Коронованный странник - Сергей Карпущенко

Николай посмотрел на Норова, желая придать своему взгляду как можно больше многозначительности. Василий Сергеевич не ожидал такого самообладания и такой откровенности от своего врага. Конечно, он мог закричать на Николая ещё громче, мог выгнать его вон, но сделав это, он бы поступил точно так, как обошелся с его солдатиками когда-то великий князь Николай. Поэтому Норов спокойно опустился на стул и широко заулыбался, глядя прямо в холодные серые глаза Николая. Требовалось поскорее дать ответ, и Василий Сергеевич с тихой ненавистью произнес:

- Так потому-то и не говорил он с вами столь грубо, господин полковник, что был вашим братом. А службу-то служить надобно, вы ведь и жалованье полковничье аккуратно получаете!

Теперь уже Николаю пришлось собираться с мыслями, потому что и он не ожидал от человека с оспенным лицом, в котором внезапно, к великой радости своей, узнал Норова, сильно не уважавшего его, такой наглой прямоты. Конечно, он мог кинуться сейчас за караулом, арестовать или только попытаться арестовать самозванца, но что-то мешало великому князю исполнить это намерение. Мешала поразительная уверенность Норова в себе.

- Ну, и где же мой братец? - только и просил он, хмурясь.

- Не знаю. - Откинулся Норов на спинку стула. - В Бобруйске, в комендантском доме, когда я был на карауле, император... сам передал мне право на престол, желая освободить себя от бремени власти. Вот я и несу это бремя...

У Николая вдруг сильно закружилась голова, потому что в ней никак не могла уложиться мысль о том, что его брат, человек рассудительный и осторожный, мог доверить империю какому-то капитану.

- М-да, - произнес он наконец, - просто романная история. Но ведь у нас не Древний Рим, где император мог завещать скипетр кому угодно. Есть же и порядок престолонаследия, установленный моим батюшкой...

- И моим тоже, не забывайте! - вдруг вскинул вверх руку Василий Сергеевич, и благодушие разлилось на его уродливом лице.

- Как это... вашим? - нахохлился Николай. - По какому это праву?

- А по праву случая, господин полковник! Случай даровал мне возможность стать императором, взяв его имя. Я живу и правлю под именем "Александр Павлович", стало быть, покойный Павел Петрович - мой батюшка, а вы, Николя, мой братец. Мы раньше так часто ссорились, вы все время хотели выказать передо мною свое превосходство в происхождении, я же был ловчее и умнее вас, таковым остаюсь и по сей день. Ну так чего же роптать на судьбу? Да и Россия не ропщет! Я попытался было править по-новому, хотел осчастливить россиян реформами, вмешивался в дело составления указов, но все это оказалось для державы делом ненужным. Мне нравится править и я буду продолжать оставаться императором. К тому же, - но это уж пустяк, - я страшно нравлюсь моей супруге Елизавете. Она находит, что я куда более мужественный и нежный, чем Александр - что ни говори, а разница в годах сказывается!

Николай, весь дрожа от бешенства, фыркая что-то нечленораздельное, вскочил со стула:

- Да это... да это... черт знает что такое! Неужели ты, самозванец уверен в том, что тебя не разоблачат? Да я сам сейчас же пойду и доложу всем высшим персонам государства о том, кто находится на престоле! Тебя, Норов, закуют в кандалы, ты будешь допрошен с пристрастием, пытан, а потом и казнен - четвертован! Да, четвертован! Я же, ненавидя тебя, буду стоять рядом с эшафотом и смотреть на то, как тебе вначале отсекут одну руку, потом - другую, потом...

- Николая, ты всегда был только мелким, но жестоким дураком! презрительным тоном прервал Норов задыхавшегося от ярости Николая. - Ну, подумай сам, за что меня будут казнить? За то, что твоему братцу заблагорассудилось поменяться со мной местами? За это не казнят, даже не заковывают в кандалы. Большего порицания, мнится мне, заслуживает Александр, не вынесший тяжести короны. Потом взгляни на дело шире: кому охота признавать во мне самозванца? Аракчееву? Да он, как сам говорит, без лести предан мне! Придворным? Министрам? Генералитету армии? Нет, уже поздно искать во мне самозванца, или придется признаваться в своей глупости - почему-де полгода разглядеть негодяя не могли? А русское, а мировое мнение о России? Так ведь всех вас дураками назовут, пошлейшими дураками и мерзавцами, с которыми и общаться-то никак нельзя, раз вы так долго распознавали самозванца. А царь-то наш, а Александр Благословенный, в каком свете перед всей Европой выйдет?! Ан нет, нехорошо, Николя, нехорошо получится, просто гадко. Ты, конечно, можешь броситься за караулом, приведешь их сюда, а я одним лишь движением глаз заставлю их уйти! Бенкендорфа приведешь? Милорадовича? Татищева Братьев Константина и Мишеля? Я всем им скажу, что ты рехнулся, потому что спишь и видишь себя царем! ты к власти очертя голову рвешься, но вот тебе мой совет - не суетись, подожди немножко. Может быть, я сам уйду отсюда, и тебе власть достанется, тебе одному. Впрочем, - Норов улыбнулся, - ты можешь поступить иначе: возьми да и отрави меня тихонько, и когда меня похоронят, как и нужно похоронить законного государя, ты по праву о престолонаследии, согласно указу батюшки нашего и духовной нашего же братца Александра, пряменько на престол и попадешь. А покамест - не шебурши, не смеши людей!

