За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл

Как будто стыдящаяся или чувствующая себя парией из-за неуклюжести и дешевизны среди куда более импозантных товарок, «лада» стояла чуть поодаль от остальных — там, где кончалось асфальтовое покрытие и начинался гравий.

Хассан положил руку на крышу машины и похлопал по ней ладонью.

— Машина моя, но это неважно. Это настоящая машина — они недорого стоят, хорошо сделаны, и во время езды прекрасно чувствуешь дорогу. Мне это нравится.

— А я-то думал было, что вам принадлежит один из этих красавцев… — Я вспомнил его фотографии в модных журналах.

— Нет, нет. К отчаянию отца, мне всегда нравились «лады». Отец… — Он немного помолчал, опираясь руками на зеленую крышу, потом вздохнул — Отец всегда любил красивые вещи. Можно даже сказать, что он верил в них. Ему всегда было очень трудно сдержаться и не купить лишнего. — Заглянув в салон, Хассан посмотрел на меня и обошел вокруг машины. Продолжая говорить, он медленно обходил машину по кругу. Раз, другой, третий… Сначала я думал, что он осматривает ее, ищет какие-нибудь вмятины на кузове или еще что-нибудь — но после третьего или четвертого круга я начал замечать кое-что необычное.

— Когда у тебя карманы с детства битком набиты деньгами и с самого рождения люди преклоняют перед тобой колени, очень трудно оставаться человеком. Мой отец сумел стать великим правителем, но, к сожалению, он с молодых лет познал вкус к красивым вещам. Я — другой, поскольку меня очень рано отослали из дома учиться в частную школу.

Круг, еще круг, и еще. Я приглядывался к нему все пристальнее и пристальнее. Что-же-такое-он-делает?

— В этой самой школе я учился вместе с американскими детьми, многие из которых были довольно испорченными, но испорченными в том смысле, что, имея кучу денег, они могли позволить себе роскошь ненавидеть и школу, и своих родителей, и среду, из которой они вышли. Мы все носили кожаные куртки, курили травку, когда удавалось ее достать, и говорили «эти богачи, мать их так! „ В принципе, ничего такого мы не думали, но продолжали повторять эту фразу, она давала нам хоть какую-то отдушину в жизни. Все эти ребята знали, кто я и откуда, но для сына президента „Юнайтед Стейтс Стал“ или, скажем, „Форда“ какой-то там принц — не более чем курьез. Поскольку я не привык, чтобы ко мне относились как к равному, это стало для меня хорошим опытом, но совсем не тем, чего ожидал отец. Он хотел чтобы я научился хорошему английскому языку и изучил западную экономику. Всему этому я, конечно, научился, но, кроме того, еще и полюбил «Пинк Флойд“ и научился ходить в джинсах с дырами на заду.

«Лада» начала уменьшаться.

Я внимательно слушал его и поэтому не сразу заметил то, что происходило прямо у меня под носом. Его печальная повесть о бедном богатом мальчике, отправленном в частную школу, отвлекла меня как раз в тот момент, когда фокус начался. Но стоило мне это осознать, я сразу же понял: то, что делает этот человек, просто не может быть ни фокусом, ни иллюзией. Он действительно уменьшал настоящий большой автомобиль лишь тем, что ходил вокруг него. И никакой тебе магической абракадабры, никаких дурацких пассов руками, лишь круг за кругом вокруг зеленой русской тачки весом около тонны, и с каждым кругом она становится все меньше и меньше.

— Что вы делаете, Хассан?

Он продолжал ходить вокруг машины.

— Даю вам возможность сделать выбор, мистер Великий Архитектор. Показываю, что такое возможно и предлагаю выбирать.

Машина уже уменьшилась до размеров «фольксвагена-жука». Принц продолжал что-то говорить. Но теперь я только смотрел и почти его не слушал. Какая же машина меньше «жука»? Вот такая маленькая. Нет, даже еще меньше. А теперь… Да, в такую ни одному взрослому человеку не забраться, даже если бы сложился пополам, как складной нож. Разве что ребенку. . . Да, ребенок, пожалуй, еще залез бы. Но вот еще круг и все — машина стала слишком мала даже для ребенка. Теперь, пожалуй, поместилась бы только собака. Вернее, собачка.

Хассан продолжал кружить вокруг машины, продолжая негромко говорить. Теперь машина стала размером с банкетку. Еще круг. Теперь на нее уже не сядешь. Пуфик. Еще круг и еще. Радиоприемник. Буханка хлеба. И неизвестно, чем это кончится. Мы по-прежнему были одни. По-прежнему пела птица. На лице Хассана теперь было выражение, скорее, не спокойствия, а какой-то проказливости, как если бы у него в рукаве было припрятано еще кое-что и он вот-вот это достанет.

— Ну, что скажете, Радклифф? — Он наконец остановился, когда машина уменьшилась до размера трех то ли лежащих рядом сигарет, то ли игрушки, то ли половинки ломтика хлеба. Теперь ее противоестественная зелень казалась просто зеленым пятнышком на белом гравии, как будто кто-то капнул на него краской. По цвету пятнышко почти ничем не отличалось от травы. Машина стала такой маленькой, что в траве ее можно было и не заметить. Запросто.

Хассан нагнулся, поднял ее и подал мне. Когда я неуверенно потянулся к ней, он отдернул руку и покачал головой.

— Нет, смотрите. — Он положил ее целиком в рот, немного пожевал и проглотил. Все.

Слава Богу, я пробыл рядом с Венаском достаточно долго и повидал множество удивительных вещей. Иначе я бы, наверное, не удержался и бросился бежать.

— Ничего этого не было. Вы не съели свою машину… Вы… Вы… только что съели свою машину!

— Да, я съел свою машину, мистер Радклифф. Прямо у вас на глазах.

— Вы съели свою машину. Сначала она была во-от такой, потом стала вот такусенькой, а потом вы проглотили ее! Я видел, как вы это сделали. — Я начал задыхаться. В голове у меня вдруг стало как-то легко, глаза заволокла розовая пелена, и я почувствовал головокружение. Я говорил и никак не мог остановиться. Венаск любил повторять, что никогда не следует сомневаться в чудесах— сомневаться следует только в собственной реакции на них.

— Понимаете, Ваше Высочество, это крайне, мать ее, пугающая ситуация. Вы только что уменьшили здоровенную, мать ее, машину и СЪЕЛИ ее! Просто, понимаете, это не совсем то, что мне хотелось бы сегодня увидеть. Поэтому, будьте, будьте, будьте так добры и объясните, как вы это сделали, иначе у меня сейчас просто отвалится голова. Очень вас прошу, ладно? Я хочу убраться из этой страны. Нет, правда, я действительно хочу поскорее убраться…

— Тише, тише. Успокойтесь. Все в порядке. Я сделал это исключительно для того, чтобы вы все увидели собственными глазами и могли мне верить. А теперь я предлагаю вам выбор. — Он вытянул вперед левую руку, держа ее на уровне груди. — Здесь деньги. — Правую руку. — А здесь чудо. Я заплачу вам тем, что вы выберете.