Страшный дар - Екатерина Коути

– Ну, ступайте.

Пока она семенила из гостиной, леди Мелфорд скользнула к столу и вставила ключик в несессер из красного дерева. Достала письма. Их накопилась пухлая стопка, которая уже почти месяц не пополнялась. За резким запахом чернил чудились другие запахи – лаванды, молока и теплой сдобы, и особенно школьного мела. Если быстро переворачивать листки, можно пронаблюдать, как меняются буквы, из неровных становясь округлыми, как они постепенно кренятся вправо и обрастают завитушками. Как они тоже становятся взрослыми.

Вместе с Агнесс.

От этой мысли леди Мелфорд повела плечами, но тут же успокоила себя. Ведь она хорошенько рассмотрела Агнесс и пришла к выводу, что девочка мало изменилась с тех пор, как пять лет назад гоняла обруч по школьному двору. Тогда она не заметила одинокую даму в черном, что неподвижно стояла за чугунной оградой. А если и заметила, вряд ли сумела бы опознать – плотная вдовья вуаль скрывала лицо. Но траур леди Мелфорд постепенно выцветал – сначала до лиловых тонов, затем до серых, – пока не уступил место ярким краскам. Агнесс же осталась прежней, таким же тщедушным птенчиком с неясно-голубыми глазами и острыми крылышками лопаток. Сущий ребенок. Семнадцати ей никак не дашь.

Но почему же она не приходит? До усадьбы путь не близкий, но Лавиния в ее возрасте уж точно изыскала бы способ попасть туда, куда очень хочется. Ведь не может такого быть, чтобы девочка в голос не зарыдала от жизни в пасторате. От таких порядков даже монахини-кармелитки попросились бы в мир, предварительно дав обет никогда не открывать Библию. В пасторате творятся поистине жуткие вещи. Одна только молитва перед едой такая длинная, что овсянка успевает не только остыть, но и скиснуть. По крайней мере, леди Мелфорд в этом не сомневалась.

Послышалось хлопанье юбок, такое громкое, словно ветер колыхал простыни, развешанные для просушки. Вернулась Грейс с красной кашемировой шалью, которая, по ее мнению, подчеркнула бы синеву платья миледи (глава «Обязанности камеристки» подробно объясняла, как подбирать одежду по цветам).

Накидывая шаль на плечи госпожи, Грейс упомянула как будто невзначай:

– А к вам какой-то джентльмен, миледи. Я сказала, что в это время дня вы не принимаете, но он все равно дожидается в холле. Экий упрямец! Но джентльмен из приличных, так просто его не выгонишь.

– Он сказал о цели визита? – удивилась леди Мелфорд.

– Нет, миледи, не говорил. Но, наверное, рассчитывает на ваше вспомоществование, – выдвинула гипотезу Грейс, ибо отсутствие ответа ранило ее хуже ножа. – Сборы денег по подписке, что-нибудь эдакое.

Миледи вздохнула. Сколько просителей всех степеней потрепанности ищут знакомства состоятельной вдовы! Кто собирает средства для обнищавших ткачей из Спиталфилдз, кто для состарившихся гувернанток, малолетних работниц шахт и прочей скучной, бесконечно заурядной публики. Доселе им хватало такта обращаться к леди Мелфорд через письма и не досаждать ей зрелищем своей посредственности.

– Священник? – уточнила миледи таким тоном, каким обычно справляются о грабителях с большой дороги.

– Нет, миледи. – Горничная замялась. – Он… как бы сказать… он из Общества по искоренению пороков.

От неожиданности леди Мелфорд опустила руки, позволив шали соскользнуть на пол, и Грейс, огорченно закудахтав, кинулась ее поднимать. Нахальство визитера было таким запредельным, что даже заслуживало уважение. И если поначалу леди Мелфорд собиралась кликнуть Бартоломью, чтобы вытолкал его взашей, теперь ей захотелось проявить вежливость и лично отказать ему от дома.

– Пригласите его сюда, Грейс. Хочу узреть сего поборника добродетели.

Камеристка вновь исчезла, а госпожа поудобнее устроилась на диване, ножки которого в свое время так смутили юную гостью, и постаралась изобразить скучающую гримаску, с которой светской даме следует принимать столь незначительное лицо. Но уголки губ так и чесались, так и ползли вверх. Главное, не захихикать вместо прохладного «Что вам угодно, любезный?» Нет, едва ли получится. Какой нечеловеческой силой воли нужно обладать, чтобы не рассмеяться при виде святоши, только что скоротавшего пять минут в их мраморном зале? Его на носилках принесут.

Однако гость ее огорчил: он не только твердо держался на ногах, но даже черный сюртук не расстегнул и воротничок не ослабил. На обвисших щеках гасли алые пятна, проплешина под жидкой сенью волос влажно поблескивала, в остальном же он совсем не казался комичным. Лавинии сразу же стало с ним скучно.

– Миледи Мелфорд, – с порога поклонился визитер, но она не потрудилась подняться навстречу. Не хватало еще пожимать ему руку, а то как бы набожность не подхватить.

– Простите, что задержала вас, сэр. С кем имею честь говорить?

На слове «честь» по щеке гостя пробежала судорога, словно честь была последним, чего следовало ожидать от жрицы в храме Приапа, коей он, безусловно, считал леди Мелфорд.

– Джон Хант.

– К моим услугам?

– Это зависит от рода услуг.

Беззвучно хохотнув, леди Мелфорд потянулась на диване.

– Мне не следовало просить прощения. Не сомневаюсь, что вы весело и душеспасительно скоротали время в окружении коллекции моего покойного мужа.

– Весьма… изящные образцы античного искусства, – с запинкой отвечал гость.

Его взгляд метался по комнате, тщетно разыскивая хоть какой-нибудь участок, не запятнанный женской наготой. Дабы усложнить его задачу, миледи задумчиво погладила грудь позолоченной сирены.

– Какой же образец приглянулся вам более других?

– Признаться, я не рассматривал их настолько внимательно, чтобы составить о них свое мнение, – суховато проговорил джентльмен, подходя так близко, что Лавиния наконец заметила черную ленту чуть выше локтя, почти слившуюся с сюртуком.

Не стоит, право, докучать скорбящему вопросами, но как раз в глубоком трауре людей посещают самые необузданные мысли и желания. Это леди Мелфорд знала из личного опыта. С каким нетерпением она дожидалась окончания траура! Черный налет скорби на платье казался ей грязью, которую хотелось поскорее смыть.

– Поскольку до меня так и не донесся грохот, я могу сделать вывод, что вы удержали порыв превратить нашу коллекцию в груду щебня. Полноте, сэр. – Она чуть повысила голос, упреждая возражения. – Я прекрасно осведомлена о деятельности вашего общества. С 1807 года оно снискало лавры на поприще борьбы с непристойной литературой. С порнографией.