Екатерина Великая и ее семейство - Вольдемар Балязин

Написав это, Кутузов получил сообщение, в котором указывалось, что его потери превосходят сорок тысяч человек.

Такой итог первого дня заставил Кутузова изменить решение о продолжении сражения, и он отдал приказ об отходе армии с занимаемых позиций.

Курьер с донесением о сражении при Бородине еще не отправился в Петербург, и Кутузов приписал, что из-за больших потерь он отступает за Можайск.

Победный тон реляции заставил Александра подумать, что речь идет о смене позиции для продолжения генерального сражения, в победном исходе которого, как он понял, не сомневается даже осторожный Кутузов, и тотчас же велел служить благодарственные молебны во всех церквах, объявляя о победе, одержанной над Наполеоном.

Кутузов был произведен в фельдмаршалы и ему было пожаловано сто тысяч рублей. Его жена Екатерина Ильинична стала статс-дамой. Героя Бородина Барклая-де-Толли, чей правый фланг нерушимо стоял весь день, царь наградил орденом св. Георгия 2-й степени. П. И. Багратион, смертельно раненный, был награжден пятьюдесятью тысячами рублей, а всем солдатам и унтер-офицерам, оставшимся в живых, было выдано по пяти рублей.

Последующая неделя прошла для Александра и всех жителей Петербурга в томительном ожидании известий из армии. День шел за днем, а никаких сообщений о ходе военных действий не было.

Только 7 сентября, через десять дней после отступления русских войск от Бородина, когда уже Москва не только была сдана Наполеону, но и почти сгорела дотла, а армия Кутузова уже уходила по Старой Калужской дороге к Тарутину, сообщение об этом пришло в Петербург. И это было написано не Кутузовым, а московским главнокомандующим Ростопчиным, уехавшим из Москвы в Ярославль. Оттуда-то и послал он свое сообщение Александру о сдаче и сожжении Москвы.

Это известие произвело на императора сильнейшее впечатление – он поседел за одну ночь, но остался тверд в намерении бороться с Наполеоном до победы, чего бы она ни стоила. А 8 сентября наконец пришло донесение и от Кутузова.

Прочитав его, Александр сказал доставившему депешу полковнику Мишо: «Возвратитесь в армию, скажите нашим храбрецам, скажите моим верноподданным везде, где вы проезжать будете, что если у меня не останется ни одного солдата, то я созову мое дорогое дворянство и добрых крестьян, что я буду предводительствовать ими и пожертвую всеми средствами моей империи. Россия предоставляет мне более способов, чем неприятели думают. Но ежели назначено судьбою и промыслом Божиим династии моей более не царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моей власти, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу стыд моего отечества и дорогих моих подданных, коих пожертвования умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать; я его узнал, он более не обманет меня!»

Вскоре царь узнал имена героев Бородина и понял, что их были тысячи и принадлежали они ко многим народам России.

Александр узнал о сонме русских героев: Раевском, Коновницыне, Ермолове, Немировском, о братьях Тучковых и множестве иных.

Но ему говорили о Барклае, под которым в день Бородина пало четыре лошади, было убито и искалечено пять немцев-адъютантов, бывших возле него, прострелены плащ и треуголка, а он, ни на секунду не теряя самообладания, рубился в самом пекле сражения.

После того как раненого Багратиона увезли с поля боя, центр сражения переместился к Курганской высоте, на которой стояла батарея Раевского. Когда французы в два часа дня начали ее штурм, поддержанные огнем трехсот орудий, они столкнулись с колышущейся, ощетинившейся штыками живой стеной, непробиваемой и несокрушимой. Здесь стояли пехотные полки А. И. Остермана-Толстого, кавалеристы из 2-го корпуса Ф. К. Корфа и 3-го корпуса Крейца и четыре лейб-гвардейских полка. 24-я дивизия старика Лихачева пала на высоте вся, до последнего человека.

Град посыпавшихся на героев Бородина звезд, крестов, бриллиантов и золота был столь обилен, что мог быть сравним только с градом ядер и пуль, просыпавшимся над полем сражения.

Назову здесь лишь наиболее прославленных генералов и офицеров-немцев, кроме уже названных выше.

Это – Л. Л. Беннигсен, К. К. Сивере, Г. А. Эмануэль, А. И. и К. И. Бистромы, К. Ф. Левенштерн, принц Евгений Вюртембергский, X. И. Лодор, Э. И. Рейнгольз, И. Ф. Удом, E. Ф. Корн, К. Ф. Багговут, многие другие, здесь не названные, а сколько еще было их в других корпусах и армиях, не участвовавших в Бородинском бою, но стоявших на всем пространстве противостояния от Петербурга до Австрии.

Далеко не все сановники и даже люди из ближайшего окружения царя были настроены так решительно, как Александр. Главными из тех, кто робел и даже паниковал в эти дни, не веря в возможность России победить Наполеона, были Великий князь Константин Павлович, старый доброхот Наполеона канцлер Н. П. Румянцев и известный своей робостью генерал от артиллерии Аракчеев, ни разу в жизни не побывавший в огне сражений. А сторонниками и горячими поборниками борьбы до победы были мать царя, его жена и любимая сестра Екатерина Павловна.

Лично для Александра сдача и сожжение Первопрестольной были трагедией и заставили глубоко задуматься над тем, о чем раньше он размышлял лишь время от времени. «Пожар Москвы, – говорил впоследствии Александр, – осветил мою душу». Именно в эти дни он почти впервые стал искать смысл жизни, обратившись прежде всего к Библии.

Человеком, которому Александр доверился в этом новом для него состоянии, был один из товарищей его молодости, князь Александр Николаевич Голицын – обер-прокурор Синода, которого его государственная должность превратила из легкомысленного и блестящего светского щеголя в истинно верующего человека. И когда Александр признался ему в своих горестях, Голицын посоветовал царю обратиться к Библии.

Александр стал систематически, с карандашом в руках читать Библию и очень скоро превратился в глубоко и искренне верующего.

Между тем уход армии из Москвы и сожжение Первопрестольной, а также дальнейшее отступление вызвали всеобщий ропот и открытое возмущение императором, его двором и военачальниками.

15 сентября 1812 года, в день очередной годовщины коронации Александра, атмосфера в Петербурге накалилась настолько, что высшие полицейские чины не исключали возможности покушения на царя, которого считали главным» виновником всех бед.

Впервые в жизни Александр не поехал в собор на молебен верхом, а отправился вместе с матерью и женой в карете.

Когда царская карета подъехала к Казанскому собору, его самого и свиту встретила хмурая и озлобленная толпа.