По следам снежного человека - Ральф Иззард

Нам не прислали пригласительных билетов на тисненом картоне с золотым обрезом. 14 апреля днем молодой бритый лама в домотканном халате каштанового цвета явился в лагерь верхом на лохматом сибирском пони, заседланным ковром, и сообщил, что нас ждут в монастыре завтра в 10 часов утра. Пони, на котором приехал лама, был единственным в округе животным для верховой езды. Он служит всему району Намче-Базара местным «такси» и принадлежит пожилой женщине, не имеющей никаких других средств к существованию. Мы, конечно, приняли приглашение.

О монастыре Тхьянгбоче упоминается во всех отчетах послевоенных экспедиций на Эверест. Много написано о его идиллическом местоположении на гребне отрога, который делит почти пополам долину Имджа-Кхолы, о пихтах, серебристых березах, розовых и малиново-красных кустах рододендрона, покрывающих гребень, о величественных снежных и ледяных вершинах, расположенных вокруг. Монастырь, несомненно, предназначен для созерцания Эвереста, чья курящаяся пирамидальная вершина возвышается к северу как раз над каменной стеной, соединяющей пики Лхоцзе и Нуп-цзе и на всем своем восьмикилометровом протяжении не опускающейся ниже 7600 метров. В непосредственной близости над горизонтом господствует массивный клин Ама-Даблама. Как нам передавали, новозеландская партия во главе с Хиллари и при участии Эванса собиралась предпринять попытку восхождения на Ама-Даблам. Сам монастырь представляет собой совокупность похожих на ящики каменных келий, окружающих центральный храм. Все здания выкрашены в белый или розовый цвет. Крыши сделаны из драни с лежащими на ней большими камнями и увенчаны позолоченными шпицами. Вас охватывает острая боль при мысли, что этот эстетически оправданный кровельный материал вскоре будет заменен рифленым железом. Теперешний верховный лама, сравнительно недавно перевоплотившийся, еще почти мальчик, проходил курс обучения в Шигацзе в Тибете. Молодого тхьянгбочского настоятеля временно замещает пухлый лама с многочисленными подбородками и большим чувством собственного достоинства, которого мы вскоре ласково прозвали «брат Пышка».

В день танцев мы рано вышли из базового лагеря, так как путешествие в монастырь означает почти двухчасовой тяжелый подъем. Мы уже почти достигли вершины отрога, как вдруг снизу прибыл, едва переводя дух, вестник с сообщением, что брат Пышка, совершавший утренний объезд своего прихода, задержался у подножия отрога из-за каких-то неприятностей с пони (забавно было слышать о крошечном коньке Пышки, так как трудно сказать, кто из них весил больше). Пока брат Пышка заканчивал свое путешествие, мы очень приятно провели время в келье нашего старого приятеля ламы Сангхи. Мы удобно сидели на ковриках, и нас угощали горячим чаем с маслом (который лучше пить с солью, а не с сахаром), наливая его из оловянного котелка, стоявшего посреди кельи на жаровне. Вскоре чай уступил место чангу, принесенному в огромной окованной медью деревянной бутыли. Длительная церемония провозглашения тостов давала возможность подробнее осмотреть келью ламы Сангхи, не боясь упреков в невежливости. Стены были красиво украшены росписью красных, зеленых, синих и желтых тонов; многочисленные панно изображали «Колесо жизни», добрых и злых божеств с их спутниками-животными и последовательные эпизоды мистического воплощения Будды. Вся живопись была покрыта лаком, что производило несколько грубое впечатление; впрочем, оно смягчалось светом, падавшим из окон, «застекленных» целлофановыми обертками, полученными от какой-то побывавшей здесь экспедиции.

Приятно отметить, что лама Сангхи сумел воспользоваться и другими мелочами из того мусора, какой неизбежно оставляют на своем пути альпинистские экспедиции: среди светильников и других резных изделий из серебра, имеющих полурелигиозное назначение, теперь красуются пустой бидон из-под пива, металлическая банка, когда-то содержавшая конфеты, и бутылка из-под бренди. Почетным сидением ламе служит продовольственный ящик (№ 101), принадлежавший прошлогодней английской экспедиции на Эверест.

