода. – Назови его лучше… – Ирод посмотрел по сторонам, взгляд его остановился на шурине, отдававшего какие-то распоряжения людям, окружавшим его, и закончил прерванное предложение: – Аристовулом. Он вырастет таким же храбрым воином и надежным другом, как твой брат.

В глазах Мариамны засветилось, наконец, счастье, которого Ирод так долго ждал.

– Будь по-твоему, – сказала Мариамна, снова прижимаясь к мужу. – Мой брат заслужил, чтобы его именем был назван второй наш сын.

Когда первая радость от встречи улеглась и родные и близкие стали готовиться к отъезду, Ирод решил еще раз осмотреть крепость. Он облазил ее всю, внимательно изучая каждую постройку, каждый камень, и в память о том, что эта крепость сохранила жизни бесконечно дорогим ему людям, став им надежным домом, дал себе слово сразу после окончания войны с Антигоном возвести здесь дворец [153].

Поручив одному из двух братьев Птолемеев, сопровождавших его от самой Птолемаиды и успевших проявить себя в сражениях с самой лучшей стороны, заботу о своей семье, он отправил их в сопровождении двух когорт в Галилею, жители которой и составили основную часть его войска. Сам же во главе основной части войска поспешил в Иерусалим, за стенами которого скрылся Антигон.

Зима в год назначения Ирода сенатом Рима царем Иудеи выдалась затяжная. С гор дул пронизывающий ветер, приносивший с собой холодные дожди. Дороги раскисли, и в них вязли тяжелые осадные орудия, копыта коней и калиги солдат. С трудом добравшись до Иерусалима, Ирод приказал устроить в поле к западу от города лагерь, чтобы дать возможность армии передохнуть.

Отдыха, однако, не получилось: осажденные антигоновцы ночами выбирались прорытыми под землей ходами к лагерю Ирода, вырезали караульных и устраивали среди воинов переполох. Попытки воспользоваться этими ходами, чтобы проникнуть в город, закончились неудачей: антигоновцы тщательно охраняли их, и когда в запутанных ходах появлялись иродиане, они по одному убивали их, а трупы выбрасывали на поверхность для устрашения солдат Ирода.

С первыми погожими днями, когда, наконец, выглянуло солнце и земля стала просыхать, антигоновцы применили новую тактику: на стенах города была выставлена охрана, которая круглосуточно следила за всеми передвижениями иродиан, и стоило им приблизиться, как на них обрушивались тучи стрел и летели дротики. Силон предложил Ироду приступить к осаде города по всем правилам военного искусства: возвести вокруг Иерусалима насыпи, установить на них онагры [154]для непрерывного обстрела города камнями и под их прикрытием выдвинуть вперед стенобитные орудия и солдат с штурмовыми лестницами. Ирод отклонил этот план, который неизбежно приведет к массовой гибели горожан, чего он не хотел, и, в свою очередь, предложил вступить с жителями Иерусалима в переговоры. В ответ Силон лишь пожал плечами и сказал: «Ты царь, тебе и решать».

На следующее утро, едва взошло солнце, высланные к городу глашатаи обратились к охране, находившейся на стенах, со следующими словами: «Не стрелять! С вами желает говорить Ирод, сын Антипатра! Передайте всем жителям Иерусалима: с ними желает говорить Ирод!»

Обращение возымело действие, и стены города стали заполняться не только воинами, но и мирными жителями столицы. Когда Ирод, сопровождаемый Силоном, вышел из своей палатки и подошел к Иерусалиму на расстояние выпущенной из лука стрелы, стены были густо усеяны людьми, как гроздьями винограда.

– Граждане священного города! – обратился к ним Ирод. – Я явился сюда с одной лишь целью: для вашего блага и спасения Иерусалима от разрушения. Обещаю всем вам вместе и каждому в отдельности: я не таю на вас зла и прощаю вам все обиды, которые вы причинили мне и моей семье. Я прощаю даже самых отъявленных моих врагов, которые ищут моей смерти, и объявляю им амнистию. Не верьте Антигону, который обещает вам свободу. На деле он готов признать над Иудеей власть Парфии. Да будет вам известно: в обмен на поддержку парфян Антигон обещал их царю Пакору тысячу талантов и пятьсот самых красивых еврейских девушек для его гарема. Это ли вам нужно, граждане священного города, и для того ли вы растите своих дочерей, чтобы они ублажали язычников-парфян?

С крепостной стены, усыпанной народом, внимательно слушавшим Ирода, кто-то звонким мальчишеским голосом прокричал:

– Я готов поверить тебе, Ирод! Но готов поверить в одном только случае: если ты объяснишь мне, чем римляне, которых ты привел под стены нашего города, лучше парфян, которых привел в Иудею Антигон?

– Тем хотя бы, – ответил Ирод, – что римляне признают наше право жить по своим законам, уважают эти законы и требуют от других народов, чтобы и они признавали наше право жить по своим законам. Это не пустые слова. Наше право на особое положение среди других народов подкреплено решениями сената Рима, записанным на медных досках и разосланным по всем странам, и многочисленными эдиктами Цезаря и Антония.

На стене произошло движение. Ироду показалось, что слова его произвели на защитников Иерусалима должное впечатление. Но только показалось. Люди лишь раздвинулись, и на стене появился Антигон, облаченный в одежды первосвященника.

– Кого ты имеешь в виду, Ирод, – прокричал он, – говоря о «нашем праве жить по своим законам»? Уж не себя ли, идумеянина, который был и навсегда останется для нас, евреев, чужаком, чтобы не сказать проще и понятней для твоих куцых мозгов: нашим прихвостнем, которому сам Господь Бог повелел подтирать нам задницы?