Познание России. Заветные мысли (сборник) - Дмитрий Менделеев

Для расчета числа жителей (А) к январю 1907 г. необходимо знать годовой прирост в процентах, но [так как] прежние переписи (например, 1815 и 1858 гг.) нельзя считать точными и полными26, а перепись 1897 г. должна служить исходною, то остается опереться на сведения о количестве рождений и смертей. Сведения эти для 50 губерний Европейской России собираются, и публикация их дает для 1897 и 1900 гг. на 1000 жителей перевес рождений над смертями, равный или близкий к 18 в год, что дает повод принимать годовой прирост равным 1,8 %. Но, во-первых, прирост вообще изменчив, во-вторых, судя даже по тому, что приведено выше в виде примера, должно полагать, что перевес рождений над смертями обыкновенно немного выше действительного прироста (отчасти вследствие эмиграции) и, в-третьих, приведенное число (1,8 %) относится не ко всей России, хотя и к значительной ее части (примерно к 67 % всех жителей), а потому осторожнее будет принять за годовой прирост, как во всей России, так и в ее крупных частях лишь 1,5 %. Если принять этот процент годового прироста, то к 27 января 1907 г. число жителей всей России должно быть27 около 148,8 млн, а к 1 января 1907 г. А = 148,5 млн. Что касается до распределения этого числа между Европейскою и Азиатскою Россией, то при расчете его должно принять во внимание не только распределение 1897 г. (приведено выше), но и то, что Азиатская Россия привлекает из Европейской России ежегодно по крайней мере 100 тыс. переселенцев, а потому для Азиатской России, по-видимому. должно принять по крайней мере A = 22 млн (18,44×1,16 + 0,1×10 = 22,4), а тогда для Европейской России получается А = 126,5 млн.

Что касается до отношения в численности лиц разных полов, то Россия представляет в этом отношении очень поучительный пример, показывая (как и данные Англии по сравнению с Индией), что в Европе преобладают по численности лица женского пола, а в Азии мужского. Действительно, в Европейской России мужчин (в 1897 г.) 53,97 млн, а женщин 55,83 млн, т. е. С здесь = +1,86 млн = +1,47 %. следовательно к 1907 г. С = +2,17 млн = 1,47 %. Для Азиатской России в 1897 г. число мужчин = 9,79 млн, а женщин = 8,65 млн, следовательно, перевес мужского населения очень велик и С = –1,14 млн = –5,2 %, а потому к 1907 г. для Азиатской России С = –1,32 млн. Для всей России к 1907 г. С — положительное, близкое к +0,8.

Эти данные (D, А, В и С) внесены в табл. 1, которая показывает по сравнению с целыми государственными владениями Англии и Франции, что Россия как по величине поверхности, так и по числу жителей занимает средину между двумя упомянутыми государствами, Германия же в обоих отношениях слабее каждого из них. Хотя в России на жителя (14,7 га) земли приходится в среднем гораздо более, чем в английских владениях (7,1 га) и даже французских (11,2 га), но не должно забывать, что в России около трети земли, находясь около Ледовитого океана, бесполезно в отношении к земледелию, составляющему преобладающий промысел России, а в тропических странах, где имеются колонии — а потому и запасы на будущее — не только у Англии и Франции, но и у Германии, у России нет никаких следов или даже попыток занятой земли. Зато у России есть такая сплошная непрерывность занятой ею суши, какой нет ни у одной из трех западноевропейских мировых держав.

Только один Китай разделяет с Россией такое преимущество сплоченности своих земель. В военном отношении эта сплоченность всех владений имеет ныне значение малое, но в смысле объединения частей и ассимиляции — очень большое, как видно уже из того, что настоящих русских или китайцев несравненно более по абсолютному числу, чем немцев, французов или англичан, а это когда-нибудь скажется очень сильно.

Переходя к Китаю, как одной из величайших мировых держав, считаю необходимым прежде всего высказать мое личное мнение об этой стране […].