Танцы происходили в окруженном аркадами дворе перед храмом; на заднем плане виднелась покрытая снегом и льдом громада Ама-Даблама. На узкой галерее вдоль трех сторон двора расположились брат Пышка на своем троне, монастырский оркестр и мы; там же стоял прилавок с гигантскими бутылями чанга. Сам храм служил для танцоров артистической уборной; исполнители в ярких шелках, с причудливыми масками, придававшими одним добродушный, другим устрашающий вид, выходили из темноты на залитые солнцем ступени. Представление состояло главным образом из танцев, в которых принимало участие не больше четырех монахов за раз; они стояли по углам двора; в центре возвышался столб с развевающимися молитвенными флагами. Монахи прыгали, становились в позы, время от времени били в барабаны, стучали медными тарелками, и все это продолжалось несколько часов. Мы мало понимали смысл изображавшихся сцен, но в опровержение общераспространенного мнения я должен сказать, что это не были «танцы дьяволов». Лучше всего их можно определить как нечто похожее на отрывки из средневековых мистерий. Их лейтмотивом является радостное пришествие буддизма в страны, прежде погруженные во мрак невежества — победа добра над злом. Танцы, пожалуй, продолжались бы целый день, но солнце скрылось за облаками, дальнейшая съемка оказалась невозможной, и с общего согласия мы перешли в храм, где в обществе измученных артистов приняли участие в поглощении огромных количеств чанга и ракши.

Вежливость требовала, чтобы за танцами в монастыре Тхьянгбоче последовало соответствующее празднество у нас; к счастью, мы привезли на такой случай ящик фейерверка. Теперь возникла проблема, где его пускать, не опасаясь устроить огромный пожар в окружавших нас лесах. Сам монастырь исключался, так как деревья подступали к нему слишком близко, а Пангбоче и Пхорче мы сочли слишком отдаленными. В конце концов наш выбор пал на Кхумджунг, красивую деревню, расположенную на голом плато высоко над Намче-Базаром (о последнем думать, конечно, не приходилось из-за недавно обнаруженных там двух случаев оспы).

В вечер, назначенный для фейерверка — субботу на пасхальной неделе, — зрители собрались со всей округи, причем некоторые не поленились пройти пятнадцать километров; прибыла также большая группа монахов из Тхьянгбоче, с интересом ожидавших представления. Анг Тхарке, как всегда нарядный, был почетным гостем. Днем мы отправили в Кхумджунг передовую партию, чтобы подготовить место для празднества и закупить достаточное количество чанга, без которого не обходятся подобные торжества. Последнее мы поручили Ангу Тсерингу и Ахкею, выполнившим задачу более чем удачно, ибо к тому времени, когда остальные участники нашей экспедиции взобрались на плато Кхумджунг, веселье было уже в полном разгаре, а наши два виночерпия изрядно под хмельком. К счастью, ночь выдалась безоблачная и ярко светила луна. Ступени большой ступы служили трибуной. Редко случается, чтобы столько народу получило столько удовольствия при таких ничтожных расходах. Фейерверк, оказавшийся очень хорошим, имел колоссальный успех, и все мы почувствовали облегчение, когда вечер прошел без всяких происшествий. Было несколько очень тревожных моментов, в особенности когда компания молодых шерпов, слишком долго задержавшихся в буфете, случайно наткнулась в темноте на ящик с сигнальными патронами Вери и пистолетами, принесенный снизу по ошибке, и принялась пускать сигнальные ракеты во все стороны. Этот импровизированный номер, который мог окончиться чьей-нибудь смертью или пожаром в нескольких домах, не причинил никому вреда и явился гвоздем вечера. Было около полуночи, фейерверк окончился, и публика уже давно занималась чангом и танцами, когда мы начали довольно беспорядочное отступление, пустившись в обратный путь по кулуарам, вниз по обрыву, через реку в базовый лагерь.

То обстоятельство, что мы так щедро угостили жителей Кхумджунга, ничего не ожидая взамен — тогда мы не знали, что в их храме имеется еще один скальп йети, — произвело, по-видимому, сильное впечатление, так как на следующее же утро лама Сангхи явился к нам в лагерь. После дружеского завтрака он повел Тома в общую палатку и преподнес ему ящичек, содержавший волосы с головы весьма почитаемого верховного ламы из Ронгбука, родственного монастыря, расположенного к северу от Эвереста. Затем, потолковав о всякой всячине, он сообщил Тому, что в Кхумджунге имеется второй скальп. Если Том согласен сопровождать его завтра в Кхумджунг, то он посодействует, чтобы его дали нам на время.

На следующее утро Том и лама Сангхи, высокий худощавый мужчина с пергаментной кожей, редкой монгольской бородкой и такими же усами, отправились в Кхумджунг. По рассказам Тома, скальп ему показали охотно. После того как он его осмотрел, ламы высшего ранга по очереди надевали его и принимались прыгать по огороженному переднему двору. Под конец скальп бесцеремонно нахлобучили на голову самому Тому. Затем ему прозрачно намекнули, что если он, я и лама Сангхи явимся завтра на заседание деревенского совета, то, возможно, мы услышим нечто для нас приятное. На это заседание мы возлагали большие надежды, так как Пхудорджи, один из самых расположенных к нам носильщиков-шерпов, сам был членом кхумджунгского совета, так же как и его симпатичный отец, принадлежавший к числу богатейших землевладельцев района.