Николай, слушавший Норова с лицом одеревенелым, неподвижным, с рыбьими, не смотрящими никуда глазами, пошатнулся, но тут же, схватившись за столешницу, выпрямился и стал похожим на оловянного солдатика. На каблуках повернулся к двери, пошел было к ней, но снова качнулся, ноги его подкосились, и он, статный, широкоплечий, грохнулся на пол. Норов же спокойно взял со стула колокольчик, позвонил, и когда вошел камердинер, сказал ему, указывая на лежащего без чувств великого князя:

- Голубчик, позови-ка скорее дежурного медика. Господину полковнику плохо.

Давний враг был сражен без единого выстрела.

II

СТОЛОНАЧАЛЬНИК ПРИЛЕЖНЫЙ И ЧЕСТНЫЙ

- И ничо, ничо, батюшка, удалый наш, ничо! - то и дело говорил Илья, погоняя лошадей. - Ничо! Ничо!

Говорил он это часто, и Александру, забившемуся в глубину кузова коляски, превратившейся в кибитку, едва она заимела полозья, все казалось, что эта пустая фраза, обращенная, нужно было думать, к кореннику, относится только к нему оному. Александр понимал, что сметливые Илья и Анисии знают, что в шкатулке его пусто, а поэтому обещанной награды им не видать, но Илья со своим "ничо" как бы утешает его или этим словом, наоборот, пытается заставить его стыдиться того, что все свои деньги он потратил впустую, да ещё напоминает об обещанном и призывает что-нибудь да придумать.

"Эх, действительно! Надо же было мне ввязаться во все эти дорожные истории! Такая обида и такой срам! Но зато как я узнал свою Россию! Почему мне не показывали всех этих безобразий? Я бы правил совсем иначе. Но теперь поздно об этом говорить - престол занят бунтовщиком, и его никто не сумел или не захотел уличить! Что будет с державой? Но нет, мне теперь все равно - скорее бы добраться до Новгорода, поступить в монастырь, скрыться в нем до гроба, до новой, лучшей жизни!"

Но едва Александр начинал думать о монастыре, его начинало терзать сомнение. Как войдет он к архимандриту Фотию? Кем назовется? Узнает ли он его? Решится ли сохранить его тайну? Конечно, думал Александр, узнает, но тогда понадобится обязательно сделать большой вклад в монастырскую казну бывшему государю неловко явиться в обитель с пустыми руками. Издавна так было заведено на Руси, что богатые миряне, уходя от мира, несли в монастыри серебро, отписывали им земли, чтобы вечно на молебнах поминались их души. И вот теперь приходилось ежится от одной лишь мысли, что он не внесет в казну Юрьевского монастыря ничего.

- А вот и Новгород! - не то чтобы радостно, а как-то удивленно воскликнул однажды Илья. - Евоная застава впереди!

"Новгород! - сжалось сердце Александра. - Монастырь, Фотий, его суровые глаза, а ещё глаза моих слуг, которым..."

- Илья, - позвал кучера Александр, когда кибитка миновала заставу, - к монастырю пока не правь. Заедем в город, в какой-нибудь трактир или в кухмистерскую. Закусим немного...

- Куда прикажете, Василь Сергеич, - весело отозвался Илья, твердо усвоивший в дороге новое имя барина. - Оно-то дело понятное - перед монастырской рыбкой вяленой да хлебушкам надо бы подкрепиться. Ничо! Ничо!

Александр хоть и почувствовал в словах Ильи легкую насмешку, но упрекать кучера и не думал. Он сам понимал, что стал ничем, и теперь даже слуга под видом добродушного участия может указать ему на принадлежащее ему место. Он лишь поплотнее запахнулся полстью, как бы отгораживаясь толстой медвежьей шкурой от мира, казавшегося ему враждебным.

Долгое и громкое "тпру-у-у!" Ильи сообщило Александру, что коляска остановилась там, где было необходимо.

- Пожалте, Василь Сергеич, ресторация "Олимп", первостатейнейшая во всем Новегороде, - повернулся на облучке Илья. - Сам когда-то пил здесь кофий и учился играть на бильярде, да плоховато выходило.