Сапфировая королева - Валерия Вербинина

– Вы еще скажите, что Наполеон – великий человек, – проворчал Валевский, уязвленный тем, что ему не удалось вывести собеседницу из себя.

– Конечно, великий, – поддержала Амалия, которая видела насквозь все его уловки. – Хотя моя прабабушка, которая знала императора лично, была от него не в восторге. По ее словам, ей встречались генералы и получше, и повыше ростом. По крайней мере, так она писала в письме к мужу сестры.

При мысли, что прабабушка собеседницы видела вблизи самого Наполеона, живого, из плоти и крови, Валевский расстроился окончательно и решил, что в жизни везет вовсе не тем, кто того заслуживает, а вообще черт знает кому. Сам-то он за право видеть Наполеона хоть одним глазом с легкостью отдал бы полжизни.

– Впрочем, довольно о Наполеоне, – не дала ему долго печалиться баронесса. – Лучше скажите мне, сударь, откуда у вас этот кошелек.

– Нашел на улице, – с готовностью сообщил Валевский.

Амалия вздохнула.

– Уверен, он его украл, – подал голос до того молчавший игрок.

– Ах, сударь, сударь, не стоит судить о других по себе! – насмешливо парировал Валевский.

И хотя Рубинштейна было нелегко вывести из себя, поляк все же с удовольствием отметил: шулер переменился в лице.

– В Херсоне вы были без денег, – размышляла вслух Амалия. – Я же помню, мы проверяли ваши карманы. А потом…

Она задумалась.

– Я украл его в Херсоне, – сказал Валевский, чувствуя, что еще немного – и баронесса догадается, от кого именно к нему мог попасть кошелек. – А в чем дело?

– Ни в чем, – ответила Амалия. – Антон Иванович!

И на пороге тотчас же материализовался следователь Половников, у которого был такой бодрый вид, словно шел вовсе не третий час ночи.

– Антон Иванович, – быстро спросила Амалия, – кажется, вы задержались в доме Русалкиных дольше всех? Скажите, вы не заметили там ничего… странного?

Половников задумался и наконец ответил, что странного ничего не было. Русалкин долго искал старые очки, а потом чинил их, в комнатах царил настоящий разгром, и барышня Русалкина плакала, а Евгений Жмыхов очень переживал из-за своей лаборатории.

– Какой еще лаборатории?

– У него лаборатория, – объяснил Половников. – Студент занимается фотографированием, кажется… хотя я не уверен… Когда я заглянул в дверь, мне показалось, что там какие-то куски мыла. А что?

– Так, значит, мыло… – проговорила Амалия, усмехнувшись. – Ах, щучья холера! И что мне стоило заглянуть в ту чертову лабораторию самой!

Баронесса сорвалась с места и скомандовала:

– Антон Иваныч, собирайте людей, мы едем к Русалкиным. А этого, – она кивнула на Валевского, – заприте, да понадежнее!

Затем Амалия схватила со стола ожерелье, подвеску и кошелек и шагнула к двери. Следом за ней поспешил Николай Рубинштейн.

Половников озадаченно покосился на Валевского, который таращил на него глаза, не понимая, что происходит. Впрочем, сам следователь понимал ничуть не больше.

– Однако дела… – пробормотал Половников и, достав платок, вытер им лоб.

А затем произошло нечто сверхъестественное. Во всяком случае, когда Половников потом рассказывал о случившемся сослуживцам, он уверял, что произошло именно нечто сверхъестественное.

Леон Валевский исчез.

Только что поляк был здесь, а в следующее мгновение испарился, скрылся, растворился в воздухе, ушел в параллельное измерение. Дверь не скрипнула, окно не растворилось, а Валевский пропал, словно его никогда тут не было.

Вместе с ним исчезла и серебряная монетка со стола.

Глава 27

Кошка Дуся только-только начала засыпать после полного треволнений дня. Но едва ей нарисовался в сладкой дреме живший по соседству кот Мурзик, хулиган и знатный мышелов, как кто-то начал стучать в дверь. Сон развалился на части, и оказалось, что она находится все в той же разгромленной гостиной, где еще не до конца успели прибраться.

Стук повторился еще громче и настойчивей, и через гостиную, зевая, прошлепала в домашних пантуфлях с лампой в руке Наденька Русалкина.

– Ах, ну что там еще… – простонала девушка, открывая дверь.

Совершив сие простое действие, она вытаращила глаза и отступила назад, едва не выронив лампу.

Перед ней стоял Леон Валевский.

– Ой, – растерянно молвила Наденька. Потому что надо же было, в конце концов, хоть что-нибудь сказать. – А вы…

– Я сбежал, – объяснил Леон. – Это во-вторых. А во-первых, доброе утро. Или доброй ночи? Честно говоря, я не уверен.