Карта Китая в XIX в.

Страна эта поражает не только громадностью […], не только тем, что сумела уцелеть тысячелетиями, когда рушились громады Вавилона, Греции, Рима и Турции, не только тем, что издревле слушала, почитала и следовала за своими мудрецами, но и тем, что всегда стремилась к широчайшему распространению признанной образованности, миролюбия, благодушнейшей семейственности, упорного трудолюбия, веротерпимости и истинного демократизма, исключающего всякую мысль об аристократизме, который едва ли не был причиной гибели многих древних держав. Цивилизация Китая, конечно, своеобразна, но все же древнейшая из всех существующих и сумевших сохраниться. Это она дала возможность достичь и сохранить (это всего важнее) в Китае такой тесноты мирной жизни, какой ни одна страна в столь большом масштабе не представляет. Так, в провинции Фокиен (на берегу океана, против Формозы) живет 23 млн народа на поверхности 119 тыс. кв. км, т. е. на жителя приходится меньше полугектара земли, т. е. как в самой Англии, да и то только при развитии переделывающих видов промышленности и сбыта товаров на весь мир, тогда как Фокиен почти довлеет сам себе, что должно быть уделом многих частей света в будущем. В китайской провинции Шантунг (тоже около океана, севернее, на юг [от] Печилийского залива) еще теснее, а именно 38 млн народу (почти как во всей Франции) живет на 145 тыс. кв. км, т. е. на душу приходится всей земли вдвое менее, чем в самой Англии. Такая теснота недостижима без организованной гражданственности и без пользования плодами древнего и твердого просвещения, направленного, очевидно, не в одну материальную, но и в духовную сторону, без которой мирная, братская теснота жизни невозможна. Плодотворное, хотя и своеобразное, просвещение было и есть у китайцев, если они давно изобрели и применили на деле то книгопечатание, открытию которого европейцы приписывают часть благ «новых веков». Оно было, если китайцы могли изобрести порох, фарфор и кучу тому подобных вещей, затем открытых в Европе, если они — путем внимательного наблюдения и настойчивого труда — добрались, например, до шелководства или до искусства удобрять землю всякими отбросами. Не порода, а только трудолюбие и знание почитаются в Китае по давнему обычаю, и если маньчжурское происхождение долгое время требовалось для занятия некоторых влиятельных должностей, то лишь потому, что в Китае царствует маньчжурская династия, благоволящая своим провинциальным единоплеменникам — маньчжурам, по существу мало отличающимся от коренных китайцев, которые в каждом крае большой империи сохраняют свои особенности, приняв основные черты китайской образованности. Правда, что Китай именно от Маньчжурии и Монголии когда-то отгородился своею знаменитою и теперь еще уцелевшею китайскою стеною, но те времена, когда такая стена могла что-либо сдерживать, давно миновали: китайское просвещение прошло чрез нее в Маньчжурию, а монголы и маньчжуры нашли дорогу и способы не только проникать внутрь ограды, но и занимать в ней заглавные места. Тут и секрет, или драма китайской истории, как я ее понимаю. Многие не знают или забывают причину того, почему столь просвещенный и пытливый […] народ, каковы китайцы, по природе и по своей старой истории, стал в новые века образцом застоя и косности, а потому я позволяю себе в самых общих чертах передать сущность того, что объясняет это и внушено мне некоторым знакомством с историею Китая сравнительно — с тысячелетиями всей китайской истории — нового времени.28

Великая китайская стена. Гравюра XIX в.

Китай, подобно всем большим современным державам, например Великобритании, Франции и Германии, при единстве языка, обычаев и т. п., в свое время часто раздроблялся на многие отдельные княжества, вроде того, как Россия в эпоху удельных князей. У них между собою бывали споры, доводившие до вооруженного раздора, но, говоря вообще, воинственности не было ни по обычаю, ни но убеждениям.

