Возвращение - Анатолий Гончар

— Спасибо! — за всё поблагодарил я, едва сдерживаясь, чтобы не погладить Тиграшу по шелковистой шёрстке, но она, видно угадав ход моих мыслей, ткнулась мордочкой в мою руку и, повернувшись, поспешно побежала обратно.

Итак, кажется мои поиски дали определённые результаты. Я по привычке осмотрелся по сторонам и решительным шагом направился к широкому гостиничному входу.

Тиграша оказалась права. Магические слова "я от…" явились ключиком к свободному пропуску в гостиницу. На предложение обслуживающего персонала проводить я ответил отказом. Ни к чему, чтобы кто-то раньше времени знал, к кому я намеревался совершить визит. Так что бродить по коридорам постоялого двора я отправился в одиночестве. Впрочем, долго бродить мне не пришлось, ибо на тринадцатый номер я наткнулся почти сразу. Расположен он был вправо по коридору, а входная дверь в него оказалась под небольшой аркой.

Я встал в тень арки и, взявшись за свисавшую вниз цепочку, слушая раздающиеся трели внутреннего колокольчика, несколько раз несильно за неё дёрнул. Почти сразу мне ответили.

— Кто там? — недовольный голос отца Иннокентия спутать с кем другим было невозможно.

— Открывайте! — как можно небрежнее сказал я, хотя меня едва не трясло от волнения.

— Никола??? — донеслось удивлённое, и я услышал звуки поспешно снимаемой щеколды. Дверь распахнулась, и в её проёме показались две смутно знакомые рожи, ибо одеты они были не в столь привычные мне рясы, а в одежды простых горожан. Глаза у обоих были мутные и сонные, но больше всего меня ошарашило то, что святые отцы сбрили бороды. Я так и застыл на пороге, разинув от удивления варежку.

— Николай свет Михайлович, Вы ли это? — восклицал отец Клементий, обнимая меня своими лапищами. — А мы уж и не чаяли! А у нас тут такое, такое… Да что ж мы стоим-то? Проходите, проходите, — бормотал он, едва ли не насильно втаскивая меня в номер. — Брат мой! — это он обратился к отцу Иннокентию. — Позвонь в колоколец, пусть нам завтрак несут и… пусть по такому случаю утку изжарят с яблоками. — Иннокентий что-то недовольно буркнул, но отправился выполнять сказанное.

Пока мы то да сё, пока друг друга разглядывали да о здоровье расспрашивали, принесли завтрак (не знаю, как Иннокентий посредством колокольца заказывал блюда, но среди принесённого и впрямь была запечённая в яблоках большая, жирная домашняя утка с хрустящей от поджаренности корочкой).

Всё было очень вкусно, и первое время мы только работали челюстями, как говорится, полностью погрузившись в сам процесс. Потом по мере насыщения разговор, что называется, пошёл.

— Уйти нам пришлось из суеты людной, спрятамшись яко звери в берлоге, — сетовал отец Клементий, развалившись на широкой спинке мягкого пружинного дивана. — Едва на кол не сел, но тайну пороха твоего огненного не выдал! Уж чего только не сулили: и злата, и земель, и девиц озорных толпами, а стращали и того пуще.

— А я тебе тогда говорил и сейчас говорить буду: надо было соглашаться! — встрял в нашу беседу, казалось бы, только что дремавший Иннокентий. — Тока всё оптом брать: и земли, и злато, и прочее. Эх — хе — хе, не послушал ты меня, и теперь как две сиротиночки безродные из края в край бегаем, чужими именами прикрываемся, смертушки безвременной ищем.

— Это что ж так мрачно? — я вымученно улыбнулся.

— А ты не лыбься! — Иннокентий угрюмо посмотрел в мою сторону. — Тебя б столь раз стрелами калёными метили да отравами заморскими паивали, ты б, поди, не улыбался.

— Это правда? — на всякий случай поинтересовался я у вцепившегося в вилку Клементия.

— Да пару раз было, — с видимой неохотой отмахнулся тот, по-прежнему глядя вперёд мутными от бессонья глазами. Ворошить прошлое ему не хотелось. Будущее представлялось безрадостным. Первым начав рассказ, он всеми силами пытался отвертеться от его продолжения. Что ж, не будем приставать с расспросами. Придёт время — сам всё расскажет. А разговор шёл своим чередом.

— Да разве же при короле полноправном плохо жилось?! — тихо и даже как-то виновато произнёс отец Клементий. — Масла с икрой да заморских увеселений захотелось, вот и получили… Зато как звучало: низложен! Вот так и низложили. Да прости ты нас, господи! Рехформаторы… Тьфу… Потом, правда, опомнились и вновь на место возвернули, но что толку? Страна порушена, законы новые, король спит, Изенкранц правит, ничто не меняется.

