Русалка - Шеннон Дрейк

— Да, я знала Карла! Но Четхэм превосходит даже его, если говорить о чисто мужских способностях!

Затем они начали со смехом перемывать кости всем подряд: друзьям, врагам, соперницам.

Ондайн чувствовала, как ее лицо горит от ярости и унижения. Все ее прекрасное впечатление от вечера разбилось вдребезги. Уорик! Черт бы побрал его тысячу раз! Негодяй, мерзавец, подонок! Он притащил ее сюда, чтобы его любовницы обсуждали ее, оскорбляли своими невежественными замечаниями… самодовольно и победно смеялись над ней. Ох! Она хотела вернуться в бальный зал, захватить полную горсть его густых волос и выдрать их с корнем.

— Ах, вы скучаете по нему, леди Анна, не правда ли? — спросила Луиза ласково, но все еще слегка подсмеиваясь. — Женатый мужчина… Он должен проводить много времени с женой.

— Поверьте, Луиза, она не будет для меня преградой. — Голос Анны понизился почти до шепота. — Жена может в конце концов и исчезнуть. Она, конечно, не Женевьева, но никто ничего не знает заранее. И… — добавила она зловеще, — кажется, эта женщина пользуется исключительным успехом у короля. Так что, возможно, ей будет чем заняться здесь, при дворе.

Ондайн не выдержала и бурей ворвалась в зал с раскрасневшимся лицом.

Она направилась прямо к лорду Хардгрейву. Хардгрейв — заклятый враг ее дорогого мужа! Она одарила его очаровательной улыбкой и извинилась за прежнюю неловкость.

Его мускулистая рука тронула ее за плечи, а странные бледно-голубые глаза засветились от удовольствия.

— Ах! Леди Четхэм! Как долго это имя колокольчиками звучало в моих ушах… и вот теперь оно будоражит меня, как целый оркестр. Моя дорогая, пожалуйста, подарите мне возможность видеть вас чаще!

— Спасибо, милорд, за ваши чувства, облеченные столь изысканными словами.

— Леди, вы слишком хороши для чудовища Четхэма! Как жаль, что я не встретил вас раньше, увы! — Его руки касались ее плеч все откровеннее, а глаза все глубже забирались в вырез платья. — Настанет день — и я убью чудовище. Тогда… — продолжал он, наклонив голову и приблизив к ней лицо.

Она уже рада была избавиться от него, но не знала как.

— Ах, вот вы где, моя дорогая!

Король! Да благословит Бог короля Карла! И как она могла раньше его бояться? Он здесь, ее благородный спаситель.

— Вы позволите? — с вкрадчивой улыбкой спросил Карл Хардгрейва. — Эта леди обещала мне танец.

— Всегда и во всем рад тебе служить, Карл, — прорычал Хардгрейв.

— Смею надеяться, — бросил через плечо Карл, подхватил Ондайн и увлек ее на середину зала, где они закружились в такт музыке, каскадом лившейся с галереи. — Вы смеетесь, моя госпожа? Неужели я настолько плохо танцую?

— Вовсе нет! — радостно отозвалась Ондайн. — Я преклоняюсь перед вами, ваше величество!

— Я спас вас от нежелательного кавалера?

— Да, вы сделали именно это!

— Я действую быстро, как молния… плюс моя сверхъестественная интуиция. Да и вообще я так умен, так очарователен! — засмеялся Карл.

Ондайн закружилась вокруг своего партнера, откинув голову и смеясь столь откровенному самолюбованию.

В этот момент она снова увидела мужа. Он стоял у стены и пожирал ее глазами, полными ярости и страсти, напоминая норовистого жеребца, запертого в стойле. Но как он смеет так смотреть на нее, он, чьи мужские способности так горячо обсуждаются дамами!

Однако Уорик даже не увидел, как Ондайн, гордо подняв голову, ответила ему взглядом, полным холодного презрения. В этот момент он отвернулся, потому что на его грудь легла женская рука.

Рука Анны.

А когда он, опять обернувшись, рассмеялся так, что его громкий и низкий хохот пронесся через переполненный зал, Ондайн задрожала от душившей ее ненависти.

«Идиотка!» — сказала себе Ондайн. И она еще обращала на него внимание, была настолько глупа, чтобы полюбить такого человека!

Слова Анны, унизительные, доводящие до бешенства и ранящие до боли, оказались правдой. Она была для него игрушкой; он попользуется ею и выбросит…

Вдруг ей стало плохо. Уорик и Анна теперь стояли очень близко друг к другу и разговаривали с глазу на глаз; руки Анны, казалось, обнимали его повсюду. Уорик подхватил с серебряного подноса еще один кубок с ромовым пуншем и, предлагая Анне глоток, игриво улыбнулся. К ним присоединился Букингем; они смеялись, пили и выглядели самой шумной и спаянной компанией.

— Сэр, — обратилась Ондайн к Карлу, — могу я отдохнуть?

— И оставить его в когтях леди Анны? — прошептал Карл.

— Надеюсь, они скоро выцарапают друг другу глаза, — отозвалась Ондайн с нескрываемой ненавистью. — Сэр, у меня вдруг ужасно разболелась голова.

С искренней заботой король проводил ее в спальню. Девушка заметила идущего сзади Джека, готового встать на стражу около дверей! Карл любезно поцеловал на прощание ее руку и удалился. Она захлопнула за королем дверь и бросила Джеку:

— Спокойной ночи!

Обведя взглядом комнату, Ондайн посмотрела на кушетку, на которой прошлой ночью слал Уорик, и, подойдя к ней, поддала ногой, затем прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Сыпля проклятиями, она рассеянно бродила по комнате, пока взгляд ее не упал на белую шелковую ночную рубашку, по краям ворота и рукавов украшенную прекрасными брюггскими кружевами. Девушка сорвала с себя платье и бросила на пол в углу.

— Ох, будь он проклят!

Облачившись в белый шелк, Ондайн решила лечь в постель, чтобы поскорее забыться сном. Судьба так милостива к ней! Она спаслась от смерти на виселице, а теперь вот и король собственной персоной старается помочь и защитить ее. Почему же она поддается такому настроению?

Но так уж повелось испокон веков: человек неизбежно испытывает и горечь, и сладость жизни, познает и ее боль, и восторги. Сейчас она чувствовала лишь холод шелка на теле, разящее лезвие ревности, унижение и боль, которую невозможно было выразить словами.

— Уорик Четхэм, будь ты проклят! — выкрикнула Ондайн вполголоса. Она шагала по комнате, пытаясь совладать с собой, проклинала и неистовствовала, надеясь, что вскоре устанет, , что чувства в конце концов улягутся и она, измученная, найдет утешение во сне.

Ах, эта отвратительная чертовка!

Уорик смотрел в глаза леди Анне, задумчиво улыбался ее словам и совершенно их не слышал. Букингем вложил кубок ему в руку, и он машинально его осушил.

Он разговаривал, шутил, смеялся, а внутри все разрывалось от ревности и нестерпимой боли, которую невозможно было успокоить: Ондайн — в руках короля.

Теперь он думал только о ней. Он должен овладеть ею. Нет, нельзя…

Еще один кубок, ого! За глаза этой ведьмы цвета морской волны, за ее груди сирены, за походку, за изгибы ее тела…