Избранное. Проблемы социологии - Георг Зиммель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Размежевание между субъектом и объектом далеко не столь радикально, как заставляет считать совершенно оправданное разделение по этим категориям и практического, и научного мира. Напротив, душевная жизнь начинается с состояния безразличия, в котором Я и его объекты еще покоятся в нераздельности, в котором впечатления или представления наполняют сознание, причем носитель этих содержаний еще не отделяет себя от них. Что в актуально определенном, действительном в данный момент состоянии обладающий субъект может быть отличен от обладаемого содержания, есть только вторичное сознание, дополнительное разделение. Развитие явно ведет pari passu[28] к тому, что человек говорит самому себе «Я» и признает для себя сущие объекты вне этого Я. И если в метафизике иногда бытует мнение, что трансцендентная сущность бытия абсолютно едина, по ту сторону противоположности субъекта и объекта, то этому обнаруживается pendant[29] в психологии: простая, примитивная наполненность содержанием представлений, что можно наблюдать у ребенка, который еще не говорит о себе «Я», а в рудиментарной форме, видимо, сопутствует нам всю жизнь. Единство, из которого категории субъекта и объекта развиваются сначала в связи друг с другом, в ходе процесса, который еще нуждается в объяснении, – это единство лишь потому кажется нам субъективным, что мы подходим к нему с понятием объективности, которое вырабатывается лишь впоследствии, а для единств такого рода у нас вообще нет правильного выражения, и мы имеем обыкновение называть их соответственно одному из односторонних элементов, взаимодействием которых они кажутся в последующем анализе. Так утверждали, что вся деятельность (Handeln) по своей абсолютной сущности совершенно эгоистична – в то время как эгоизм имеет понятное содержание лишь в рамках деятельности и в противоположность альтруизму как своему корреляту; так пантеизм назвал всеобщность бытия Богом, позитивное понятие которого можно обрести однако же, только дистанцировавшись от всего эмпирического. Это эволюционистское соотнесение субъекта и объекта повторяется, наконец, в самых крупных размерах: духовный мир классической древности существенным образом отличается от Нового времени, поскольку лишь это последнее привело, с одной стороны, к самому глубокому и отчетливому понятию «Я», предельно заостренному в неведомом древности значении проблемы свободы, а с другой стороны, – к самостоятельности и мощи понятия «объект», выраженного в представлении о нерушимой законосообразности природы. Древность еще не так далеко, как последующие эпохи, отошла от состояния безразличия, в котором содержания представляются просто, без разделяющего их проецирования на субъект и объект.
Основанием этого расходящегося развития представляется один и тот же, но словно бы действующий в различных слоях мотив. Ибо осознание субъектности само уже есть объективация. Здесь заключен первофеномен личностной формы духа; то, что мы можем сами себя наблюдать, знать, оценивать как некий «предмет», что мы все-таки разлагаем Я, воспринимаемое как единство, на представляющий Я-субъект и представляемый Я-объект, причем оно из-за этого отнюдь не теряет своего единства, а, напротив, собственно, только и осознает себя в этой внутренней игре противоположностей (Gegenspiel), – именно это и является фундаментальным деянием нашего духа, определяющим всю его формирование (Gestaltung). Обоюдное требование субъектом объекта и объектом субъекта здесь словно бы сходится в некоторой точке, оно овладевает самим субъектом, которому обычно весь мир противостоит как объект. Таким образом у человека, коль скоро он осознает сам себя, говорит сам себе «Я», имеется основополагающая форма отношения к миру, так реализует он свое восприятие мира. Но прежде, как по смыслу, так и по душевному развитию, имеет место простое представление содержания, не вопрошающее о субъекте и объекте и еще не разделенное между ними. А с другой стороны, само это содержание как логическое, понятийное образование, ничуть не менее внеположно решению, выбирающему между субъективной и объективной реальностью. Мы можем мыслить любой и каждый предмет исключительно в соответствии с его определениями и их взаимосвязью, совершенно не задаваясь вопросом, дан ли или может быть дан этот идеальный комплекс качеств также и как объективное