Нежнее неба. Собрание стихотворений - Николай Минаев

П. А. Радимову («Я для тебя, Радимов Павел…»)

Я для тебя, Радимов Павел,Средь суматохи городской,В «Прохладу» эти строки вставил«Своею собственной рукой».Скажу тебе: Гекзаметр древнийС твоими темами в ладуИ пахнет русскою деревнейТвой гимн крестьянскому труду.И мне всегда приятна встречаС тобой, в котором столько летЖивут, друг другу не переча,И живописец, и поэт.

«Ты пришла несвоевременно…»

Ты пришла несвоевременноИ обиделась к тому ж,Но ведь в том, что ты беременнаВиноват не я, а муж!

«Было ясно мне, что Шурочка…»

Было ясно мне, что Шурочка —Патентованная дурочка,А сейчас скажу я хмуро:Александра дочь Никифора —Беспатентная кикимораИ не дурочка, а дура!

«К родной поэзии влеком…»

К родной поэзии влеком,Поет восторженный наркомСвой очередный панегирик:– «Иосиф Уткин, вот сатирик,С войной гражданскою знаком,Владеет русским языкомИ вообще изящный лирик!..»

Читатель, ты ему не верь:Москва не Тула и не Тверь,Здесь знают внемлющие чуткоХотя бы голосу рассудка,Что средь лирических тетерьСей Уткин – как его не мерь —Лишь поэтическая утка!

Сон и явь («Писатель Свирский видел сон…»)

Писатель Свирский видел сон,Что он не он, а Петерсон, —О незабвенное виденье! —Что уж не Герценовский Дом,Сей литераторский содом,А тихий Кремль его владенье.

Но, пробудясь, почтенный мужСообразил, что это – чушьИ стал от гнева фиолетов,И пальцем тыкая в меню,Решил: «Сегодня ж прогонюИз этих стен Союз Поэтов!..»

А так как сам он стар и слаб,То подрядил на подвиг МАГШ,Ведь МАГШ ему кой-чем обязан…О где ты, правда, на земле,За то, что Свирский не в КремлеСоюз Поэтов так наказан!

А. Ф. Струве («Ах, Александр Филиппыч Струве…»)

Надпись на книге

Ах, Александр Филиппыч Струве,Надолго память уловилаИз Вашей азбуки игру «ве»,Где вместе Вава и Вавила.

Плывет на Вас моя «Прохлада»Не по низинам и канавам,И пусть приятней шоколадаНа вкус покажется она Вам.

Разговор редактора с поэтом («Был четверг… Зимний день в дымных сумерках мерк»)

Был четверг… Зимний день в дымных сумерках мерк…Кегельбан мрачно гмыкал один из романсов,А Некрасин не ведал чем горек четвергИ зашел разузнать о судьбе своих стансов.

Он явился сегодня в пятнадцатый раз,Он четырнадцать раз приходил за ответом,И все той же шаблонной коллекцией фразИздевалась судьба над наивным поэтом.

Кегельбан каждый раз ему в ухо шипел:– «Что торопитесь так, гражданин, в самом деле?Я был занят, стихов просмотреть не успел,Загляните на следующей неделе!..»

А сегодня поэт: – «Я давал Вам стихи…»Кегельбан: – «Гм!.. Фамилия Ваша?» – «Некрасин…»– «Не пойдут!.. – «Отчего же?» – «Формально плохи,А идеологически смысл их не ясен…»

– «Но позвольте…» – «Прошу Вас не перебивать,В них одна поэтическая водица;Мы не можем рабочим рекомендоватьТо, что им безусловно читать не годится!..»

На лице Кегельбана заерзал испуг,Он поправил усы, что беспомощно свисли,И, желая блеснуть красноречием, вдругНачал вслух излагать глубочайшие мысли:

– «Я Вам выскажу полностью и целикомНа поэзию послеоктябрьскую взгляды:Не пишите, во-первых, таким языком,Что нам ваши Венеры, Камены, Наяды?!.

Во-вторых, почему у вас Рим, а не Тверь?Почему Нил и Ганг, а не Днепр и не Волга?Коль хотите быть в литературе теперь,Так забудьте об этом всерьез и надолго!..

В-третьих, знайте, никак невозможно сейчасБыть ни рыбой, ни мясом, ни красным, ни белым,Ну а главное – больше давайте для массОптимизма и бодрости в общем и целом!..»

Тут он сочно чихнул, вытер наскоро нос,Очевидно тирада его взволновала,Выпил чай и, поставив стакан на поднос,Продолжал рассуждать как ни в чем не бывало:

– «Вы глядите на жизнь как бы через окно,Сочиняете разные там триолеты,Всё о чем-то печально вздыхаете, но,Не забудьте, у нас есть иные поэты.

Вот, к примеру, поэт Павсикакий Растать,Обратите вниманье, тамбовский крестьянин,Пишет так, что почти невозможно читать,А, пожалуй, почище чем ваш Северянин!

Я, признаться, его исключительно чту,Это первый знаток деревенского быта,Впрочем, что говорить, я Вам лучше прочту,Называется «Песнь избача». Знаменито!..

Хорошо в лугу с девченкой,Месяц словно как козел,Он трясет всё бороденкойНад избами красных сел.

Сон сошел на всех трудящихС той поры как помер день,Только я счастья прикащикЛишь не сплю средь деревень.

Да и ты, моя Матюха,Тоже будто бы не спишь,И мы слышим чутким ухом,Что плывет ночная тишь.

А вокруг звезд как наседок,Облака как есть толпа;Ах, ты мать твою разъедак!..Ах, ты мать твою разтак!..

А на утро спозаранки,Чуть зажгется пыл лучей,Мы сыграем на тальянкеИ поладим вообче.

От земли пойдет дух клейкий,Ты взглянешь ко мне в глаза,И мы явимся в ячейкуПолитграмоту чесать.

И над всем советским краем,Чтоб наука шла в дома,Мы свет знания пымаем,Без него всем нам ведь тьма!..

Вы заметили образы: месяц – козел,Звезды словно наседки, куда тут Орешин!Правда, слог кое-где еще слишком тяжел,Но ведь в этом и Пушкин подчас не безгрешен!..

Ну, а рифмы какие: чесать и глаза,Спишь и тишь… Замечательно, ярко и ново!С первой строчки, подлец, козыряет с туза,Он смекнул в чем поэзии нашей основа.

Если Вы возразите: Растать-то один,Это, мол, исключенье, других назови-ка?Я скажу: А Ерема Болыпой-Нескладин!А Иван Удалой! А Никифор Чивика!

А Драчейко! А Хватов! Да мало ли их?И у каждого, это нам дорого вдвое,Свой язык, своя тема, свой собственный стих,Вообще что-то чувствуется живое!..

Ну, а Ваши стихи? Про любовь, про зарю,Философствуете на избитые темы…Нет, товарищ, решительно Вам говорю:Не нужны в наше время такие поэмы!

Я не так еще стар, не дурак и не пьян,И к тому же мой опыт порукою в этом:Даже в жадной до лирики гуще крестьянНе найти потребителя вашим сонетам!..»

Он умолк и подумал: О, как я умен!Будь хоть Бальмонт сам тут и его развенчаю;И, почесываясь, зычно крикнул: – «Семен,Принеси-ка еще мне с лимончиком чаю!..»

И. С. Рукавишникову («Иван Сергеич, милый! Не жалей…»)