Сердце Аспида: Жена поневоле (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas"

— И что с того? — брякнула с упавшим сердцем.

— Как что?.. Думал, ты его отправила восвояси. Ждал, что обмолвимся хоть словечком, да ты из комнаты не выходишь лишний раз.

Закусила губу, себя кляня.

— Ну же, милая, отвори. Не узнает никто. Я только поговорить за будущее…

— Свет, не время сейчас…

— Как бы поздно не было, — брякнул княжич. — Я же ждал, как уговаривались, — шептал с чувством. — Год почти миновал. Не забыл я тебя… Люблю, слышишь? Только помыслами о тебе жил это время.

Померещилось шуршание занавески. Было оглянулась, да голос Светозара опять внимание привлёк:

— А ты? — озадачил.

А мне и сказать нечего. Поначалу только о нём и думала, пока Аспида лучше не узнала, а потом и вовсе забыла. Но ежели мне вскоре жизнь иная предстояла, зачем о таком говорить в лоб.

— Вспомнила, — это ведь было правдой.

— Люба моя, — протянул мечтательно Светозар. — Знала б ты, как жду свободы твоей полной. Обнять хочу, — пошкрёбся в дверь. — Ну же, Воль, пусти, и то засекут меня подле двери, много судА будет.

— А ты не топчись, уходи, — пробурчала, не желая общения с бывшим. Сердце неистово билось, будто я уже попалась на измене. И такой грязной была, хоть сразу в окно выпрыгивай.

— Воль, не терзай мою душу, — с мукой прошептал Светозар. — Скажи, я люб тебе, как и прежде?.. Ну же… — настаивал, не дождавшись ответа. Я молчала, не могла лгать.

— Воль, не молчи, — опять с мольбой протянул княжич, — помнишь, как мы о будущем мечтали?

— Угу, — лбом в дверь уткнулась.

— Я же любить крепко буду, оберегать не то, что Аспид. Что он знать о любви к красивой женщине может? — сам того не ведая, бил по незаживающей ране.

— Нелюдь одним словом, — продолжал Светозар. — Обижал тебя?

Я молчала — меня слезы душили.

— Бил? Насильничал? Небось, взаперти держал, света белого не казывал? — перечислял княжич, а у меня собственный яд по жилам расползался, по лицу слёзы жгучие. Я выть в голос хотел.

А Светозар, как нарочно:

— Ты только скажи, я на него, хоть голой грудью ради тебя. А ежели вызнала его слабое место, как уговаривались, я люд подыму, и мы убьём его. Говаривают богатый он. И земли у него плодородные, и сокровищ много… Воль, — опять тихий стук, — ответь мне любимая. Вызнала его слабость?

Всхлипнула, себя ненавидя, его проклиная, Аспида…

— Ну же, — голос Дамира точно топор удалецкий обрушившийся на ствол.

Обернулась, теряя землю под ногами.

— Чего молчишь, княжна Грозненская, — сверля зеленью глаз, чеканил Аспид, — жених твой любый спрашает!

Шарахнулась прочь, да о дверь затылком ударилась. Обмерла от страха, когда Аспид ко мне порывисто шагнул. Сокрыла лицо, в ожидании расправы быстрой, но Дамир грозно рыкнул, букетом огромным, кои в руках держал, в меня запустил. И только вздрогнула, за запястье схватив, рывком от двери оторвал, прочь швыряя точно собаку, мешающуюся под ногами.

Распахнул дверь и выскочил за порог, готовый разорвать соперника голыми руками, да вдали уже сверкали пятки удирающего Светозара.

— Нет-нет, — молила с причитаниями, за сердце схватившись. Вскочила, но путаясь в подоле, опять рухнула на пол и захлебнулась слезами. От отчаянья, бессилия… Тут и обречённость неподъёмным грузом обрушилась.

На улице вопли раздавались: бабы визжали, мужики покрикивали, но только к окну распахнутому бросилась, тотчас прочь отшатнулась. Дамир в окно ловко забрался. Люто ненавидел взглядом, подступая хищником.

— Значит вот так верные жёны мужа ждут…

Я шаг за шагом отступала, но в красках представляя расправу, куда более жестокую, чем случилась бы с горяча.

— Не так, не пускала его…

— Значит земли мои надобны? Сокровища… слабое место моё?..

— Это не так, Дамир, — язык прикусила, когда ладонь на моё лицо обрушил. Не ударил — хлестко припечатал, затыкая… и так, чтобы не видеть меня.