Богдыханы то стремились к объединению уделов, то сами становились простыми удельными князьями, и это длилось примерно лет с тысячу. Поэтому монголы, умножившиеся до больших избытков и полные воинственного пыла, вообще свойственного кочевникам-кавалеристам (им надо много земли на душу, много больше, чем пастухам), задумали и выполнили свои знаменитые набеги на многие страны. Как пошли они на мирную Россию, так, почти единовременно, другие их орды двинулись на Китай, не удержанные ни китайской стеной, ни русскими морозами. Набег там и тут увенчался успехом, да и сопротивление было слабое. Только результаты получились очень различные. У нас монголы, или, проще, татары, подходили к Киеву и другим городам, облагали данью, вводили кое-какое общее себе подчинение, но во внутренние отношения страны, чуждой им во всех отношениях, вмешиваться не стали, а откочевали за Волгу, там и дань получали, туда князей вызывали. Чтобы легче понять то, что произошло в Китае после монгольского покорения, представим, что татарский покоритель России принял бы христианство, объединил бы всю разрозненную тогда Россию и стал закреплять в ней не свои монгольские, а русские лучшие по времени обычаи и приемы, важнейшие должности дал бы крещеным и лучшим во всех отношениях своим татарам, но покровительствовал бы и русским, особенно тогда сильному священству, а для того, чтобы лучше закрепить за собою все влияние высших и сильнейших классов, повелел бы давать какие бы то ни было места и поместья только тем, кто в древних обычаях и писаниях, начиная хоть с «Домостроя», выдержал испытание. Вышел бы и в России из такого приема, конечно, только новый, косный, староверческий Китай, были бы кое-какие против монгольского владычества бунты (в Китае-то их и посейчас довольно, даже против нынешней маньчжурской династии), но их бы подавляли легко, заручившись содействием влиятельнейших классов. И не было бы у нас не то что Петра Алексеевича, но даже и Иоанна III, и были бы мы Китаем, могло статься, и по сих пор. Это самое и произошло в Китае. Разность отношений монголов к Китаю и России тоже легко понятна. Ничего особого, кроме редкого населения, степей, лесов и зим, у нас монголы не нашли, потому что и не было много иного, чем в Монголии, а там, в Китае, и климат, и густое население, и все внешнее богатство оказалось много выше монгольских, а все учение — мягким, человечным, самостоятельным и вообще привлекательным, религия не в формах, а в смягченных взаимных людских отношениях, которые осмеяны Европой в виде «китайских церемоний», но в которых кроется секрет мирных и уважительных взаимоотношений. Сообразив дело, монгольский хан Хубилай, родоначальник Юаньской династии в XIII в. (т. е. когда Батый покорил Русь), стал китайским богдыханом и, преклонившись пред китайской мудростью, забрал весь народ и вполне, окончательно объединил его под своею державою. Тогда-то и стал Китай громадным, уничтожив уделы, забрав себе центрально-азиатские степи с Туркестаном, Тибетом и Монголией, что польстило китайскому самосознанию и возбудило в нем новые передовые порывы. Для того, чтобы они улеглись и чтобы вообще опасные новшества мудрецов не смущали достигнутого успокоения, богдыхан Дженцзун около 1315 г. повелел все виды общественных должностей давать только лицам, выдержавшим государственные экзамены, состоящие исключительно в подробнейшем знании того, что признано как произведение древних мудрецов, с Конфуцием во главе, а все несогласное с древним учением поведено отвергать, считать еретическим. Отсюда и ведет свое начало китайская косность. До прошлого 1905 г. эти указы влияли всесильно, всего вероятнее, по той причине, что в Китае, при полном отсутствии аристократизма, все возможное достигается главным образом личными заслугами (и нам, не исключая западноевропейцев, до этого надо еще добираться при помощи какой-то ломки), а служебное положение пользуется всяким почетом и властью, давая легкую и чистую возможность к наживе.