Открытие медлительности - Стен Надольный

— Я делаю все, что в моей власти, — заверил намеатник Симпсон, всячески выказывая готовность поддержать экспедицию, вот только его «все» означало не слишком много, считай ничего, и это ставило их в унизительное безвыходное положение. «Компания Гудзонова залива» отсылала их к «Северо-Западному обществу», а то в свою очередь отправляло их снова к «Компании Гудзонова залива». Как видно, они давно уже были заклятыми врагами. Никто не хотел нести лишние убытки, вкладывая в экспедицию больше, чем конкурирующая фирма. Распоряжение лондонских властей было для них простой бумажкой — страна большая и власти далеко. К тому же все эти торговцы пушниной и чиновники ни во что не ставили морских офицеров, охочих до дальних путешествий. С их точки зрения они были всего - навсего несчастными наивными чудаками. Что? Пешком вдоль северного побережья? На каноэ?

— Да вы никогда не доберетесь до полярного моря! — заявил один из местных заправил в присутствии Бека. — А даже если доберетесь, вас тут же сожрут эскимосы. Зачем тогда давать вам продукты? Нам и самим едва хватает.

Выслушал Джон и шутку, сказанную как будто и не без почтения, но все же явно с каким-то двусмысленным намеком.

— Вы ведь сражались под Трафальгаром, стало быть, вам ничего не страшно! Сдюжите! Тут ума не надо, главное — характер!

Бек все больше раздражался. Ему было невыносимо видеть, как Франклин сначала спокойно принимает все эти отговорки, а потом снова подступается со своими просьбами. Бек замечал, как над Франклином подсмеиваются, и, вероятно, боялся, что эти насмешки коснутся и его. Однажды, когда они остались наедине, он даже выступил с пространной гневной речью, смысл которой сводился к тому, что, будь он на месте Джона Франклина, он бы вмиг разделался с этим начальником. Фразу «Мы же знаем, что за игры они тут разводят» он повторил несколько раз. Вот до чего дошло — теперь Джону нужно было выслушивать еще и это. Он попытался успокоить Бека:

— Вы должны уметь принимать правила чужой игры, даже если знаете, что можете проиграть. То, что они потешаются над нами, не имеет решительно никакого значения. Я к этому привык, сначала так всегда бывает. Потом, я знаю, будет по-другому.

— Вы слишком добры! — воскликнул Бек. — Вы слишком многое позволяете!

Джон кивнул и задумался. Потом он сказал:

— Я старше вас на десять лет. Я научился не бояться выглядеть глупцом до тех пор, пока не разберусь во всем до конца. Или до тех пор, пока другие не станут выглядеть еще большими глупцами, чем я. И в этом нет ничего страшного, поверьте.

Но успокоить Бека было не так-то просто. Джон подозревал, что и теперь его волнует на самом деле что-то совсем другое, а не то, о чем он открыто говорит.

В этом смысле Хепберн был для него гораздо более подходящим собеседником: он оказался человеком верным и к тому же никогда не бурчал. С ним можно было обходиться без лишних разговоров. Случалось, они целыми днями не говорили друг другу ни слова, и все равно все было в порядке.

Всякий командующий подобен врачу: здоровый человек ему милее, но большую часть времени он проводит с больным, и чем серьезнее болезнь, тем дольше приходится им заниматься.

В июне к ним наконец присоединились Ричардсон и Худ, которые должны были добираться досюда на лодках, по воде. В результате бесконечных, долгих переговоров Джону удалось преодолеть сопротивление чиновников и тем самым преподать небольшой урок Беку. Джон избрал тактику выматывания противника крайней вежливостью, настойчивым повторением одних и тех же аргументов и полным игнорированием чувства времени. Ни разу он не упрекнул никого в том, что в действительности никто не хочет ровным счетом ничего делать для экспедиции. Он воздерживался от каких бы то ни было резких заявлений, которые могли бы положить конец всем этим лживым заверениям, он знал: в эту игру он может играть гораздо дольше, чем другие. Он продолжал обходиться с Симпсоном, этим мерзавцем, так, будто тот был его величайшим другом и благодетелем, и надоел ему до такой степени, что неожиданно невесть откуда нашлось вдруг и необходимое продовольствие, и добрая дюжина вояжеров, которые были предоставлены экспедиции в полное распоряжение. Более того, было обещано, что им вдогонку будет отправлено еще в два раза больше продовольствия, которое они смогут получить в форте Провиденс, у Джона на этот счет имелась бумага. Он крепко пожал Симпсону руку и заверил его, глазом не моргнув, в том, что Англия не забудет его благородной помощи и искреннего участия.

