Цветок пустыни - Уорис Дири
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты говоришь? Какая работа? Какую работу я мог найти — в «Макдоналдс»?
— А почему бы и нет, если это позволило бы тебе выплачивать ипотеку?
— Я для такой работы не очень-то подхожу.
— А для чего ты, урод, вообще подходишь?
— Я по призванию — защитник окружающей среды.
— Ах, ну да! Я же нашла тебе работу в «Гринпис», но тебя оттуда выгнали — раз и навсегда. И винить тебе в этом некого, только самого себя, тут и спорить не о чем. И не получишь ты от меня ни копейки, хоть удавись. А знаешь что? Можешь забрать этот дурацкий паспорт и засунуть его себе в задницу. С тобой все равно без толку говорить. У нас был фиктивный брак, он все равно незаконный, потому что мы не жили как муж и жена.
— Это неправда. Теперь это уже не так. Закон говорит совсем другое. Ты — моя законная жена, и я никогда не отпущу тебя, Уорис. И твой ребенок навсегда останется незаконнорожденным.
Я сидела, глядя на Найджела во все глаза. Если у меня и оставалась еще жалость к нему, то теперь ее сменила ненависть. До меня дошла вся трагическая нелепость ситуации. Я решилась выйти за Найджела тогда, когда он так горячо стремился мне помочь, потому что «такова воля Аллаха». А так как его сестра была моей доброй подругой, я полагала, что она поможет мне, если будет необходимо. Но в последний раз я видела Жюли, когда ее заперли в психиатрической больнице. Я навещала ее несколько раз. Она совсем лишилась рассудка, без конца оглядывалась по сторонам, несла несусветную чушь о каких-то людях, которые охотились за ней, пытались ее убить. Сердце у меня обливалось кровью, когда я видела ее в таком состоянии, но, несомненно, безумие было в их семье наследственным.
— Я добьюсь развода, Найджел, согласен ты на это или нет. Больше нам говорить не о чем.
Он с минуту грустно смотрел на меня, потом сказал:
— Ну что ж, если ты меня бросишь, у меня ничего не останется. Я убью сначала тебя, а потом себя.
Я застыла, лихорадочно просчитывая варианты своего поведения, и решила блефовать.
— Сейчас за мной приедет Дейна. На твоем месте я бы не стала делать глупостей.
Было ясно, что отсюда надо убираться немедленно, потому что на этот раз Найджел действительно дошел до точки. Я наклонилась, чтобы поднять с пола свою сумочку, и тут Найджел толкнул меня в спину. Я с разгону влетела лицом в музыкальный центр, а потом упала на жесткий пол, успев перекатиться на спину. Я лежала и боялась пошевелиться. Боже мой, ребенок! Меня парализовал страх при мысли, что я могла навредить ребенку. Я начала медленно подниматься.
— Ах, чтоб ему черт! Ты не ушиблась? — воскликнул Найджел.
— Нет, все нормально.
Он помог мне встать на ноги. Пытаясь сохранять спокойствие, я надела куртку.
— Я отвезу тебя. Садись в мою колымагу, чтоб ее!.. — Он снова начал злиться.
Он вел машину, а я сидела и размышляла: «Найджелу противен этот ребенок, его только обрадует, если малыша не будет. А вдруг ему вздумается сбросить машину со скалы?» Я пристегнула ремень. Найджел тем временем орал, ругался, проклиная меня на чем свет стоит. Я сидела не шевелясь и смотрела прямо перед собой, опасаясь сказать хоть слово, чтобы он меня не ударил. Я словно оцепенела — мне не было страшно за себя, но я ужасно боялась за ребенка. Вообще-то я умею драться и, не будь я беременна, оторвала бы Найджелу яйца.
Мы уже подъезжали к отелю, когда он снова принялся орать:
— Что, и это все? Так и будешь сидеть и молчать? И это благодарность за все, что я для тебя сделал?
Остановив машину, Найджел потянулся, распахнул дверцу с моей стороны и вытолкнул меня на мостовую. Одна моя нога застряла в салоне машины. Я с трудом выбралась, бросилась в отель и взбежала наверх.
Когда Дейна отворил дверь номера, у меня по лицу ручьем лились слезы.
— Что произошло? Что он тебе сделал?
Предвидеть дальнейшее было несложно: если я расскажу Дейне правду, он убьет Найджела, сам сядет в тюрьму, а мне придется растить ребенка одной.
— Да ничего. Как всегда, он ведет себя по-свински. Не хочет отдавать мои вещи. — И я высморкалась.
— Только и всего? Ох, Уорис, выбрось это из головы. Не стоит из-за мелочей проливать слезы.
И первым же рейсом, на который были билеты, мы с Дейной вылетели в Нью-Йорк.
