Сапфировая королева - Валерия Вербинина

– Так ты знал! – заверещала бандерша. – Знал, что он ни при чем… и позволил… Его же до полусмерти избили! И ты позволил… Ненавижу!

Она топнула ногой так, что стекла в рамах отозвались легким звоном, и бросилась к выходу – оказывать помощь своему ненаглядному Жоржу.

– Но ведь кого-то я должен был выбрать на роль убийцы, – заметил Хилькевич благодушно. – Иначе мне бы не удалось вывести на чистую воду настоящего убийцу, Антонина.

– Да… просто гениально… – пробормотал Вань Ли. И покосился на тело графа. – Гм, Виссалион, надо бы его куда-нибудь ублать. Комната красивая, он тут явно лишний.

– Ладно, ладно, – сказал Хилькевич, – сейчас Вася вернется, и я ему скажу, чтобы отвез труп подальше и бросил в море.

– Зачем подальше? – удивился китаец. – Моле же в двух шагах от дома.

– Очень мне надо, чтобы падаль снова ко мне приплыла, – с пренебрежительной гримасой пояснил Хилькевич и хохотнул: – Кроме того, Васе не повредит подышать свежим воздухом. Воображаю, как ему Розалия с Жоржем сейчас физиономию начистят. Особенно Розалия, конечно, стараться будет… Эх, женщины, женщины! И почему они всегда выбирают черт знает кого?

– Да, это воплос! – со вздохом согласился отец не то четырех, не то двадцати (если верить молве) детей.

В следующее мгновение сверху донесся приглушенный вопль Васи, у которого мстительная Розалия ухитрилась вырвать часть кудрей.

– Ну, началось, – сказал Хилькевич, пожимая плечами.

В то время, как Розалия выдирала у бедолаги Херувима вторую золотую прядь, в полицейском управлении Амалия посмотрела на часы.

– Полагаю, – несмело заметил Половников, – нам придется поговорить о гибели Агафона с Хилькевичем. Однако сейчас ночь, значит, придется ждать утра.

Амалия поморщилась.

– Думаю, вам придется самому посетить его, – сказала она. – Если у господина Хилькевича появился какой-то враг, который хочет сжить его со свету, меня это мало интересует.

– Да, я помню, вы приехали к нам по другому делу, – поклонился Половников. – Может быть, вам угодно осмотреть вещи, которые были при господине Валевском?

– Зачем? – спросила Амалия.

– Если ожерелье было найдено при нем, то, может быть, он прячет остальное где-то еще? – пояснил следователь. – Должен признаться, что я уже осматривал его вещи, но ничего особенного среди них не обнаружил. Однако одно дело я, а другое…

– Несите, – распорядилась Амалия. И когда следователь вышел, поморщилась и потерла виски, как человек, находящийся в состоянии крайнего утомления.

– Может быть, – подал голос игрок, – проще признаться ему, что вы приехали вовсе не из-за парюры, и рассказать, что за дело привело вас сюда?

Однако Амалия не успела ответить, потому что Половников уже вернулся, неся в руке небольшой сверток.

– Вот, прошу, сударыня. Самодельная отмычка… Какая-то мелкая монетка, судя по всему, наполеоновской чеканки… Платок, кошелек… И все.

Но отмычка не заинтересовала Амалию, точно так же как не заинтересовала монетка наполеоновских времен, которую, должно быть, Валевский носил с собой на счастье.

– На платке кровь, – подал голос Половников. – По-моему, его собственная… поляк вытирал ее, когда мы везли его в управление.

– Должна признаться, что не вижу здесь ничего особ… – начала Амалия и умолкла, глядя на кошелек.

Это был простой кошелек русской кожи, не то чтобы богатый на вид и не то чтобы шибко привлекательный. Амалия взяла его в руки, повертела, открыла, проверила наличность и зачем-то провела пальцем по тиснению внутри кошелька, на сгибе.

– Антон Иваныч, Валевский еще здесь? – неожиданно спросила она. Следователь кивнул. – Отлично, давайте его сюда!

– Что с кошельком? – не утерпел Рубинштейн, когда Половников вышел.

– Ничего, – ответила Амалия. Но по блеску ее глаз шулер видел, что баронесса лукавит. – Кошелек как кошелек, только вот тиснение… Видите? Ничего особенного в нем не замечаете?

Приглядевшись, Рубинштейн заметил, что тиснение складывалось из трех искусно переплетенных букв.

– «О», «З» и «Б»… нет, по-моему, «В», – пробормотал Николай. – И что же они значат?

