i dfee46a8588517f8 - User

Однако все это было отнюдь не смешно. В том-то и состояла особенность рассматриваемого периода, что самые жестокие и крайние решения, максимальную реакционность демонстрировали именно такие ничтожные люди, как Протопопов, и именно в силу своей полной как личной, так и исторической несостоятельности. Это был отнюдь не парадокс, эта была закономерность. Чем нич­тожнее и бездарнее становился царский строй, тем ничтожнее и бездарнее были его представители и тем охотнее эти последние выбирали самый крайний курс, ибо любой другой был просто несовместим с их пребыванием у власти и самой властью.

Как свидетельствовал Протопопов, начиная с декабря он сделался главной надеждой всех крайних правых групп и кружков. Само его утверждение в должности министра было в значительной мере результатом «лестных отзывов» о нем царю «многих видных правых деятелей». Само это утверждение и назначение председа­телем Совета министров Голицына означали дальнейшее поправ­ление правительственного курса 254. Протопопов, по словам Белец­кого, вошел в тесный контакт с черносотенными главарями, инспи­рируя их на посылку «верноподданнических» телеграмм, которые «во многом помогли Протопопову в деле борьбы с Государствен­ной думой при Трепове и Голицыне» 255.

Самый любимый и близкий царский министр стал самым ненавистным для Думы и «общественности», оставив позади даже Маклакова и Штюрмера. И дело здесь не только в том, что их бывший, как они думали, единомышленник и коллега, видный деятель «Прогрессивного блока», оказался ренегатом, перебеж­чиком. Заправилы блока чувствовали и понимали, что министр Протопопов и их собственное порождение, а не только царя и Распутина. Нет никакого сомнения в том, писал тот же Харламов, что «если бы Протопопов не попал в министры в сентябре 16-го го­да, то он оказался бы таковым в марте 17-го года в составе Временного правительства... Гг. Терещенки, Некрасовы, Львовы, Коноваловы, Третьяковы и многие другие, имена же их, ты господи, оказались не выше его» 256.

Сказано не в бровь, а в глаз. Действительно, можно с полной уверенностью утверждать, что, сложись судьба Протопопова иначе, он непременно сделался бы одной из главных фигур буду­щего Временного' правительства. Как мы помним, и это тоже отмечал Харламов, царь впервые услышал о Протопопове не от Распутина, а от Родзянко. Заславский писал, что Протопопов был одним из кандидатов в премьеры будущего «ответственного министерства» 257.

Когда накануне своего назначения, о котором уже все знали, Протопопов явился в Думу, его там встретили отнюдь не враждеб­но: Милюков беседовал с ним «очень дружелюбно», Родзянко сперва изображал суровость, но потом «обмяк» 258. «Некоторые члены Думы поздравляли меня,— показывал Протопопов,— поздравил и М. В. Родзянко» 259.

Более того, на конспиративных собраниях 5—9 октября 1916 г., проходивших на квартире Коновалова, т. е. почти месяц спустя после назначения Протопопова, участники этих собраний, как доносили секретные информаторы, считали это назначение «колоссальной победой общественности, о которой несколько месяцев тому назад трудно было мечтать». В частности, Конова­лов, заявил: «Капитулируя перед обществом, власть сделала колоссальный, неожиданный скачок... Для власти эта капиту­ляция почти равносильна акту 17 октября. После министра- октябриста не так уж будет страшен министр-кадет. Быть может, через несколько месяцев мы будем иметь министерство Милюкова и Шингарева» 260 . Даже если сделать скидку на преувеличение, поскольку для «секретных информаторов» подобные преувеличе­ния были весьма характерны, факт положительной реакции со стороны части либеральной «общественности» остается несом­ненным.

«Маленький Протопопов — большое недоразумение»,— бро­сил крылатую фразу Гучков261. Но при этом «забыл», что в интервью с журналистами по поводу назначения Протопопова сам заявил: «У Протопопова хорошее общественное и полити­ческое прошлое. Оно целая программа, которая обязывает» 262. Сказано достаточно определенно. Подлинная суть «большого

недоразумения» с Протопоповым состояла в том, что породила Протопопова Дума, та партия, которую возглавлял Гучков. Унтер-офицерская вдова сама себя высекла — вот глубинная причина ненависти Думы и «общественности» к своему недавнему соратнику.

