Искатель. 1975. Выпуск №3 - Виталий Мелентьев

Но куда все же девались львовские сокровища? Что-то, конечно, погибло, уничтожено. Но ведь многое должно было сохраниться. Пусть оно где-то спрятано в подвалах, за семью замками. Или же на дне Топлицзее.

Об «Альпийской крепости» и об озере Топлиц в свое время писали немало. Но на все это стоит посмотреть собственными глазами.

Узкая дорога, обрывающаяся прямо у берега. Мрачные, насупленные горы.

…Космонавты, побывавшие на Луне, утверждают, что нет ничего более странного, пугающего, не совместимого с обликом такой обжитой и привычной для взгляда каждого из нас Земли, чем лунный пейзаж. На Луне все не так, как у нас здесь. На Луне человек необычайно одинок. Он там чужой, посторонний.

Такое же странное и пугающее впечатление производит Топлицзее… Озеро и горы вокруг кажутся лунным пейзажем, хотя, как известно, на Луне озер нет. Но, может быть, там именно такие горы?

Топлицзее — это «Альпийская крепость». Когда война фашистами была уже проиграна, когда даже для самого Гитлера стало более чем очевидным, что ни «секретное оружие», ни призыв ко всему населению уходить в вервольфы — партизаны-одиночки, уже не спасут, возникла идея «Альпийской крепости».

В штольнях соляных разработок в Алътаусзее были спрятаны художественные ценности из различных стран. Известный немецкий писатель Юлиус Мацер в одной из своих книг привел слова реставратора Карла Зибера, насильно мобилизованного СС и направленного в Зальцкаммергут.

«Инвентарная опись вещей, которая постоянно дополнялась, представляла собой шесть тысяч страниц текста, напечатанного на пишущей машинке через один интервал. В штольнях находились знаменитый Гентский алтарь, подлинники Микеланджело, десятки гравюр Дюрера, венская коллекция Ротшильдов, превосходные картины из галереи Неаполя и драгоценные вещи из монастыря Монте-Касино. То, что поступало с конца 1944 года, а это были главным образом ценности из Венгрии, вообще почти не учитывалось. Пожалуй, никто не может представить себе, что испытали мы, специалисты, когда весной 1945 года получили приказ подготовить полное уничтожение всех этих неповторимых произведений искусств. Я буквально потерял покой…»

Между тем такой приказ существовал. Он был отдан командованием «Альпийской крепости», но следует думать, по прямому указанию из ставки Гитлера. И вскоре, в двадцатых числах апреля 1945 года, в штольни были доставлены большие ящики с надписью: «Осторожно, мрамор, не бросать!» В каждом из таких ящиков лежала 750-килограммовая авиационная бомба. Все бомбы должны были взорваться одновременно. И тогда никаких сокровищ разыскивать уже не пришлось бы.

С помощью партизан взрыв удалось предотвратить. Сокровища, находившиеся в штольнях, были спасены. И со временем их возвратили законным владельцам. Но на дне Топлицзее в специальных контейнерах лежали многие ценные бумаги и, вероятно, произведения искусства. Их затопила специальная команда известного гитлеровского диверсанта Отто Скорцени.

После войны к озеру сразу же кинулись водолазы-кладоискатели. Дальше началось самое удивительное. Все они погибали. И обязательно при обстоятельствах странных, необъяснимых.

Работала здесь и экспедиция, организованная западногерманским журналом «Штерн». А в самом журнале появились аншлаги о том, что найдены секретные документы необычайной важности. Но так же внезапно экспедиция прекратила работу, а журнал никаких сенсационных документов так и не опубликовал.

А уже с 1963 года поиски здесь велись австрийскими государственными властями. Сотни вооруженных жандармов оцепили озеро. Водолазы что-то поднимали со дна. Все было окружено сугубой секретностью. Что-то было поднято со дна. Но австрийские власти никак не прокомментировали находки. Впрочем, в печати промелькнуло сообщение, что в результате различных экспедиций удалось обнаружить свыше тысячи картин, вывезенных нацистами из Венгрии. Часть из них уже возвращена Венгерской Народной Республике.

Чтобы разгадать тайну озера, нужны серьезные поисковые работы. И будем верить, что австрийское правительство в конце концов их проведет.

…Балтика штормила. Но такие штормы дизель-электроходу нипочем. Качка была мягкой, не злой. Репродуктор объявил, что после ужина в кинотеатре будет демонстрироваться новый фильм, а в концертном зале состоится лекция о выдающихся певцах прошлого. Дизель-электроход плыл сквозь шторм вперед. А на нем, не замечая шторма, шла своя корабельная жизнь. Остался один адрес — Нью-Йорк.

В ГОСТЯХ У РОБЕРТА ЛЕМАНА

Пока мы швартовались у пирса, на палубе появились чиновники. Они приехали на катере и встретили нас еще в море, когда Манхеттен с его небоскребами только подымался из волн и казался игрушечным. Вблизи он выглядел внушительнее, но удивлял какой-то старомодностью.

Конечно, я знал, что за последние десятилетия население Нью-Йорка сильно поубавилось, что Лос-Анджелес давно уже стал и самым большим, и самым модным, и самым современным городом Штатов, но одно дело знать, а другое — убедиться в том воочию.

— Ваш паспорт.

Я показываю. Чиновник берет его в руки, открывает, улыбается.

— А, из России? Я хотел сказать — из Советского Союза. Милости просим. Приятного пребывания у нас.

Я поблагодарил и вспомнил, как пятьдесят лет назад отца или деда этого чиновника напугал паспорт, протянутый ему Маяковским.

Радиограмма, полученная на борту, извещала, что меня встретит на пирсе некто Майкл Донован, доверенное лицо мистера Лемана. Чтобы мы могли узнать друг друга, Донован сообщил, что через левую руку у него будет переброшен белый плащ, а в правой он будет держать газету. Но моросил дождик, и белый плащ оказался на самом мистере Доноване.

— Милости просим, — повторил Донован фразу чиновника. — Наша машина здесь.

— Как вы меня узнали?

— Старший помощник передал по нашему запросу ваши приметы. Сюда, пожалуйста.

Пока мы выбирались со стоянки, переходили из первого ряда в четвертый, я с интересом разглядывал Донована. Одет он был просто, даже небрежно. Только тщательно вывязанный парчовый галстук и чисто бритые щеки свидетельствовали о том, что Донован все же следит за своей внешностью и не ленится по утрам заглядывать в зеркало. Машину Донован вел спокойно, не нервничал у светофоров. Говорил тихо. И только то, что нужно было сказать. Впрочем, американская манера разговаривать вообще резко отличается от европейской. Я еще раз убедился в этом на следующий день, беседуя с Робертом Леманом.

— Вот Уолл-стрит, — сказал Донован. — Это контора мистера Лемзна.