– «З.В.О.», – поправила Амалия. – «За верность Отечеству». Такие кошельки получали люди, которые… которым удалось отличиться в особой службе или для особой службы. Среди них был Семен Воскобойников, переписчик… то есть все в городе думали, что переписчик. От него мы получали много ценных сведений. Но недавно Семена убили, как раз когда он собирался сообщить нам… – Баронесса осеклась. – Меня послали расследовать это дело, потому что репутация местной полиции нам прекрасно известна – отнюдь не те люди, которым можно давать секретные поручения. Чтобы успокоить их, я придумала причину своего визита – поиски украденной Валевским парюры… потому что его никак не могло быть в этом городе. И пока я убедилась бы, что его здесь нет, я успела бы узнать нужные мне сведения. Но по какой-то причине Валевский оказался именно здесь и постоянно путался у меня под ногами, как и Половников, которого де Ланжере приставил ко мне. В конце концов я освободилась от них обоих, но… но мое расследование продвигалось туго. И хотя я была уверена, что Семена убили те, за кем он следил, нельзя было исключать и обычного ограбления, например. Тем более что с тела исчезли кошелек и золотое кольцо.

– Ах вот как… – медленно проговорил Рубинштейн. – И поэтому вы ополчились на Хилькевича…

– Я не могла с уверенностью утверждать, что он тут ни при чем. Как не могла утверждать и обратного, заметьте. Мы искали улики и перетрясли все лавки, все ссудные кассы, где сбывается ворованное барахло. Прочие меры были лишь для отвода глаз. И в конце концов нам удалось найти кольцо. Но приемщик клялся и божился, что впервые видел женщину, которая его заложила, а если, мол, кольцо ворованное, то на нем ведь не написано, что его украли. В его книге были записаны данные, которые сообщила женщина, но названного ею дома не существует, так что мы снова оказались в тупике. И вот теперь появляется кошелек… причем у самого неожиданного человека. Пока непонятно, что это значит, но я намерена выяснить и на сей раз пойду до конца.

Дверь растворилась, Половников ввел Валевского, который зевал и отчаянно тер глаза кулаками. Светлые волосы Леона растрепались, и если не считать пластырей на физиономии, вид у поляка был как у барина, которого зачем-то вытащили из постели и поволокли на допрос.

– Садитесь, пан Валевский, – пригласила Амалия. – А вы, Антон Иванович, подождите в коридоре.

Не тратя времени на препирательства, следователь вышел, хотя вполне мог бы возмутиться распоряжением. «И все-таки почему он мне столь не по душе? – снова подумала Амалия. – Умный или, во всяком случае, неглупый, вежливый, услужливый, даже не берет взяток…» Но поскольку ее мысли были сейчас вовсе не о Половникове, баронесса вскоре отвлеклась.

– Мне казалось, – уронил Леон в пространство, – мы уже завершили наш разговор.

– Нет, – ответила Амалия и взяла со стола серебряную монетку. – Кажется, это ваш талисман?

Валевский посмотрел на монетку, на лицо собеседницы, понял, что она вызвала его вовсе не для того, чтобы беседовать о талисманах, и решил: настало время ее проучить.

– Я сентиментален, – заявил поляк, – а Наполеон моя большая слабость. Вообще я считаю его величайшим из людей, если хотите знать, сударыня.

– В самом деле?

– Да. Всякий раз, когда я думаю о Наполеоне, у меня захватывает дух. Начинания французского императора во всех областях, его военные походы, его чувство юмора, энциклопедическая образованность, ум… – Глаза Валевского затуманились. – Что за человек, боже мой! И только эта старая ироничная дама, мировая история, могла устроить так, чтобы его победил – нет, не кто-то, равный ему по величию, а плешивый деспот, властелин рабов… и отцеубийца к тому же, если называть вещи своими именами.

– Вы разумеете, кажется, государя императора Александра Павловича? – необычайно кротко осведомилась Амалия, и глаза ее сверкнули золотом.

– Я счастлив, сударыня, что мы с вами поняли друг друга, – не моргнув кивнул Валевский. – Должен признаться, мне с детства надоела вся та чепуха, которую нам вдалбливали в головы, – о выигранном сражении при Бородине, в то время как оно было проиграно, поле битвы оставлено и Москва позорно брошена на произвол судьбы. Особенно смешно, что Кутузова еще и объявляют великим полководцем.

И Леон с любопытством стал ждать, что скажет в ответ сторонница деспотической власти, состоящая к тому же в особой его императорского величества службе.

– Что ж, по поводу сражения при Бородине я, пожалуй, соглашусь с вами, – уронила Амалия. – И по поводу Александра Первого – тоже. Только при всех своих недостатках он был все-таки не самый худший правитель.

– Вы еще скажите, что Наполеон – великий человек, – проворчал Валевский, уязвленный тем, что ему не удалось вывести собеседницу из себя.