Я была уже на последнем месяце беременности, когда один фотограф-африканец узнал, что я готовлюсь стать матерью, и сообщил о своем желании сфотографировать меня. Он работал в Испании и попросил меня приехать туда. В то время я чувствовала себя замечательно, поэтому отважилась на путешествие. Я знала, что после шести месяцев беременности летать не рекомендуется, но я надела очень свободный свитер и проскользнула в самолет без помех. Фотограф сделал несколько прекрасных снимков для «Мари Клер»[28].
Однако мне пришлось совершить еще один перелет. За двадцать дней до родов я отправилась в штат Небраска, где жила семья Дейны: я хотела, чтобы они помогли мне на первых порах после рождения ребенка. Я остановилась у родителей Дейны в Омахе. Сам он выполнял контракты в клубах Нью-Йорка и собирался прилететь ко мне на следующей неделе. Вскоре после приезда в Омаху я встала как-то утром и заметила, что живот немного побаливает. Я ломала себе голову над тем, отчего это, что я могла съесть такого накануне за ужином. Так продолжалось весь день, но я никому ничего не сказала. На следующее утро живот разболелся всерьез. Тогда только мне пришло в голову, что дело, возможно, вовсе не в желудке. А вдруг пришло время рожать?
Я позвонила на работу матери Дейны.
— Понимаете, у меня такие странные боли — то схватывает, то отпускает. Это началось вчера утром и продолжалось весь день и всю ночь. Но сейчас стало хуже. Даже не представляю, что я такого съела, но ощущения непривычные.
— Господи помилуй, Уорис! Это у тебя схватки!
Ой! Тут я обрадовалась по-настоящему, потому что была уже готова к рождению ребенка. Я сразу позвонила Дейне в Нью-Йорк:
— Кажется, у меня начинаются роды!
— Ни за что! Не вздумай рожать, пока я не приехал! ПРИДЕРЖИ РЕБЕНОЧКА! Я уже бегу на самолет.
— Ага! Прилетай и сам придержи его, козлик! Как, по-твоему, это сделать? «Придержи ребеночка», ничего себе!
Боже, ну почему мужчины такие глупые? Но я тоже очень хотела, чтобы Дейна присутствовал при рождении нашего первенца, и если он этого не увидит, то я сильно огорчусь. Между тем мать Дейны после нашего разговора позвонила в больницу и вызвала на дом акушерку — проверить наши предположения. Та сказала, что если я хочу родить, необходимо двигаться. Я рассудила, что если я не хочу родить сейчас, то делать следует как раз обратное. Поэтому я легла и не двигалась.
Дейна сумел прилететь только на следующий день вечером. К тому времени схватки у меня продолжались уже почти трое суток. Когда отец Дейны поехал за ним в аэропорт, я уже кричала вовсю:
— Ой, ой, ой, ой! У-у-у! Ай! Черт! Боже мой!
— Отвлекись, Уорис, и считай! — прикрикнула на меня мать Дейны.
Мы с ней пришли к выводу, что пора ехать в больницу, но не могли этого сделать, потому что на машине уехал отец Дейны. Когда он вернулся, мы завопили, едва они оба переступили порог:
— Давай назад, в машину! Едем в больницу!
Мы приехали туда в десять часов вечера. В десять утра на следующий день я все еще была в родовых муках.
— Мне хочется свеситься с дерева головой вниз! — кричала я.
Это был, как я понимаю, чисто животный инстинкт, как у обезьян, ведь у них так все и происходит. Они вертятся, садятся, припадают к земле, бегают и раскачиваются, пока не родится детеныш. Они не лежат на столе. С тех пор Дейна дразнит меня Обезьянкой. Он дурачится и кричит фальцетом:
— Ай, мне хочется свеситься с дерева головой вниз!
Пока мы находились в родильном зале, будущий папаша непрестанно давал мне указания:
— Дыши, детка, дыши сильнее.
— ХРЕН ТЕБЕ! Уберите этого козла отсюда подальше! Я тебя, урода, прибью, мать твою…
Боже правый, мне хотелось пристрелить его! Я мечтала умереть, но перед этим убедиться, что мне удалось его прикончить.
Наконец в полдень все свершилось. Я испытывала огромную благодарность к лондонскому доктору, который прооперировал меня в свое время: невозможно даже представить, как бы я выдержала такие роды, если бы по-прежнему была зашита. И вот после девяти месяцев ожидания и трех дней мучений все волшебным образом свершилось. У-у-ух ты! После всего, что пришлось вытерпеть, я была так рада видеть его — такую крошку! Он был красавчиком с шелковистыми черными волосиками, крошечным ротиком, с длинными ступнями и пальчиками. Росту в нем было больше пятидесяти сантиметров, но весил он всего два кило двести. Мой сынишка сразу же воскликнул: «Ах!» — и стал с любопытством рассматривать зал. «Так вот, значит, что это такое? Так оно выглядит? Это свет?» Должно быть, ему это понравилось — после девяти месяцев в темноте.