Я чуть со страху не померла. Мысли метались, а близость с опасным чудовищем вообще не давали здраво думать.

— Вот значит, чего удумала, стервь Грозненская. Со мной ни ложе не разделить, ни поговорить по-человечески, а с другим…

— Дамир, — пискнула, но муж так сильно сдавил пальцы, что взвыла от боли, а в следующий миг уже летела на пол — швырнул меня опять Аспид, и пока слезами давилась, в юбке путалась, подступал, чеканя каждое слово. Да так, словно искры, выбивал ударом молота по раскалённому металлу:

— Сердце моё у тебя! Душу истерзала так, что ошмётки остались. Но тебе и этого мало. Ещё и убить вздумала. Сокровища прибрать.

От ужаса ни думать, ни дышать не могла — лишь отползала от подступающего мужа, пока спиной в спинку постели не упёрлась, да головой рьяно мотала: нет, нет, нет…

Аспид высился надо мной: лютый, мрачный, решительный. И пока я со своими страхами боролась, с пола меня за волосы дёрнул, протащив до края постели и бросил как простолюдинку на сено. Взвизгнула глухо от ужаса, пытаясь карабкалась к изголовью, да Аспид рывком обратно подтянул, подол задирая.

Не орала в голос, дабы никто не ворвался к нам, но брыкалась дико.

Не желала чужих ушей и тем более глаз — наше это дело. Супружеское!

Я Аспида разгневала. Спровоцировала. Огребала по заслугам, но билась за себя по-настоящему. Зубами, когтями, колотила кулаками, извилась бешеной кошкой, шипела, ощеривалась.

Но всё бестолку — Аспид сильнее был, обиженней и злее. Меня не слышал, хотя я старался оправдаться и объяснить, пока сдирал с меня вещи.

Но видать устал от дёрганий и шлепков, крика, потому заткнул ладонью, и навалился на меня всем телом. В пару рывков хозяйство освободил, да грубым толчком в меня ворвался.

Аж зубами клацнула, как больно было. Впервые у нас близость опосля потери ребёнка. Чрево уже забыло как это.

Кусая губу, глотала стоны, пока Дамир вколачивался, обуреваемый ревностью и похотью, кою давно на мне не срывал. И кончил быстро, мне на радость. Сопел надсадно, вбиваясь поглубже и наплевав, что мне больно могло быть. С рыком изливался в и без того изувеченное лоно.

Минутами погодя отлепился от меня Дамир. Ладонь со рта убирал, спрятал хозяйство под брюки, меня по-прежнему ненавидя. А я лишь дрожала от пережитого, редко всхлипывая и крошево мыслей собирая, когда крики на этаже раздались, топот в коридоре. Суета в доме и на улице.

Батюшка со стражей до нашей комнаты уже добрался, но Аспид первее меня дёрнул к себе за руку и к окну голую, зарёванную поволок.

Сознание потеряла, когда вместе со мной из окна вышел.

Очнулась уже в крепости. Не в нашей с Аспидом опочивальне, и даже не в своей комнате — а в холодной застенке на простеньком матрасе под плохо выделанной шкурой. Всё такой же голой. В одиночестве, во мраке…

— Дамир! — взвыла в отчаянье. Тело ломило от боли, сердце было словно на куски растерзано. — Дамир! — взывала к мужу, по двери колотя. — Молю, давай, поговорим…

Но был глух к моим крикам. И скорее я охрипла, да от бессилия в небытие часто ныряла.

Весь день его не было.

Очнулась от холода и голода, решила было, что решил меня уморить… здесь заживо похоронить, как увидела у двери понос с чашкой и тарелкой.

Хлеб, сыр, мясо, воду заглотила будто удав.

Забилась в угол, раздумывая какая судьба меня ждала, но ничего утешительного не рождалось. И я… смирилась.

Так и отбывала не оглашённый срок, лишь единожды услышав Варварушку.

— Воленька, — за дверью голос раздался, и я на подкашивающихся ногах к ней поспешила.

— Да-да, я тут, Варварушка, — пробормотала, слезами умываясь.

— Не могу дверь открыть, милая моя, — рыдала и нянька. — Ирод лютый ключ у себя держит.

— Значит так, — покивала услышанному. — Пусть решит уже мою судьбу наконец.

— Он тебя…

— Нет-нет, не смей, — заверила жарко. — За дело, нянь, за дело ненавидит. Ты предупреждала, а я… глупая, не послушала тебя. Так что не смей его обвинять. Это я… недостойная девка. Я пустышка. Не смей его ругать.