Я умер вчера - Александра Маринина

Лена долго и придирчиво выбирала помаду для Татьяны, потом наложила тон и пудру на лицо ведущего. Они все вместе вышли из комнаты и пошли по длинному коридору. Татьяна сначала пыталась запомнить дорогу, но очень скоро бросила это занятие: все равно не уследить за многочисленными поворотами и переходами от лестницы к лестнице.

В студии было жарко и душно. Ее усадили в неудобное кресло перед неудобным низким столом и оставили одну. Вокруг суетились оператор и осветитель, Уланов через вставленный в ухо аппаратик общался с невидимым режиссером, и никому, казалось, не было дела до Татьяны. Она постаралась сосредоточиться и, чтобы не терять даром времени, обдумать и проанализировать свои впечатления от Уланова.

Ирочка Милованова, родная сестра одного из бывших мужей Татьяны, металась по квартире, не находя себе места. Она с ума сходила от волнения за родственницу и корила себя нещадно за то, что не сумела настоять на своем и отговорить Таню от этого глупого, рискованного и, в сущности, абсолютно ненужного мероприятия. Примерно за час до начала передачи Ира поняла, что не может находиться в одиночестве, и позвонила Стасову на работу.

– Владик, – умоляюще попросила она, – приезжай домой, пожалуйста.

– Зачем это? – недовольно откликнулся Владислав.

Ира слышала гул голосов в его кабинете, кажется, там было много народу.

– Скоро передача начнется, – пояснила она. – Приходи, вместе на Таню посмотрим.

– Я здесь посмотрю. Извини, Ируся, у меня люди.

Стасов положил трубку. Ирина сглотнула слезы, но постаралась успокоиться. В самом деле, ну что такого страшного? Не съест же Уланов Татьяну. Покусает немножко и отпустит. Нет, все-таки страшно. А вдруг Таня начнет нервничать? Ира слышала, что от сильного волнения даже преждевременные роды случаются.

Чтобы отвлечься, она принялась за тесто для очередных пирогов. Пироги у нее получались знатные, только Татьяна всегда ругалась, потому что ей нельзя мучное, а удержаться и не попробовать Ирочкиных пирожков – силы воли не хватает. Когда до начала передачи осталось минут десять, Ира поняла, что делает все не так и тесто погублено почти бесповоротно. Отерев согнутой рукой брызнувшие от досады слезы, она с ожесточением вывалила содержимое миски в большой полиэтиленовый пакет, который тут же швырнула в мусоропровод.

За пять минут до начала она сидела перед экраном телевизора, с ужасом ожидая Татьяниного позора. Последнее, о чем она успела подумать, прежде чем на экране появилась знакомая заставка, было: «Я так и не поставила пироги. Придет Стасов голодный, чем я буду его кормить?»

Она поразилась тому, как великолепно выглядела Татьяна. Матовая белоснежная кожа сияла молодостью и здоровьем, глаза были большими, теплыми и лучистыми, губы – сочными и подрагивающими готовой разлиться по лицу улыбкой. Татьяна, казалось, ни капельки не волнуется, напротив, предстоящее действо ее просто-таки забавляет. Ира слегка перевела дух. Может, обойдется?

Первые полторы-две минуты прошли в спокойном обмене короткими репликами, ведущий представлял гостью, Татьяна кивала и мило улыбалась. А потом последовал вопрос, от которого у Ирочки все внутри оборвалось.

– Татьяна Григорьевна, вы – образованный интеллигентный человек и наверняка читаете и любите хорошие серьезные книги. И в то же время пишете второсортную литературу. Вы поступаетесь собственным вкусом ради денег?

– Голубчик, – улыбнулась в ответ Татьяна, – у литературы не бывает сортности, так же, как у осетрины не бывает степеней свежести. Еще Воланд, если помните, сказал, что у осетрины может быть только одна свежесть, первая, она же и последняя. Литература не бывает первого, второго и пятого сорта. Это либо литература, либо нет, вот и все. Если вам непонятно, я скажу еще проще: книгу читать либо можно, либо нельзя. Если книгу читает не только сам автор и его редактор, но хотя бы еще десять человек и получают от этого удовольствие, значит, книга достойна того, чтобы быть написанной. Если же автор настолько безграмотен и бесталанен, что, кроме него самого, никто его творение читать не может и не хочет, тогда я поднимаю руки. Это действительно не литература. Обо всем остальном можно спорить. Так как, Александр Юрьевич, будем спорить?

«Что происходит? – в недоумении подумала Ира. – Она ведет себя, как на допросе в собственном служебном кабинете. Она что, забыла, что пришла на телевидение? Кошмар!»