Остальные. Стиль и уровень

Чтобы закончить очерк о «министерской чехарде», следует проследить за судьбой остальных министров. На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Штюрмер, пытаясь до­казать, что Распутин не имел никакого влияния на назначение министров, сослался на имена Н. Н. Покровского, А. А. Бобрин­ского, А. А. Хвостова и А. А. Макарова. Все эти четыре министра, заявил он, были назначены во время его премьерства без всякого участия «старца» 263. На этот раз в порядке исключения Штюрмер говорил правду. Действительно, назначение Покровского сперва государственным контролером (с 21 января по 30 ноября 1916 г.), а затем министром иностранных дел, Бобринского министром земледелия (с 21 июля по 14 ноября 1916 г.), Хвостова министром внутренних дел (с 7 июля по 16 сентября 1916 г., министром юстиции он был назначен при Горемыкине) и Макарова министром юстиции (с 7 июля по 19 декабря 1916 г.) произошло не только без участия Распутина, но и частью против его воли (Макаров).

Тем не менее при ближайшем рассмотрении довод Штюрмера оказывается несостоятельным. Уже говорилось, что Распутина интересовали не все министерские посты, а только ключевые (а также синод). К второстепенным, с его точки зрения, постам он относился сравнительно нейтрально, допуская здесь некоторую «относительнуюсамостоятельность»самодержца. Против назначе­ния Покровского, например, Распутин не только не возражал, но и полностью его одобрил. «Он (Распутин,—А. А.) очень рад, что ты назначил Покр [овского],— писала царица в ставку 15 сентября 1916 г.— Он находит, что это чрезвычайно мудрое назначение» .

Против Бобринского, одного из признанных столпов реакции, большого царедворца, подчеркнуто лояльного по отношению к «Другу» (в 1916 г. ему было 64 года), у Распутина просто не могло быть возражений. При дворе Бобринского ценили, однако, далеко не так, как, скажем, Маклакова и тем более Протопо­пова 265. Во всяком случае, замена его А. А. Риттихом не вызвала никаких отрицательных эмоций ни у царицы, ни у «Друга». Как свидетельствовал Наумов, Бобринский «в серьезных дело­вых кругах» был мало авторитетен 2й6.

Подоплека же назначения Хвостова министром внутренних дел, была чисто распутинская, о чем Штюрмер, естественно, предпочи­тал не распространяться Хвостов, как уже говорилось, был верным сателлитом Горемыкина, одним из самых правых минист­ров в его кабинете, за что весьма ценился царем. Но он действи­тельно не терпел Распутина и считал нужным, по его собственно-

му заявлению, подчеркивать отрицательное отношение к «стар­цу»267. По словам Андроникова, Хвостов был «очень почтенный человек, который не пускал к себе Распутина и не кланялся Вырубовой »26й.

До поры до времени эта «почтенность» царицу и Распутина не беспокоила. Но дело изменилось коренным образом, как только выяснилось, что Хвостов вопреки их настояниям не соглашается прекратить «дело Сухомлинова». Это и решило его судьбу: «он на­доел императрице», показывал тот же Андроников, «и нужно было его ликвидировать» 269. Перемещение на пост министра внутрен­них дел и было формой такой «ликвидации»: «дело Сухомлинова» переходило к новому министру юстиции, а назначение на новый пост, как это все понимали, в том числе и сам Хвостов, носило заведомо временный, точнее, кратковременный характер. Узнав от Штюрмера о своем назначении министром внутренних дел, Хво­стов, по его словам, очень рассердился по поводу того, что премьер преподнес ему «такую пакость», означающую на деле намерение «выжить» его из состава кабинета. Сам царь ему писал, что смот-

270

рит на это назначение «как на временное» .

Отставка с нового поста последовала, однако, быстрее, чем предполагали даже царь и Штюрмер, и причиной тому была снова «в.ина» Хвостова, давшего санкцию на арест Манасевича- Мануйлова. Когда он доложил премьеру, что арестован Мануйлов, «и арестован мертвой хваткой», Штюрмер «побледнел». «Я думаю главным образом это послужило поводом к моей отставке,— кон­статировал Хвостов,— потому что Манасевич-Мануйлов, кроме связи со Штюрмером, имел отношения с Распутиным»271.

Макаров, сменивший Хвостова на посту министра юстиции, был действительно назначен вопреки желанию царицы и Распутина, питавших к нему давнюю и прочную антипатию. Вызвано это было тем, что в бытность свою министром внутренних дел Макаров собрал и представил царю материал, разоблачавший Распутина, с тем чтобы удалить его от двора. Это стоило Макарову поста и долгой опалы, которая фактически не прекратилась и в момент нового назначения. На этом назначении, как признавал сам Мака­ров, настоял перед царем Штюрмер 272.