Теперь путь лежал на север, по Невольничьей реке, им предстояло добраться до побережья. Расстояние от форта Чипивайян до форта Провиденс на берегу Большого Невольничьего озера составило всего лишь девяносто трубок. Два дня им понадобилось на то, чтобы пересечь это озеро, порою значительно углубляясь и оставляя береговую линию вне пределов видимости. Дул сильный ветер, и на каком-то этапе им даже пришлось искать защиты от него на маленьком острове. Получилось нечто вроде репетиции будущего перехода на каноэ по арктическому морю. Форт Провиденс располагался на северной оконечности бухты, в которую впадала река Копермайн. Поселок принадлежал «Северо-Западному обществу». Начальство выделило экспедиции своего чиновника, немца Фридриха Вентцеля, который умел говорить на языке индейцев и знал несколько диалектов. Если не удастся заручиться поддержкой индейцев — так им сказали, — то экспедицию можно сворачивать, потому что запасов на все путешествие все равно не хватит и нужно будет добывать пищу охотой. Охотиться же в этих местах умеют только индейцы и потому могут прокормить себя и других. Вентцель пообещал устроить встречу с вождем племени меднолицых, который кое-что задолжал «Северо-Западному обществу» и, может, согласится сопровождать вместе со своими воинами экспедицию, если ему пообещать кое-какие уступки.

Джон Франклин вынужден был с огорчением признать, что чем ближе становилась встреча с индейцами, тем больше он нервничал и раздражался. Ведь теперь все зависело от них, а он ничего о них толком не знал! Для общения на атабасском языке у него было два переводчика: Пьер Сен-Жермен и Жан-Батист Адам. Вентцель, судя по всему, располагал множеством сведений, но его манера изъясняться была столь же учено-утомительна, как манера какого-нибудь коллекционера, составляющего всю жизнь картотеки.

— Племя Тсантса-Хут-Диннех более воинственное, но вместе с тем и более надежное, чем племя Тлин-Ча-Диннех, именуемое в народе «собачниками» и проживающее несколько севернее. Атабасский диалект самый сложный из всех представленных здесь диалектов, не считая, разумеется, языка народности кенай, которая заслуживает особого разговора, впрочем сейчас не вполне уместного.

От таких фраз Джон нервничал только еще больше.

Вождя звали Акайтхо, что означало «Большая нога». О нем говорили, будто он человек вполне рассудительный и разумный — обстоятельство немаловажное: пятьдесят лет назад меднолицые сопровождали одного торговца пушниной по имени Херн во время его путешествия на север, к побережью полярного моря, так они уничтожили всех эскимосов, устроили настоящую резню, и удержать их от этого не было никакой возможности.

Джон смотрел на длинную череду каноэ, в которых индейцы двигались по озеру на обусловленную встречу. За его спиной была разбита палатка, над нею развевался флаг, а рядом с ним стояли офицеры и Хепберн, все в мундирах. Джон приказал надеть ордена. Сам он решил обойтись без этого. Его внутреннее чувство собственного достоинства подсказывало, что он, как самый главный тут, может пренебречь подобными мелочами.

Акайтхо был в первой лодке. Он сошел на берег и направился к англичанам, не глядя по сторонам, прямо по курсу и так медленно, что Джон сразу понял, с ним можно будет иметь дело. Такой человек не даст своим воинам нападать на эскимосов и отрубать им руки-ноги. И кроме того — кто так двигается, тот не нарушит данного слова.

В отличие от прочих воинов у вождя на голове не было убора из перьев. Мокасины, длинные синие штаны, широкая рубаха, подпоясанная ремнем, к которому была приторочена пороховница, портупея, с плеч спадает длинная мантия, подбитая бобровым мехом.

Он еще не сказал ни единого слова. Он сидел неподвижно, курил предложенную ему трубку, а из поданной кружки рома отпил лишь каплю, так что уровень жидкости даже не изменился, и передал его дальше, своим спутникам.

Наконец он заговорил. Сен-Жермен переводил.

Он рад приветствовать у себя таких больших белых вождей. Он готов вместе со своим племенем сопровождать их на север, хотя у него уже есть некоторые претензии: ему рассказывали, будто белые люди привезли с собою сильнодействующее волшебное средство и могущественного врачевателя, который умеет оживлять мертвых. Он уже радовался тому, что сможет повидаться со своими умершими родственниками. Несколько дней тому назад, однако, мистер Вентцель сказал, что это невозможно, и теперь он чувствует себя так, будто его друзья и родные умерли во второй раз. Но он готов это забыть и выслушать теперь белых вождей.