– Не будем спорить, – тут же нашелся Уланов. – Я сформулирую свой вопрос по-другому. Вам не бывает обидно, что ваши книги читают в основном на бегу, то есть в метро, в электричках, от скуки, чтобы убить время в дороге?

– А вы сами что читаете в метро? – спросила Татьяна.

– Я? – Уланов, похоже, чуть-чуть растерялся. – Я в метро давно уже не езжу.

– У вас машина?

– Да.

– Тогда откуда вам вообще известно, что именно читают пассажиры?

– Мне об этом рассказывают. Это же общеизвестный факт.

– Голубчик, вас погубит ваша доверчивость, – снисходительно сказала Татьяна. – Никогда не верьте тому, чего не видели сами. Поскольку я, в отличие от вас, в метро езжу постоянно, то могу вам совершенно ответственно заявить, что пассажиры читают самую разную литературу, в том числе и очень серьезную. Начиная от учебников и специальных пособий и кончая Библией и Торой. Как вы думаете, Господь обиделся бы, узнай он, что человек каждую свободную минуту хватается за Библию, чтобы прочесть еще страницу из Его учения?

– То есть вы ставите себя на одну доску с Всевышним, поскольку люди каждую свободную минуту хватаются и за ваши книги тоже? – мгновенно отпарировал Уланов.

Сердце у Иры ухнуло, даже дыхание на секунду остановилось. «Вот сволочь, – в сердцах подумала она. – Ну какая же сволочь!»

– А с чего вы это взяли? – На лице у Татьяны было написано такое искреннее изумление, что даже Ира в него поверила.

– Вы же сами сказали, что пассажиры в метро и поездах читают и ваши книги, и Божественное писание.

– Я этого не говорила. Писание читают, это правда. А вот людей с моими книгами в руках я там не видела. А вы видели?

«Во дает! – с восхищением подумала Ира. – Ну Танька! Каждый день мне докладывает, сколько человек видела в транспорте со своими книжками. Мы даже иногда сравниваем, кто больше увидел, она или я. Но Уланов только что сказал, что в метро не ездит, так что возразить ему нечего. Ссылаться на чьи-то слова он теперь тоже не может, Таня уже попеняла ему за излишнюю доверчивость. Пожалуй, она была права, когда говорила, что не боится никаких улановых. Следственная практика – это тебе не фунт изюма. Что, Уланов, съел? Не знаешь теперь, что отвечать?»

– Но вы тем не менее не можете отрицать, что детектив – это далеко не философский роман. Почему же наши сограждане в последнее время так тянутся к легкому чтению и пренебрегают сложными произведениями? Не кажется ли вам, что общее падение уровня культуры и образованности способствует тому, что на литературной ниве сегодня процветают все кому не лень, даже авторы, не имеющие специальной подготовки?

– Давайте не будем складывать все в одну кучу. Я согласна с тем, что детектив – это не философский роман, точно так же как, «Запорожец» – это не «Феррари». И что с того? Не будем выпускать «Запорожцы» и все стройными рядами побежим пересаживаться на «Феррари»? «Феррари», конечно, престижнее и лучше, но кому-то может просто-напросто не понравиться дизайн. Мне, например, не нравится.

– Вам нравится «Запорожец»? – ехидно кивнул Уланов.

– Нет, мне нравится «Макларен». Но это опять-таки не значит, что я хочу на нем ездить. Мне нравится на него смотреть, его дизайн радует мой глаз, но он же совершенно не предназначен для перевозки немолодых беременных женщин вроде меня.

По лицу Уланова Ира видела, что он не понял ни одного слова, и торжествующе улыбнулась. Конечно, куда ему, он небось и названия-то такого – «Макларен» – не слышал. Сам виноват, нарвался, не надо было ехидничать насчет «Запорожца». Про автомобили Татьяна Образцова знала все. Даже такое, чего иной специалист не знает. Ира помнила, что Татьяне несколько раз приходилось работать по делам о финансовых аферах в сфере торговли иномарками, а уж если она чем занималась, то на совесть.

– Вернемся к нашей теме, – между тем продолжала Татьяна, словно ведущей была именно она, а Уланов – приглашенным гостем. – Чтобы закрыть вопрос, скажу, что не считаю кого бы то ни было, в том числе и вас, Александр Юрьевич, вправе публично обсуждать вопрос сортности и качества литературы, как, впрочем, и любых других произведений искусства. Вы тем самым оскорбляете огромное количество людей, которые имеют свой собственный вкус, отличный от вашего. Если лично вам не нравятся детективы, я готова поговорить с вами об этом и выслушать ваши личные претензии к жанру и, в частности, к моим книгам. Но это не означает, что вы имеете право считать людей, имеющих другое мнение, людьми с дурным вкусом. Так я слушаю вас, голубчик. Чем же вам так не угодили детективы, в том числе те, которые написала я?