Магический код - Ольга Егорова

Хлопнув дверью, он все же вышел из зала, постоял некоторое время в узком коридорчике, отделяющем зал от раздевалки. Мимо проходили люди, в основном — дети, кто-то из взрослых задевал Ивана плечом, кто-то из детей просил посторониться. Он чувствовал себя куском мрамора, нелепым постаментом, не умеющим реагировать на такие простые просьбы и не знающим, как это бывает, когда кто-то задевает тебя плечом.

На улице по-прежнему шел снег. Его намело столько, что все вокруг теперь стало белым, и от этой белизны небо казалось еще чернее — в этот вечер он не заметил на небе ни одной звезды из тех, что были вчера. Звезды были совершенно другие. Наверное, подумал Иван, кто-то вывернул небо наизнанку.

Он долго сидел в машине. Выкурил шесть сигарет и снова задохнулся от табачного дыма. В легких горело так, будто он только что пробежал десять километров на открытой дорожке при тридцатиградусном морозе. Он закурил седьмую сигарету и почти сразу выбросил ее в окно. Двигатель давно прогрелся, и он тронул машину с места.

Поднимаясь наверх со стоянки, он все время пытался заставить себя не помнить о том, как вчера вечером он шел по той же дороге и держал Диану за руку.

Дома никого не было. На кухонном столе Иван нашел записку от матери: «Я у Веры, у них сегодня юбилей, тридцать лет свадьбы, задержусь, в холодильнике плов, если хочешь, спускайся к нам, целую». Иван перечитал записку раз десять, но так ничего и не понял. В прихожей зазвонил телефон — он метнулся в прихожую, но к телефону попросили Ирину Сергеевну, а он почему-то так и не смог объяснить, где она, и толком не понял, кто ее спрашивает.

Вернувшись на кухню, он раскрыл лежащую на столе газету и долго просматривал объявления о продаже квартир и машин. Он думал о том, что если бы сейчас Диана вдруг появилась, то, наверное, он стал бы орать на нее, стал бы трясти ее за плечи и, может быть, даже ударил бы. От этой мысли стало как-то не по себе, по телу пробежал холодок, но ярость и злость никуда не исчезли.

Отложив наконец в сторону бессмысленное чтиво, он потушил свет на кухне и направился к себе в комнату с твердым намерением завалиться спать и проспать до следующего утра, обманув таким образом время. Он вспомнил о том, что накануне не спал всю ночь, и подумал, что сейчас ему наверняка удастся заснуть, просто потому, что периодически потребность во сне — это особенность любого человеческого организма. По крайней мере, он очень сильно на это надеялся. В комнате было холодно — еще утром Иван настежь распахнул форточку, сам не понимая, зачем это делает. Подоконник под форточкой был мокрым — снежинки растаяли, не успев превратиться в сугроб, и только некоторые из них, упавшие между рамами, поблескивали воздушной белизной.

Ивану опять показалось, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Захлопнув форточку, он оглянулся, но никого не увидел. Однако ощущение постороннего присутствия не исчезало.

Не иначе, в квартире поселился домовой, подумал Иван с усмешкой, принимая уже как свершившийся факт начальную стадию своего сумасшествия. Пульт от телевизора, который Диана вчера оставила в кресле, по-прежнему там и лежал. Альбом с фотографиями по-прежнему лежал на стеклянном столике рядом с креслом, раскрытый примерно на середине.

Иван решил убрать его обратно в шкаф, чтобы не натыкаться каждый раз взглядом.

Хотел было уже захлопнуть не глядя. Но взгляд нечаянно скользнул по фотографиям. Выяснилось, что вчера он перепутал альбомы и вместо детских фотографий дал Диане совершенно другой альбом.

На развороте было четыре фотографии.

На каждой из них был Иван, а рядом с Иваном — Вера.

Он снова, как вчера, сполз по стене на пол и уселся на ковер, продолжая держать альбом в руках.

Вера.

Теперь он понял, что ощущение постороннего присутствия в комнате не было простой галлюцинацией.

На одной фотографии они просто стоят, взявшись за руки, на заднем плане — какая-то стройка. Вера в белой футболке и в голубых джинсовых шортах. Вера улыбается, а Иван смотрит куда-то в другую строну. Неудачная фотография. Иван не помнил ни этой стройки, ни джинсовых Вериных шорт, не помнил, кто и когда сделал этот снимок.

На другой фотографии они с Верой вдвоем чистят вареную картошку. В этот день у Веры был день рождения, и Иван помогал ей готовить салат оливье. Вера улыбается. Иван улыбается тоже. В тот день Вере исполнилось двадцать лет. Это было ровно девять лет назад. Девять лет без одного дня — завтра, отстранение подумал Иван, как раз исполнится девять.

