Екатерина Великая и ее семейство - Вольдемар Балязин

Несмотря на уход и заботы, рана не заживала, и через три недели Алексей Яковлевич почувствовал, что умирает. Через доктора безутешно скорбевшая императрица, предупредила своего возлюбленного о том, что придет к нему, и послала в дом к умирающему свою родную сестру, принцессу Амалию Баденскую, которая жила тогда в Петербурге и стала посредницей между императрицей и Охотниковым. Амалия приехала к Охотникову и сообщила, что Елизавета Алексеевна будет у него в девять часов вечера. Охотникова одели в мундир, убрали комнату, где он лежал, цветами, но значительные перемены в лице, болезненная худоба и сильный жар все же бросились в глаза приехавшей Елизавете Алексеевне. Она с трудом сдерживала рыдания и старалась быть спокойной и даже веселой. Когда она, прощаясь, поцеловала больного в губы, Охотников сказал:

– Я умираю счастливым, но дайте мне что-нибудь, что я унесу с собою.

Елизавета Алексеевна отстригла локон, положила его в золотой медальон и сняла с пальца кольцо. Утром Охотников причастился, исповедался и, попросив положить с ним в гроб кольцо и медальон, тихо умер.

Узнав о смерти своего возлюбленного, Елизавета Алексеевна и сама едва не умерла. Ничто не могло ее остановить – ни гнев Александра, ни боязнь скандала, ни то, что она была на последних днях беременности. Она бежала из дворца и, приехав в дом Охотникова, долго стояла у его гроба на коленях, рыдая и молясь.

Охотников умер 30 октября, а 3 ноября, на четвертый день после его смерти и почти сразу после похорон, Елизавета Алексеевна родила дочь, названную Елизаветой. С первого же дня мать безумно полюбила девочку, называя ее «котеночком». Это слово – «котеночек» – она писала по-русски в письмах к матери, написанных по-французски. Свекровь императрицы Мария Федоровна говорила об этом ребенке одному близкому ей человеку: «Я никогда не могла понять отношения моего сына к этому ребенку, отсутствия в нем нежности к нему и к его матери. Только после смерти девочки поверил он мне эту тайну, что его жена, признавшись ему в своей беременности, хотела уйти, уехать. Мой сын поступил с ней с величайшим великодушием».

Елизавета Алексеевна оказалась не только несчастной любовницей и покинутой женой, но и совершенно злосчастной матерью. Ее Лизонька прожила, как и дочь Чарторижского Мария, совсем немного и умерла через полтора года, 30 апреля 1808 года. Девочку похоронили на одном с ее отцом кладбище – в Александро-Невской лавре, и, когда осиротевшая мать приезжала к ней на могилу, она навещала и могилу Охотникова, над которой через полгода после его похорон был поставлен дорогой большой памятник: на скале возле сломанного молнией дуба стояла коленопреклоненная женщина, держащая в руках погребальную урну…

Небогатые родственники Охотникова не могли поставить такой памятник. Это сделала безутешная Елизавета Алексеевна.

Отечественная война 1812 года и некоторые аспекты, связанные с нею

Весной 1809 года войска Барклая-де-Толли разгромили Швецию, и после ее капитуляции Финляндия вошла в состав Российской империи.

30 апреля французские войска вошли в Вену после страшного разгрома армии Франца под Ваграмом. Россия за формальное сотрудничество с Наполеоном присоединила к себе часть Галиции с Тернополем и землями вокруг него.

Успешно завершив дипломатическое наступление подписанием договоров со Швецией и Австрией, Александр в конце ноября уехал в Россию и по дороге из Петербурга в Москву навестил в Твери Екатерину Павловну и ее мужа. Отсюда вместе с сестрой и шурином Александр выехал в Москву» и 6 декабря был уже восторженно встречен москвичами.

И. Прянишников. «В 1812 году». 1874 г.

Вернувшись в Петербург, он назначил председателем Департамента военных дел Аракчеева, а военным министром – Барклая-де-Толли.

Многие современники считали Барклая-де-Толли немцем, на самом же деле по происхождению он был шотландцем, чьи предки попали в Прибалтику в XVII веке, здесь онемечились, но после присоединения Риги Петром I к России перешли на русскую службу, и уже дед Барклая-де-Толли был губернатором Риги, а его отец – Готтард Барклай – офицером русской армии. Сам военный министр был пламенным русским патриотом, о чем свидетельствует вся его жизнь.

Александр тотчас же начал интенсивную подготовку к предстоящей войне с Наполеоном. Первым делом было решено реконструировать старые и построить новые инженерные сооружения на западных рубежах страны. Александр внимательно следил, как строилась Динабургская крепость в устье Двины, возле Риги, как создавалось предмостное укрепление на реке Березине против города Борисова, как укреплялись Бобруйск и Киев. Особенно интересовал Александра укрепленный лагерь на реке Дрисса, создаваемый по инициативе его военного советника, прусского генерала Карла Фуля. Хотя на его строительство ушли огромные средства, лагерь был настолько бездарно спланирован, что занявшие его без боя в 1812 году французы «называли лагерь образцом невежества в науке укрепления мест, – писал А. П. Ермолов, ставший к 1812 году генералом. – Мне не случалось слышать возражений против того», – добавлял он.

Одновременно во всех западных губерниях России создавались арсеналы и склады для армии, увеличивалась численность войск. В результате трех рекрутских наборов численность регулярных войск достигла полумиллиона человек, а количество артиллерийских орудий – 1600.

Из-за брака Наполеона с австрийской принцессой Марией-Луизой Австрия стала союзницей Франции, и хотя Пруссия тоже вынуждена была стать сателлитом Наполеона, в России понимали, что и для Австрии, и для Пруссии все это – вынужденные роли, и потому в Санкт-Петербурге отнеслись к этому совершенно спокойно и с должным пониманием: Александр даже известил Фридриха-Вильгельма III, что по-прежнему считает его своим союзником и после победы над Наполеоном вознаградит Пруссию ее плодами.

Весной 1812 года в Санкт-Петербург непрерывной чередой шли сообщения о передислокации наполеоновских войск, состоявших не только из французских корпусов, но еще и из армий «двунадесяти языков» – от Испании до Польши, и что более чем полумиллионная «Великая армия» по множеству дорог приближается к западным русским границам.

Царь передал французскому послу в России Ж.-А. Лористону, что вынужден выехать к армии, чтобы воспрепятствовать своим генералам предпринять какие-нибудь нечаянные действия, которые могли бы вызвать вооруженный конфликт между двумя странами.

9 апреля 1812 года царь выехал из столицы и на пятые сутки прибыл в Вильно, где размещался штаб самой большой русской армии – Первой, насчитывающей 127 тысяч солдат и офицеров, находившихся под командованием Барклая-де-Толли.