существование. Конечно, поскольку такое чистое предметное содержание бывает помыслено, оно является представлением, а значит, и субъективным образованием. Только вот субъективное есть здесь лишь динамический акт представления, функция, воспринимающая это содержание; само содержание мыслится именно как нечто независимое от того, что оно представляемо. Наш дух имеет примечательную способность мыслить содержания как независимые от их помысленности (Gedachtwerden) – это первичное, ни к чему далее не сводимое его свойство; у таких содержаний имеется понятийная или предметная определенность и взаимосвязи, которые, правда, могут быть представляемы, однако не растворяются в представлении, но значимы независимо от того, воспринимаются ли они моим представлением или нет: содержание представления не совпадает с представлением содержания. Так же, как это примитивное, недифференцированное представление, состоящее исключительно в осознании некоего содержания, нельзя называть субъективным, ибо оно еще вообще не погружено в противоположность субъекта и объекта, так и это содержание вещей или представлений отнюдь не объективно, но равно свободно и от этой дифференциальной формы, и от ее противоположности и только находится в готовности выступить в одной или другой из них. Субъект и объект рождаются в одном и том же акте: логически – потому что чисто понятийное, идеальное объективное содержание (Sachgehalt) дается то как содержание представления, то как содержание объективной действительности; психологически – потому что еще лишенное «Я» представление, в котором личность и вещь (Person und Sache) содержатся в состоянии безразличия, расступается, и между Я и его предметом возникает дистанция, благодаря которой каждый из них только и обретает свою отличную от другого сущность.
К тому же этот процесс, который, наконец, приводит к появлению нашей интеллектуальной картины мира, совершается и в практике воления. И здесь разделение на вожделеющий, наслаждающийся, оценивающий субъект и считающийся ценностью объект тоже не охватывает ни всех состояний души, ни всей предметной систематики практической сферы. Когда человек лишь пользуется каким-либо предметом, имеет место в себе совершенно единый акт. В такое мгновение у человека есть восприятие, которое не содержит ни сознания противостоящего нам объекта как такового, ни сознания «Я», которое было бы обособлено от своего моментального состояния. Здесь встречаются глубиннейшие и высшие явления. Грубое влечение, особенно безлично-всеобщей природы, желает только исчерпать себя в предмете, только удовлетворить себя – все равно, чем; сознание наполнено одним только наслаждением и не акцентирует, обращаясь к ним по отдельности, ни, с одной стороны, свой носитель, ни, с другой стороны, свой предмет. Но вместе с тем, та же форма обнаруживается и у эстетического наслаждения, когда оно достигает наивысшей интенсивности. Также и здесь «мы сами себя забываем», однако и произведение искусства мы уже не воспринимаем как нечто, противостоящее нам, ибо душа полностью слита с ним, оно настолько же включено в нее, как она отдает себя ему. И в том, и в другом случае психологическое состояние еще не или уже не затрагивается противоположностью субъекта и объекта, лишь вновь начинающийся процесс сознания исторгает из непосредственного единства этого состояния указанные категории и затем уже только рассматривает чистое наслаждение содержанием как, с одной стороны, состояние противостоящего объекту субъекта, а с другой стороны, – как воздействие объекта, независимого от субъекта. Это напряжение, которое разнимает наивно-практическое единство субъекта и объекта, только и создавая и то, и другое (одно в другом) для сознания, производится сначала простым фактом вожделения. Поскольку мы вожделеем то, чем еще не обладаем и не наслаждаемся, содержание его выступает перед нами. Правда, в развитой эмпирической жизни готовый предмет сначала предстоит нам и только затем оказывается вожделен – уже потому, что помимо событий воления, объективацию душевных содержаний вызывают многие другие, теоретические и чувственные; только в пределах практического мира самого по себе, с точки зрения его внутреннего порядка и возможности понимать его, возникновение объекта как такового и вожделение объекта субъектом суть соотносительные понятия, две стороны процесса дифференциации, рассекающего непосредственное единство процесса наслаждения.