Правила подводной охоты - Дмитрий Янковский

Однако уже через полминуты реберные мышцы задергались, в голове помутилось и в мой рот, раскрытый в беззвучном крике, хлынул поток «рассола». Это было похоже на маленькую смерть – сердце замерло, мое тело билось в конвульсиях, в носу щипало, желудок пытался освободиться от содержимого. Но я не умер. Сердце вновь застучало, а в голове прояснилось.

– Вперед, охотник! – услышал я голос Жаба.

Они с Рипли толкнули меня в спину, и я, перевалившись через борт, плюхнулся в воду. От недостатка кислорода перед глазами плыли алые пятна, я попробовал сделать глубокий вдох, но заполненные жидкостью легкие не поддались. Зато заработали жаберные крышки, прокачивая воду через сосуды с кровью. Мне полегчало.

Какое же это странное ощущение – дышать не дыша! Моя грудь не шевелилась, как у покойника, но аппарат загонял через катетер насыщенную кислородом кровь. В голове окончательно прояснилось, и я услышал голос Жаба:

– Копуха, ты как? «Норма», – показал я.

– Пришел в себя? Осмотрись. Доложи глубину.

Я понял, что все это время провел с крепко зажмуренными глазами. Подняв веки, я увидел, что погрузился метров на десять, совершенно не ощутив этого. Собственно, в этом и была идея системы «ГАДЖ» – залить скафандр и легкие ныряльщика несжимаемой жидкостью. Ведь наполненную водой бутылку можно опустить хоть на дно Марианской впадины, ее все равно не раздавит. Если же дышать воздухом, придется сдерживать напор давления такой толстенной броней, что идея погружения на километровые глубины потеряет всякий смысл.

А так мое лицо прикрывала не очень толстая хитиновая линза, в слоистой структуре которой прятались микроскопические светящиеся клетки, как у глубоководных рыб. Они работали подобно монитору, складываясь в цифры и надписи необходимой ныряльщику информации.

«Глубина пятнадцать метров, – доложил я жестами Языка Охотников. – Жду указаний».

– Тогда приступим к экзамену, – хохотнули биомембраны голосом Жаба. – Первый этап – практическая отработка двигательных функций. Займи вертикальное положение, не болтайся, как говно в проруби.

Я мысленно взмахнул руками, как бы разгребая воду, но система нейроконтроля перевела нервный импульс в другую команду – заработала перистальтика внешнего мышечного слоя и скафандр принял точно то положение, какое я хотел.

– Молодец. Дрейфить перестал? – насмешливо спросил Жаб.

«Так точно!» – ответил я.

Количество эндорфина в крови пришло в норму, и я начал вполне здраво оценивать обстановку. В жидкостном аппарате окружающая действительность вообще воспринимается чуть иначе, чем при воздушном или газовом дыхании. Во-первых, обзор более полный. Во-вторых, хитиновая линза выращена так, что полностью компенсирует все искажения зрения, в результате чего вода и сам шлем как бы перестают существовать. Из-за полного погружения в жидкость внешняя среда перестает казаться опасной, в ней будто растворяешься до конца, напоминая витающий в безбрежном пространстве дух. Ощущение невесомости полное.

Надо мной ртутным зеркалом колыхалась поверхность моря, пробитая косыми лучами солнца. Чуть правее виднелась обросшая водорослями и ракушками подводная часть «Красотки».

– Слушай задание, – произнес Жаб. – Будем работать со сменой эшелонов. Тебе надо пройти милю строго на юг, но не просто так, а как бы под угрозой торпедной атаки.

«Можно задействовать скан-детектор?» – решил пошутить я, прекрасно понимая, что Жаб не сможет имитировать поисковый ультразвук торпеды с борта амфибии.

– Задействуй, – спокойно ответил взводный. Сначала я подумал, что он тоже решил пошутить, но затем мне в голову пришла нехорошая мысль. Пожалуй, даже страшная. Ведь где-то неподалеку бродила малая автономная торпеда «МАТ-26», еще не набравшая полный вес, но уже смертельно опасная для человека. Меня так и подмывало спросить, не от нее ли мне следует уходить с противоторпедным маневром, но я не решился.

Все же наш командир хоть и псих, но не настолько, чтобы экзаменовать курсанта на боеспособном противнике. Или настолько? Ведь я уже не курсант, а охотник. И мне рано или поздно придется столкнуться с живой торпедой, как Крабу приходится сталкиваться с живыми минами.

«Боги морские! – у меня начался легкий мандраж. – Если со мной что случится, Жаб запросто спишет это на несчастный случай во время экзамена».

– Что у тебя с пульсом, салага? – прошипел взводный. – Выполняй приказание! Скорость пока разрешаю до восьми узлов, смена эшелонов от десяти до ста метров. Вперед!

Восемь узлов на одной перистальтике не сделаешь, поэтому я подал мыслекоманду к запуску водомета. Никаких винтов у «ГАДЖ», конечно же, нет, поэтому он двигается толчками, как кальмар, засасывая воду в две мышечные полости и мощно выплевывая ее назад. Скорость при этом он развивает весьма приличную, но на предельных режимах жрет много глюкозы. Поэтому я его решил слишком не гонять, чтобы иметь запас хода на случай реальной торпедной атаки.

Разогнавшись до шести узлов, я включил скан-детектор, но он молчал. У меня отлегло от сердца – похоже, Жаб направил меня на юг именно по той причине, что торпеда была к северу от контейнеровоза. Действительно, глупо было бы гнать меня на нее, когда я еще с аппаратом едва справляюсь. Привыкну, тогда можно будет и поохотиться.

Придя к такому выводу, я повеселел и начал выполнять противоторпедный маневр так, словно не знал, откуда меня могут атаковать. Уже приноровившись отдавать мыслекоманды, я выбрал крутую траекторию погружения, чтобы мнимый враг тоже изменил эшелон на более низкий. Чем хорош «ГАДЖ», так это полной свободой изменения глубины – кессонная болезнь в нем не грозит ни при каких обстоятельствах, в крови не растворяется ни азот, ни гелий из газовой смеси.

Достигнув отметки восемьдесят метров, я завис в полутьме и включил сонар. Цифры и график перед глазами не показали никаких опасных целей, лишь несколько стаек рыб.

«Никаких признаков торпедной атаки не обнаружено», – доложил я на Языке Охотников и включил прожектор.

Дрогнули мышечные створки на шлеме, открывая хитиновый фонарь с фосфоресцирующими бактериями. Однако здесь было еще не так темно, чтобы пользоваться освещением. Погасив фонарь, я начал всплытие по графику противоторпедной кривой, но внезапно сонар пискнул, привлекая мое внимание. Скосив глаза на мерцающий график, я оторопел – откуда-то снизу появилась цель, слишком быстрая для естественного объекта.

Леденящий испуг пронзил мои нервы. Пока вычислитель судорожно определял параметры цели, я не менее судорожно думал, что делать дальше. Наконец не выдержал и задергал пальцами.