На третьей фотографии Иван держит Веру на руках. Вера в короткой юбке, прозрачных черных колготках, волосы рассыпались по плечам.

Последний снимок он помнил особенно хорошо. В самой фотографии не было ничего особенного — он просто обнимает Веру, вполне целомудренно, а Вера обнимает его. Иван просто очень хорошо помнил, что фотографировал их в тот день Юрка и что после того, как мелькнула вспышка, Вера прижалась к Ивану еще теснее и прошептала ему на ухо: «Я тебя никому не отдам».

«Я тебя никому не отдам». Он и сейчас, много лет спустя, отчетливо слышал ее шепот. Но только теперь, много лет спустя, смог различить в нем угрожающие нотки.

Он захлопнул альбом — страницы с громким шлепком ударились друг о друга. В комнате было тихо, но шепот Веры никуда не исчез.

«Я тебя никому не отдам», — шептала Вера. Иван подумал: оказывается, сойти с ума совсем не страшно. И еще подумал о том, что нужно было бы еще давно выбросить эти фотографии, сжечь их, как сжег он Ванькины бумаги, но почему-то тогда это просто не пришло ему в голову. Он наткнулся на альбом совсем недавно, несколько месяцев назад, и с деланым равнодушием убрал его обратно в шкаф, не стал листать страницы своих горьких воспоминаний. Хотя тогда ему этого очень хотелось.

Он даже представить себе не мог, что такое случится. Что Вера сможет вмешаться в его жизнь спустя семь с лишним лет после того, как они расстались. Спустя семь с лишним лет после того, как она убила Ваньку.

Спустя пять лет после того, как умерла сама.

Сплошные скелеты в шкафу, подумал Иван, горько усмехнувшись. В его шкафу тоже, как выяснилось, был спрятан свой скелет. Альбом с фотографиями.

«Я тебя никому не отдам».

Мертвые не могут мстить. Мертвые не могут вмешиваться в жизнь живых — мир так устроен, и никто не может нарушить эти законы. Никто, даже Вера.

Впрочем, Вера всегда нарушала законы. Потому что терпеть их не могла. Всегда поступала так, как считала нужным.

Мистика какая-то, подумал Иван, продолжая сидеть неподвижно на полу возле стены и не закрывая альбома. Он пытался что-то понять, но смысл ускользал, мысли путались, и голос Веры, ее тихий шепот, несмолкающий, не давал сосредоточиться на реальных ощущениях. Он манил, звал за собой туда, где нет места объективным выводам, логическим рассуждениям, причинно-следственным связям.

«Я тебя никому не отдам».

Сопротивляться этому было невозможно. Оставалось только смириться. В который раз смириться с тем, что все будет так, как хочет Вера. Так было всегда, и ничего не может измениться. Он всегда играл по тем правилам, которые она устанавливала. Она не оставляла ему выбора. Она всегда сама принимала решения и никогда ни с кем не советовалась.

— Отпусти меня, — тихо сказал он. Услышал свой голос, подумал о том, что разговаривает сейчас даже не сам с собой, а с фотографией женщины, которой уже давно нет на свете. Разговаривает с фотографией мертвой женщины, которую когда-то любил. И в глубине души ждет, что она, фотография, ему ответит.

«Я тебя никому не отдам», — снова прошептала Вера.

Иван закрыл альбом, чтобы больше не видеть фотографию. Но фотография по-прежнему стояла перед глазами, она проявилась на обложке альбома, как проявляется на фотобумаге отпечаток с негатива. Тогда он закрыл глаза, чтобы не видеть больше обложку альбома с проявившимся на ней отпечатком негатива, но фотография все равно стояла перед глазами.

И шепот не смолкал.

Прошло сто тысяч лет, скрипнула дверь, и кто-то стал трясти его за плечи. Он открыл глаза, ожидая увидеть Веру, но увидел другую женщину, лицо которой показалось ему знакомым.

— Иван, что с тобой?! — кричала мать, чувствуя, что он ее не узнает.

— Все в порядке, — глухо ответил Иван, все еще не понимая, что за женщина сейчас рядом с ним и о чем она вообще его спрашивает.

Спрашивает снова и снова:

— Что с тобой? Иван, что с тобой?

— Мама… Это ты…

— Что?!

— Я просто… Просто задумался.

— Задумался? Я шесть раз тебе по телефону звонила, где ты был? Ты не слышал? Да что с тобой, скажи?! На тебе лица нет!

Иван обхватил лицо ладонями:

— Не говори глупостей, мама. Вот же оно, мое лицо. Где же ему еще быть, как не на мне. А телефон я не слышал. Я здесь альбом с фотографиями рассматривал. Вот.

— Альбом с фотографиями? О господи…