Непристойная страсть - Колин Маккалоу

Старшая замерла в беспокойстве, лихорадочно раздумывая, что бы такое ответить, потому что здесь еще как свидетель присутствовала сестра Лэнгтри; затем развернулась и, не говоря ни слова, размеренно вышла из комнаты.

– У, старая сука! – с досадой сказала сестра Доукин. – Я ей покажу «пристойно»! Целую неделю она давит на меня, как телега с кирпичом, потому что я имела дерзость попросить у нее прислать кого-нибудь в отделение в присутствии приезжего хирурга-американца. А что такого, я уж сколько дней прошу ее об этом, когда никто не слышит, так чего мне терять? У меня шесть парализованных, четверо ампутированных, девять с мигренями и трое с комой, не считая кучи других. Говорю тебе, Онор, если бы не три-четыре типа, ходячих и более или менее вменяемых, так что они могут оказать хоть какую-нибудь помощь, я бы еще две недели назад пошла ко дну вместе со всем своим хозяйством. – Она сплюнула. – А эти чертовы сетки! Я просто жду не дождусь, когда она наконец скажет мне, что в отделении «Ди» сетки не выглядят пристойно, потому что, как только я это услышу, я в один момент накину ее драгоценные сетки ей на шею и подвешу ее на них.

– Ну-у, Салли! Она, конечно, заслуживает чтобы ее как следует проучили, но вешать – это уж слишком! – отозвалась сестра Лэнгтри, смеясь.

– Ух, старая кляча! Любой жеребец ей задницу покажет, хоть она разложи перед ним кучу овса!

Но это многообещающее извержение словесных шедевров сестры Доукин немедленно прекратилось, как только в комнату вошла сестра Сью Педдер, и высказываться теперь было уже нельзя. Уже одного этого было достаточно, чтобы взбесить до крайности сестру Лэнгтри, которая была если и не в одной возрастной группе с лучшими сестрами высочайшей квалификации, то, во всяком случае, с сестрой Доукин они были на равных. Кроме того, они вместе прошли путь от Новой Гвинеи до Морота и были близкими подругами. А сестра Педдер принадлежала к поколению совсем еще молодых стажеров, которые в Морсби работали по сорок восемь часов подряд. Скорее всего, в этом и была загвоздка. Никто не мог себе представить, чтобы сестра Педдер работала бы сорок восемь часов подряд.

Очень хорошенькая, живая и веселая, ей едва ли исполнилось двадцать два, и работала она в операционной. На Базе номер пятнадцать она появилась совсем недавно. Среди персонала, да и среди больных, тоже до сих пор ходила шутка, что даже старый Карстейрс, специалист по мочевым пузырям, восторженно ржал и рыл копытом землю, когда в дверь операционной впорхнула сестра Педдер. Вот тогда-то и проиграли те сестры и пациенты, которые держали пари, что майор Карстейрс на самом деле мертв, но ему просто не хватает такта лечь в могилу.

Те из сестер, которые остались дорабатывать до конца, пока госпиталь не будет окончательно ликвидирован, были намного старше, с большим опытом работы в условиях тропической войны. Сестра Педдер же составляла исключение, и в компанию ее не принимали, да и вообще она вызывала определенное возмущение в глазах других.

– Привет, девочки! – радостно приветствовала сидевших сестра Педдер. – Должна сказать, в последнее время знаменитости госпиталя не слишком часто балуют нас своим присутствием. Как жизнь в отделениях?

– Да уж потруднее, черт возьми, чем в операционной, где некоторым и дел-то всего, что строить глазки хирургам, – проворчала сестра Доукин. – Ну да ладно, наслаждайся жизнью, пока можешь. Если бы я была против, тебя давно бы уж перевели из операционной в неврологию.

– Ой, только не это! – взвизгнула сестра Педдер. На лице ее отразился неподдельный ужас. – Не выношу нервных!

– Чертовски плохо, – сухо заметила сестра Доукин.

– Я тоже не выношу нервных, – возразила сестра Лэнгтри, пытаясь поддержать девушку. – Поработаешь там, и привет: ни здоровой спины, ни здорового желудка, ни здоровых мозгов не останется. А мне они и самой пригодятся.

– И мне тоже! – пылко поддакнула сестра Педдер.

Она сделала большой глоток чаю, который оказался едва теплым и невыносимо крепким, но вынуждена была проглотить его, потому что ничего другого ей не оставалось. Наступило неловкое молчание, и ей стало совсем не по себе, как будто ее уже перевели из операционной в неврологию.

В отчаянии она повернулась к сестре Лэнгтри, которая никогда не бывала нелюбезной, хотя, по мнению сестры Педдер, отличалась чрезвычайным высокомерием.

– Кстати, Онор, я встретила тут одного вашего пациента пару недель назад и вспомнила, что мы учились в одной школе. Забавно, правда?

Сестра Лэнгтри выпрямилась и бросила на сестру Педдер куда более пристальный взгляд, чем, полагала сестра Педдер, заслуживало ее заявление.

– Так вот она, дочка управляющего из Вуп-Вупа! – медленно проговорила она. – Хвала святым! А я-то уж сколько дней голову себе ломаю, кого же из нас он имел в виду, но ты начисто вылетела у меня из головы.

– Из Вуп-Вупа?! – возмутилась сестра Педдер, глубоко оскорбленная. – Ну, знаете ли! Я, конечно, понимаю, что наш город – это не Сидней, но и не Вуп-Вуп все-таки!

– Не горячись, юная Сью, Вуп-Вупом Льюс просто называет свой родной город, – успокоила ее сестра Лэнгтри.

– Ах вот оно что, Льюс Даггетт! – вмешалась сестра Доукин, уразумев, о ком речь. – Смотри, цыпленочек, если ты с ним завела шуры-муры украдкой, не забудь надеть луженые штанишки, да смотри, чтобы он не прихватил с собой кусачки.

Сестра Педдер вспыхнула и вздернула голову; ух, не дай бог быть в подчинении в неврологии у этой старой ведьмы!

– Уверяю вас, нет никакой необходимости волноваться за меня, – заносчиво ответила она. – Я знала Льюса, когда мы были еще детьми.

– Ну и каков он был тогда, Сью? – поинтересовалась сестра Лэнгтри.

– Да в общем-то, такой же, – сказала сестра Педдер уже более миролюбиво. Ей польстила заинтересованность сестры Лэнгтри. – Все девчонки с ума по нему сходили, такой он был красивый. Но его мать обстирывала весь округ, так что общаться с ним было не так-то легко. Мои родители убили бы меня, если узнали, что я встречаюсь с ним, даже просто обращаю на него внимание, но, к счастью, я на два года младше Льюса, так что когда я закончила начальную школу, он уже уехал в Сидней. Но мы все, конечно, следили за его карьерой. Я не пропускала ни одной его пьесы по радио – наше местное радиовещание часто транслировало их. Но посмотреть ту пьесу в Королевском театре, где он играет, мне не удалось. Некоторые из девчонок съездили в Сидней, но мне бы просто отец не позволил.

– А что представлял из себя его отец?

– Я на самом деле не очень-то помню. Он был начальником станции, умер незадолго до того, как началась Депрессия. А мать его очень гордая, жить на подачки не в ее характере. Поэтому она и стала стирать.