Воспоминания - Ксения Эрнестовна Левашова-Стюнкель

Их коза в поле легче шла. Так было до Алушты. За полверсты они прибавили шагу и, ни слова не говоря, исчезли.

Впереди могло быть много неприятностей, вместе было легче. Подлое предательство, не могу забыть и не прощу никогда. Благополучно достиг старика татарина, вызвав даже его удивление своей ношею. Оставил у него половину. Выпил кофе, съел лука и поплелся с одним рюкзаком, хотя и в полтора пуда. Идти — одна прелесть!

Коза меня выводила из себя. Наконец я додумался. Взял козленка под мышку, и коза пошла. Беда — нести тяжело, приходилось отдыхать.

Уже вечерело, подходил к Партениту. Козлят татары пасут отдельно от коз и только вечером припускают. Как раз в этот час гнали мамаш и детей. И те, и другие кричали изо всех сил. Мой козел, забыв стыд и совесть, побежал к козлятам, коза закричала, ничего не помогло. Я закричал встречным татарам: «Лови козленка, дам бумаги!» Никто не понял, одна девочка поняла, но ее не пустили. Бросился искать. Татары хорошо знают своих козлят, и моего все видели: один говорит — туда, другой — сюда. Я избегался.

Встретил секретаря, пошел с ним, рассказал знакомому татарину. Мы обошли кругом с левой стороны деревни, прошли по кипарисной аллее, смотрели во всех кустах — нет.

— Смотрите там, в камнях.

Из камней, наваленных в одну высокую кучу, выглядывал маленький беленький разбойник. Он уже не кричал — выкричался.

Сердечко билось, дрожал, спокойно дался в руки.

Дома. Вручил обещанную награду секретарю — несколько книжек, бумаги папиросной.

О моих путешествиях заговорили. Из небольшой русской колонии ходило только несколько человек, да и то втайне, скрывая свои успехи. Я рассказывал открыто.

Наши друзья Ледантю и Подвонская решили обзавестись козами. Я взялся привести для них — для Веры Николаевны. Подвонская пошла сама.

Был уже конец весны, совсем тепло. Подвонская — умная старая дева, интересная собеседница. В Демерджи попали ночевать в полуевропейский дом. Глава дома — гимназист лет семнадцати — был нам рад. Старался казаться европейцем. Несмотря на оскудение, строил новую саклю по-европейски. Хотел устроить нам выгоднее козу — ничего не вышло.

Пригнали вечером коз штук сорок пять — пятьдесят. Два-три доильщика хватают козу за заднюю ногу, подставляют сзади красивый медный котел и бьют немного, хватают за ногу следующую козу и т. д. Пили парное молоко. Днем перед нашим домиком оказался прелестный вид — сакля в нагорной части Демерджи, виден крутой спуск, сады и горы. Моря не видно.

Спали с Подвонской на полу, на коврике. Решили пойти дальше, верст за тридцать. Как сейчас помню этот момент: яркое утро, мы идем по хребту ровной дорогой, открылось море, залив Алушты и чистый горный воздух. Я в восторге. Подвонская хмурилась. Она была в самодельных тряпочных туфлях. Ничего хорошего из них не выходит.

— Я не выдержу тридцать верст, вернемтесь. Как вы?

В конце концов вернулись и как-то сразу променяли двух коз с ягнятами. Мне не хватило вещей. Пришлось добавить своих вещей В. Н.

Помню старинный легкий салоп, изъеденный мышами, коврик и еще какую-то дрянь, которую я дал за козу.

Мои ожидания — заработать на приводе козы — не оправдались. Немного благодарили, что-то возвратили взамен того, что я дал своего, а в общем, должно быть, думали, что я много дешевле дал, чем сказал. Им казалось, что их коврики стоят чуть не две козы. Было очень обидно. До сих пор — вот уже пять лет — я с обидой вспоминаю этот козий привод и недополученные проценты.

Становилось все голоднее. К. Э. писала письмо за письмом в Москву, чтобы нас вызвали. Сами мы не могли выехать. Масса сложных хлопот, служба, закреплялось место, и только по вызову из центра можно было двигаться.

Нужны были деньги. Кто-то мне посоветовал сделаться заведующим совхоза где-нибудь около Симферополя.

Несколько прогулок в Ялту и бумажка из Ялтинского управления, и я агроном-практик Степного района.

Наконец я получил в Ялтинском райупрсовхозе командировку в Симферопольский Крымрайупрсовхоз и бумажку в Ялтинский Трамот.

Трамот — учреждение, в котором заставляют возить даром «по казенной надобности». В Трамоте постоянная очередь недели на две вперед.

Извозчики сами очень неохотно приезжали в Трамот, их ловили у заставы. Мажарщики, чтобы не понести убытка, брали трамотников сверх обычной нормы. Вместо тринадцати — шестнадцать. Трудно представить, как можно уместить хотя и в длинную мажару шестнадцать человек, а можно. Делаются доски для сиденья, на них по трое-четверо. Рядом с извозчиком — двое, а потом как-то вышло, что впереди сидел я с двумя бабами. Извозчику не было места, ему пришлось сидеть между ног средней бабы, на мешке с овсом.

На горе, по крымскому обыкновению, большинство вылезало. Приятно и лошадям, и людям.

Мы выехали после обеда из Ялты. Еще засветло приехали в Дегерменкой.

Извозчики — было несколько мажар — почему-то захотели ночевать. По-моему, можно было доехать до Алушты. Мои протесты не помогли.

У дороги две кофейни. Пассажирки — все меняльщицы из Ялты — повылезали и начали закусывать. Лошадей отпрягли и дали ячменя.

Я пошел в деревню, на бумажку выпил кофе, съел камсы. Спали вокруг мажар прямо на камнях. У меня было летнее пальто, одеяло и подушка. Как просто — на большой дороге, прямо на камнях, под голову — подорожный мешок.

За час до рассвета мажарщики выехали. Через полчаса мы подъехали к Кучук-Кою — маленькая деревенька, внизу под шоссе стоит.

У мажары двое вооруженных.

— Вылезай.

Это касалось только мужчин. От нас вылезло двое.

— Есть еще один.

Стало ясно, что они заметили на ночевке, сколько на какой мажаре мужчин.

Я различил трех татар в обычном тогда английском обмундировании.

Привычными беглыми руками с руганью меня стали обыскивать. В боковом верхнем кармане был карандаш в патроне.

— А, патрон! — вскипев, заорал татарин. — Карандаш, карандаш в патроне.

Мягко снял с меня пояс и старую шляпу.

— Снимай башмаки.

Этого я не мог. На мне были старые-престарые полуботинки, когда-то лаковые. Прочность их была удивительная. Третью и четвертую подметку я вбил немецкими гвоздями, и они легко переносили большие переходы.

— Гражданин, башмаки я не дам. У меня больше ничего нет.

Пришлось обратиться с этим тогда редким обращением «гражданин», так как я не знал, зеленые ли это.

Татарчонок временно меня оставил. Грабили остальных мужчин — человек шесть. Все тревожно прислушивались и ждали. Бандиты вернулись к первой мажаре.

Они потянули меня за ногу:

— Вылезай.

Вылез.

— Снимай,