Отмель - Илья Сергеевич Ермаков

Мама оглянулась назад. Она вытерла слезы и посмотрела на детей, греющихся у маленького костерка, который они смогли разжечь. С четвертой попытки. Зимой жечь костры оказалось очень непросто. Особенно на ветренной стороне, у моря. К счастью, в кармане нашлась зажигалка. Мама ее забрала вместе с сигаретами.

– Страх.

Она повернулась к морю.

– Он толкает людей на жуткие и непонятные поступки, верно? Ты сама мне так говорила. Не осуждай страшащегося, а пожалей его, ибо он не ведает, куда ведет его собственный страх, в какую бездну. В какую пучину. И с каждым днем мне самой кажется, что я сама иду по этой лестнице. В бездну. Страха. Отчаяния. Безумия. Ступенька. За ступенькой. И это становится невыносимо.

Она шмыгнула носом и вытерла сопли тыльной стороной ладони. Мама на мгновение испугалась, что сама заболела, но нос у нее всегда плохо дышал. Причиной тому – искривление носовой перегородки. Незаметное во внешнем виде, но дающее свои неприятные последствия.

– Сначала я отбивалась. Он подошел сзади. Хотел… сделать все быстро. Может, как ассасин? Он ведь собирался вынуть из меня беруши! Представляешь?! Он хотел… чтобы меня убил Тон. Возможно, в его философии это называется «не запачкать руки». Но, черт побери! Как же это… мерзко! Тьфу!

Она сплюнула в песок.

– Я даже укусила его. Сильно так. Прямо с кожей и мясом. Откусила кусок его руки, словно озверевший каннибал. Не знаю, что на меня тогда нашло. Все помню, как в тумане, словно мной кто-то управлял. Инстинкт. Да, мама? Это же был инстинкт выживания? Я защищалась. Я была готова пойти на все, чтобы спасти Малыша и вас всех. Чтобы вернуться к вам. Я понимала главное: без меня вы пропадете. Я не могла вас оставить. Я знала: пока жива я, живы вы. Но по итогу… моя вера в эту правду не сработала. Моя любовь… не спасла тебя от смерти, мама. Почему?

Она замолчала, задумавшись об этом. Маме стало не по себе от мысли, что история может повториться. Ее любовь не даст отсрочку для смерти детям: Мальчику, Девочке, Малышу. Каждый день. Каждый час. Они находятся в постоянной опасности. Случиться может все, что угодно. И тогда… она потеряет их всех.

– Он был не один. Там была женщина. Примерно моего возраста. Рыжая. Ах, эти волосы я точно не забуду. Лицо у нее совсем незапоминающееся. Словно, человек толпы. Пройдешь и не заметишь. Как… серая мышка. Но волосы. Мама, эти волосы я вижу чаще, чем хотела бы видеть. Она видела, как я убила его. Это был ее муж? Или отец? Или брат? Я понятия не имею! Или он вообще не был ее родственником! Проклятье! Но она… видела, как я стояла над ним и направляла на него дуло охотничьего ружья. Я застрелила его из ружья, из которого стреляют по диким зверям. Убила им человека. Это же грех, да? Один из смертных грехов или… какая-то там заповедь, да? Я совсем в этом ничего не понимаю! Что там полагается за убийство? Сколько веков гореть надо? Или у меня есть возможность отыграться своими добрыми поступками? Ах, мама, иногда мне кажется, что я – плохой человек! Я ведь желала смерти Оле Синицыной, этой маленькой дряни! Я желала ей смерти, и она умерла! В тот же день! Ты же не знала… я не говорила тебе, что она угрожала мне. Она собиралась обвинить меня в причинении физического ущерба. А сам ущерб… она может нанести себе сама. И на последнем занятии… в тот самый день… она наглядно мне это продемонстрировала. Ее угрозы не нуждались в доказательствах. Она врезала себе так сильно, что упала на пол. Прямо передо мной в кабинете! Еще хорошо, что головой о пианино не ударилась… А потом ее завалило. В том торговом центре. Я видела ее переломанные руки и ноги, торчащие из-под обломков арматуры. Ее словно… прихлопнули. Как насекомое.

Плечи Мамы непроизвольно затряслись.

– И ее мама… она рыдала над ней. А потом умерла из-за Тона. И присоединилась к дочери… Я ведь сама откапывала Девочку из завалов. Своими руками. Я думала, что она мертва. Ее кораблик… бумажный кораблик плавал в луже ее крови! Ее крови, мама! Я думала… что потеряла ее так же, как та женщина потеряла свою гадкую дочь! Ах! Но я верила… верила, что она еще жива. И так случилось.

Мама вновь оглянулась к костру.

– Видишь ее? Она здесь, сидит с братом. Они что-то обсуждают жестами. Словно ничего не происходит. Словно это… семейный поход. Они даже… смеются…

Дети действительно смеялись.

Мама вытерла последние слезы и улыбнулась.

– Откуда в них это? Как они это делают? Они могут развлечь себя сами… даже в такой момент. Могут отвлечься от всего, от своих мыслей, от горя, от всех проблем. Наверное, в этом большая разница между детьми и взрослыми. Мы разучились это делать. Мы топим себя в этой черной пучине проблем и собственного нытья, а ведь… дети находят в себе силы для другого. Они находят внутри себя тот свет, за который еще могут держаться. Ту радость. Счастье. Непосредственность. Твои внуки слишком взрослые, мама. На их долю выпало слишком много, чего не положено пережить детям. Когда они столько пережили… и все еще могут… смеяться…

Мама повернулась к морю снова.

– Я хочу, чтобы ты была рядом с нами, мама. Просто иди вместе с нами. Держи меня за руку. Держи за руку их. Обоих. Они нуждаются в тебе не меньше, чем я. Знала бы ты… как они тебя любили… знала бы… в первую ночь Девочка проплакала до самого рассвета. Мы так и не смогли уснуть. Не только из-за ее плача, а вообще… сон совсем не шел после того, что случилось… с тобой, с домом, со всеми нами. Они скучают. Они нескоро привыкнут к тому, что тебя нет рядом. Ты проводила с ними все время, когда я готовила, когда убиралась, когда уходила на вылазки. Ты всегда была с ними рядом. Ты защищала их. А они защищали тебя. Но все изменилось. И утраченного… уже не вернуть. То время ушло. Навсегда. Теперь все совсем по-другому.

Она подняла взгляд вверх и увидела Луну – сияющий белый диск над морем, свет которого отражался в воде серебристыми пестрыми лентами.

– Спасибо, что поговорила со мной. Сейчас мне пора. Нужно вернуться к ним и согреть их больше, чем