Без пощады - Саймон Керник

Несколько минут Болт молчал. Мы выехали на автостраду, направившись на север в направлении Хай-Викома и автострады М40. Движение стало оживленнее, на дороге было полным-полно чайников, которые выбрались полюбоваться буйной растительностью юга Англии, пользуясь временной победой солнца в борьбе с тучами.

Когда инспектор наконец заговорил, в его словах сквозила печаль, которой я от такого человека не ожидал.

— Странность человеческой жизни в том, что она годами может протекать ровно и плавно, так ровно, что порой кажется, будто так оно и должно быть всегда. Несчастья случаются далеко от тебя и с людьми, которых ты не знаешь. А потом бац — и вся твоя жизнь вдруг переворачивается с ног на голову. Так случилось с вами, Том, а три года назад и со мной. Поэтому, поверьте мне, я знаю, что вы сейчас переживаете.

Мы погрузились в неловкое молчание. В конце концов во мне взыграло любопытство, и я спросил, что же с ним произошло.

— Моя жена погибла в автокатастрофе, — ответил он, не глядя на меня.

— Мне очень жаль. Я не знал…

— Я говорю вам это только для того, чтобы вы поняли: в конечном счете жизнь обязательно возвращается на круги своя. Уходит много времени, и на этом трудном пути вы будете одиноки — однако в конце концов вы поймете, как вернуть жизнь в нормальное русло.

— Мне очень жаль, — повторил я.

— Мне тоже. За рулем сидел я.

Это потрясло меня.

— Господи, как же вам было тяжело!

— Было. Прошло уже три года, а я до сих пор не могу восстановить саму катастрофу или хотя бы ее причины. Мы находились в гостях у друзей, и я смутно помню первые полчаса, а потом идет пробел — до тех пор, пока я не просыпаюсь уже в больнице, через двенадцать часов. Я получил повреждения брюшной полости и внутреннее кровотечение, а моя жена… с ней все оказалось намного, намного хуже. Через три дня ее родители дали согласие отключить ее от системы жизнеобеспечения. Сам я был в слишком плохом состоянии, чтобы что-либо решать. Я даже не мог встать с кровати и увидеться с ней. Мы состояли в браке четыре года, и она была на втором месяце беременности.

— О Господи, Майк… Не знаю, что и сказать.

Он вздохнул, его лицо посуровело.

— За последние сутки вы прошли через ад. Большинство людей с этим никогда не столкнутся. Вам очень повезло, что вы остались живы. Как и мне. Когда меня достали из-под обломков машины, моя жизнь висела на волоске. Впрочем, в больнице я и не думал ни о каком везении. Услышав о Микаэле, я пожалел, что выжил. Я хотел умереть. Я провел шесть недель в больнице — все лежал и лежал, а мои раны потихоньку заживали. И это время было худшим в моей жизни. Следующие шесть месяцев, когда я сидел дома на больничном и каждая вещь в квартире напоминала о прошлом, оказались не особенно лучше. В конец концов я вернулся на службу, поменял квартиру… В общем, двинулся дальше. Даже сейчас не проходит дня, чтобы я не думал о Микаэле: а как бы все сложилось, останься мы в тот вечер ночевать у друзей? Семья, дети, дом в пригороде… Но жизнь продолжается. И хочешь не хочешь, а приходится с этим мириться.

— Так вот откуда ваши шрамы? Вы получили их в той катастрофе?

Он кивнул, дотронувшись пальцем до S-образного розового шрама чуть выше линии подбородка.

— Постоянное напоминание. На случай если слишком задеру нос.

Я в последний раз затянулся и выкинул сигарету в открытое окно.

— Наверное, я сменю работу. Меня уже от нее тошнит. Не хочу больше быть агентом по продажам.

Я подумал о елейной ухмылочке Уэсли и его идиотских тирадах, призванных повысить нашу мотивацию. И тут же вспомнил, что сегодня стрелял в человека, — а значит, никакой Уэсли мне уже не страшен. Я представил, как на следующей неделе встану посреди совещания по сбыту и, вместо того чтобы пройтись по списку откровенно надуманных проектов (в надежде умаслить Уэсли), нагло заявлю, что не сделал ровным счетом ничего и что, более того, совершенно удовлетворен таким состоянием вещей. А потом сяду на свое место с широкой улыбкой на лице. Я представил, какой дурацкий вид будет у босса, когда до него дойдет, что поставлен под сомнение его высший авторитет в компании «Эзирайт софтвэр сервис» — вице-президента по сбыту. И что не такой уж он обаятельный, всеми любимый и неуязвимый начальник, каким себя возомнил.

— А вам нравится быть копом? — спросил я Болта.

Он несколько секунд раздумывал над этим.

— Нравится, когда я добиваюсь результатов, потому что тогда мир меняется к лучшему. И не нравится, когда я не могу понять, что происходит. Когда остается слишком много пробелов и я не знаю, чем их заполнить. Точно как в этом деле. Кстати, а почему бы вам сейчас не просветить меня?

— Вы же все равно отстранены, чем это поможет?

— Ну пожалуйста, исполните мой каприз! Нам ехать еще сорок пять минут.