После чего он весьма уверенно оттеснил Наденьку в глубь дома и ногой захлопнул дверь.

– Я позову на помощь, – сказала Наденька слабеющим голосом, отступая.

– Не советую, – многозначительно молвил Леон и поглядел на нее загадочно. Настолько загадочно, что Наденька окончательно проснулась.

– Вы не имеете права советовать мне что бы то ни было, – сказала она, начиная сердиться. – Потому что вы обманщик.

– Как и все люди на земле, – парировал Валевский.

– И… и вор!

– Таково мое призвание, и я ничего не могу с этим поделать. Вы же не станете требовать от пианиста, чтобы он колол дрова.

– Ах! – возмутилась Наденька. – И вообще, вы ни во что не ставите российскую словесность!

– Терпеть не могу книги и тех, кто их пишет, – объяснил Леон. – Как-то мне пришлось сидеть в одной камере с сочинителем бульварных романов, так то время было настоящей пыткой. Он прикончил жену согласно рецептам из своих книжек, но его схватили уже на следующий день, незадачливый душегуб замучил меня вопросами, что он сделал не так. А в конце концов оказалось, что его просто видел дворник, когда убивец тащил труп к реке.

– Так вы что, собираетесь меня прикончить? – распахнула глаза Наденька.

– Нет, – честно ответил Леон. – Собственно, я всего лишь хотел вас предупредить.

– Наденька, в чем дело?

На пороге показался взлохмаченный Аполлон Русалкин, который на ходу прилаживал на нос очки.

– Между прочим, – объявил Валевский, – я серьезно рискую. Но, конечно, мне уже раньше следовало догадаться. Такая идиллическая картинка – «Общество любителей российской словесности», возвышенные разговоры… А на самом деле вы просто обыкновенные обманщики. Поделом мне!

– Мы вас не обманывали! – возмутилась Наденька.

– Ну да, конечно, – фыркнул Валевский. – И динамит в лаборатории вы изготовляете исключительно из любви к науке. Мыло похоже на динамит, только вот эффект у них слегка различается, – довел он до сведения слушателей. – Интересно, что вы задумали? Взорвать государственный банк? Обчистить петербургский монетный двор? Или ваши аппетиты куда скромнее и с вас вполне хватит флотской казны, к примеру?

Брат и сестра в изумлении переглянулись.

– Наденька, – жалобно спросил Русалкин, – наш гость что, бредит? Какой динамит? Какая флотская казна?

– Да, притворяйтесь, притворяйтесь! – возмутился Леон. – То-то ваш кузен в лице переменился, когда выяснилось, что люди Хилькевича залезли в его лабораторию. Только учтите, если я догадался, что вы стряпали там динамит, то и она тоже догадается. А в таком случае вас ждут очень серьезные неприятности!

Из скромности, должно быть, Валевский не стал упоминать, что Амалия догадалась о содержимом лаборатории раньше его.

– Нет, это просто поразительно! – вырвалось у Аполлона. – Прежде всего, Женя занимается фотографией. Я не знаю, что вы себе навоображали, но…

– Женя хочет изобрести цветную фотографию, – поддержала его сестра. – Он говорит, что изобретение может принести нам много денег… И мы никогда ему не мешали. Да и кузен нам тоже не мешал, в лаборатории всегда было очень тихо, ни шума, ни запахов…

– С чего вы взяли, что Женя делает динамит? – буркнул Русалкин. – Ну, лежит там какой-нибудь кусок мыла… И что? Да, Женя был расстроен, что негодяи открыли дверь… Но ведь для его опытов нужна была темнота, а теперь ему придется начинать все сначала!

Леон поглядел на его лицо, перевел взор на Наденьку, пытаясь уловить хоть какие-то признаки фальши… Бесполезно: двое – брат с сестрой – были кристально, до отвращения чисты. И, поняв это, он совершенно растерялся.

– Я могу взглянуть на лабораторию? – наконец спросил Валевский. – Только одним глазком.

– Лаборатория не моя, а Жени, – возразил Аполлон. – Не думаю, что я имею право…

– Перестань, Аполлон, – неожиданно поддержала поляка Наденька. – Все равно там дверь сломана. Женечка пытался ее заново закрыть, но створка перекосилась, и он просто ее прикрыл.

– Благодарю вас, – коротко откликнулся Валевский.

Лаборатория, где Евгений Жмыхов, если верить его словам, занимался фотографией, располагалась в сарайчике, который стоял во дворе позади дома. Леон толкнул дверь и вошел. Наденька и Аполлон последовали за ним.

Морщась, Леон втянул носом царивший тут специфический запах, бросил быстрый взгляд на реторты, на какие-то перегонные кубы, склянки, заметил на полке тетрадь и стал листать ее. Вся она была испещрена непонятными формулами и алхимическими пометками.