— Да король — то сам во всём и виноват! Новых веяний ему захотелось, вот и навеяло, — святые отцы продолжали вводить меня в курс дела. — Кругом скопища искусов адовых, вечор по улицам не пройтись, срамота одна! Купцов более чем народу рабочего, и все, как один, заморской мануфактурой торг ведут, чародеев и тех словно моли повылетело. А вот Яга наша куда-то запропастилась. Дракула-то, мил наш друг, совсем сгинул, всё в княжестве сожжено, замок порушен. А последний год Яга вроде как у него жила, за сыном Августины нашей ухаживала. Может, вместе с ним и сгинула, а может, и жива осталась, только следов нигде не видно! — они рассказывали, а в моём сознании постепенно всплывали картины гибели маленького княжества. — Уж мы и по урочищам хаживали, и в тайном доме её бывали, а нет никого и следов не видно. Один дядько Леший жив — живёхонек, так и тот не ведает, где наша Тихоновна обретается. Про Георга, про Веленя тоже ничего не слыхать. А вот Семёныч — младшой остался, по-прежнему здесь же, в Лохмограде, живёт. Только изменился до неузнаваемости, цехов понастроил, в театры да бани хаживает. Ба-а-а-льшим человеком стал. Эх, Николай, Николай! Мы уж и тебя, грешным делом, оплакали, а жизнь — то, гляди, нас вновь свела так, что может и всех соберём. Вместе — то мы теперь кого хошь одолеть сможем, нам бы только меч твой найти! — Иннокентий уже давно замолчал, и теперь говорил лишь отец Клементий.

— Может и соберём, может и меч сыщется, — согласился я. — Там да сям поищем, глядишь, и найдём. Может, Яга нам какую — никакую весточку да оставила. Не верю я, что погибли они. Опять же, мёч-то мой нигде не проявился, значит, хранит кто-то. А сперва Георга поищем. Он — рыцарь, должен на виду быть, а в войске его нет.

— И где искать — то теперича будем, коли сам говорил, что ни в палатах царских, ни средь витязей Трёхмухинских да Лохмоградских его не сыскалось?

— Знать не там искали, — я не собирался сдаваться. — Дальше по знакомым пройдём, у народа порасспрашиваем…

— Нельзя нам по базарам толкаться да людей расспрашивать, — отец Клементий виновато развёл руками. — Мы и сами, почитай, год как в розыск государем объявлены, вроде как ересь богопротивную людям втолковываем, хотя, сам понимаешь, всё из-за пороха получилось. А насчёт храмовников ихних, то мы что? Мы ничего! Разве ж мы не знаем, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят? Знаем, и веру свою правильную не проповедуем! — отец Клементий махнул рукой. — А всё одно, у них, у жрецов у энтих, всё неправильно, не по — божески… Я об том и Махаону, жрецу их главному, говорил… — Клементий осёкся, а мне после этих слов стало ясно, как они "веру не проповедуют". Но я заклиниваться на этом не стал и попытался их успокоить.

— Хорошо, не будем мы по базарам лазить, а вот по знакомым нашим всё равно пройдёмся, может чего и узнаем.

— Так это другое дело! Вон к Семёнычу сегодня же и отправимся! — охотно согласился Клементий, косясь на убирающего со стола Иннокентия. Лицо нашего "Горация" было преисполнено величайшей грусти. Да, с тех пор, как я домой подался, много воды утекло. Священники мои изменились, старые одежды поизнашивались и в целях безопасности были сняты. Ходили они в том же, что и все, а от святых отцов остались только кресты да шапочки.

К Семёнычу — младшему мы выдвинулись уже далеко за полдень. Город ещё освещали лучи постепенно уходящего за горизонт солнца, но и без того длинные тени, падающие от зданий, стали практически бесконечными.

Улица нас встретила не только ожидаемым шумом и гамом, но и плакатами или, скорее сказать, рекламными щитами, на которых во всю ширину было написано следующее:

От имени и по поручению, указом Его Величества Прибамбаса 1 разыскивается: особо опасный преступник рецидивист и душегубец, выдающий себя за Великого и знатного генерал-воеводу Николая Михайловича Хмару ибн прапорщика Тамбовского, контрактного военнослужащего Российской Армии, владетельного князя города Трёхмухинска, почётного донора де ветерана, того, чей девиз "Никто кроме нас" (это надо же, как они всё точно запомнили, а ведь и нёс — то эту ересь раза три, не больше), и да пребудет о нём светлая память, невинно убиенного проклятущими исчадиями ада Клементием и Иннокентием да ведьмой старой Ягой Тихоновной с сотоварищи. Приметы особые и не очень: на вид…

Далее следовал длинный перечень особых и не особых примет, которые были обрисованы довольно-таки точно. Радовало лишь то, что меня как такового в розыск подать они всё же не решились, мало ли что. Народ — то мог и не понять. Как — никак, легендарная личность — человек, спасший город от иноземных захватчиков (Как я о себе? А что? Может и не совсем так пафосно, но, видит бог, я старался!), а прошлое ещё помнилось. Кто-то в городе не без моей помощи в живых остался, а кто и на стене плечо к плечу сражался, но легче от этого не стало. Спалить — то на костре или голову отрубить на плахе мне могли и как сумасшедшему. И главное, и им при этом было бы хорошо, и мне разницы ну никакой. Пришлось задуматься, остановиться и заняться собственным гримом. Теперь нам следовало поторопиться, ибо стоило хоть на немного опередить весть о моём очередном появлении. И если я правильно понял, то власти государства Росслания не слишком жаждали моего возвращения, а если и жаждали, то лишь с одной целью: поскорее от меня избавиться. Всё это становилось весьма интересно. Мои планы несколько менялись, но нашего визита к Семёнычу я решил всё же не откладывать.