Мне очень не хотелось заново все пересказывать — особенно отдельные подробности. Однако Болт показался мне человеком, который без боя на отрицательный ответ не согласится и может даже принять мою несловоохотливость за косвенное признание вины. Поэтому я изложил ему все в хронологическом порядке. Время от времени он прерывал меня проницательными вопросами.

Когда я закончил, Болт спросил, почему Джек Келли позвонил именно мне — ведь мы не общались четыре года, а у него еще и завязался роман с моей женой.

— Он попросил меня о помощи.

— Но чем вы могли ему помочь?.. Не подумайте, я не хочу вас унизить. Я просто не пойму, как вы, находясь в десяти милях от него, могли ему помочь. На его месте я звонил бы в Службу спасения.

Я пожал плечами:

— Кто знает, что творится у человека в голове, когда он попадает в такую ситуацию?

— Кому и знать, как не вам? За последние сутки с вами чего только не случилось! Но, по вашим словам, вы бы не стали молчать под пытками и сразу бы выложили мучителям все, что им нужно, если бы знали, о чем речь. А вот Джек, похоже, не раскололся.

— Конечно, ведь Кэйти его освободила, а потом он бросился бежать.

— Но перед этим его пытали!.. Хотя он сказал им, где вы живете.

Я медленно кивнул:

— Точно.

— Но почему? Если вы говорите правду…

— Я не лгу.

— Если ключ, за которым охотились эти люди, был у вашей жены, почему Келли просто не признался, что она в его доме? При чем тут ваш адрес?

Я и сам сегодня размышлял над этим.

— По-моему, он хотел защитить ее. Сбить их на время со следа. Возможно, он рассуждал так: если я узнаю, что Кэйти в опасности, то приеду и выручу ее.

— Возможно, — кивнул Болт, хотя по его тону было ясно, что я его не убедил.

Я снова подумал о последних словах Джека. Может, он выкрикнул мой адрес, чтобы предупредить меня — чтобы я понял, что сейчас за мной приедут, и попытался спастись? Может, он вспомнил перед смертью, что был когда-то моим лучшим другом?

Интересно, что думает сам Болт? У него явно были какие-то сомнения насчет мотивов Джека.

— Но сыщик-то у нас вы, — сказал я. — Так что же вы думаете по этому поводу?

— Думаю, — откликнулся он, посмотрев на меня краем глаза, — что ваша жена что-то скрывает.

Я невесело усмехнулся:

— Думаю, она много еще чего скрывает.

55

В этот вечер Болт приготовил себе особенное блюдо — макароны под особым соусом. Для соуса потребовались помидоры, испанская ветчина из магазина деликатесов, свежий чеснок, весенний лук, перец чили, сыр «Пармезан» и пара часов времени. Завершила картину бутылка австралийского шардоннэ. Болт пытался забыть, что сегодня утром убил человека. Макароны получились просто объедение, и вино пошло хорошо… Чем бы заняться во время вынужденного отпуска? Вылазку в Дорсетшир он уже прозевал; несколько дней рыбалки на лосося в западной Ирландии могли бы послужить очень неплохой компенсацией. Отдохнуть нужно обязательно. Жил он один, квартира обходилась ему необычайно дешево, так что кой-какие деньги у него водились. Конечно, его в любое время могут вызвать в комиссию по жалобам, но это вовсе не значит, что он должен просиживать задницу дома в ожидании звонка. При их темпах, они созреют только к августу, вот тогда его начнут бомбардировать вопросами и буравить суровыми взглядами. А до тех пор можно заняться чем-нибудь полезным.

Но как Болт сказал Мерону, он не любил пробелов, и некоторые детали дела по-прежнему не давали ему покоя. И его раздражало, что отныне лишен доступа к информации различных следственных групп. Его оставили за бортом, теперь найти разгадку последним событиям — что находилось в той камере хранения, кому так сильно понадобилось ее содержимое и зачем — было практически невозможно.

Допив вино, Болт снова вернулся мыслями к Микаэле. Он сам от себя не ожидал, что расскажет Мерону так много. Болт вообще ни с кем не разговаривал о событиях той ночи, вопреки советам психологов предпочитая размышлять надо всем в одиночестве. Но ему стало жаль Мерона: тот сидел в пассажирском кресле с таким потерянным видом, явно не в силах переварить разрушительные перемены в своей жизни. Среди этих перемен была и утрата. Хотя и ему Болт сказал не все. Некоторые тайны он собирался унести с собой в могилу. Он не сказал, что не хотел ребенка, которого носила под сердцем Микаэла, потому что по-прежнему чувствовал себя неготовым к отцовству; что был невнимателен к ней в недели, предшествовавшие трагедии, хотя и согласился наконец создать семью; что он иногда позволял себе садиться за руль слегка нетрезвым, а то и превысив допустимую дозу алкоголя; что до сих пор не мог вспомнить, был он или не был пьян в ту роковую ночь. И что супружеская пара, у которой они были в гостях тем вечером — Крис и Шэрон, друзья Микаэлы, — стала избегать его после катастрофы; он так и не узнал, винят ли они его в случившемся или нет. Он никому не рассказывал обо всем этом — и о чувстве вины, которое его терзало. И не расскажет никогда.