Корабль дураков; Избранное - Себастиан Брант

И как бесился он, бывало.

Пошла ко свекру за советом,

На мужа сетуя при этом.

Умом же свекор знатен был,

Да и невестку-то любил:

Она послушливой была

И с честью женский долг блюла.

Ей молвил: «Сношенька! Не сетуй!

Управимся с бедою этой

И будет все ему едино,

Дочурку ли родишь иль сына.

В тревоге прок-от невелик!»

Затем ушел к себе старик

И в ларчик малый наложил

Песку да гальки и закрыл

Его на крепкий на замок,

Позвав: «Поди сюда, сынок!

Тебе во всем я доверяю,

А посему и поручаю

Со златом ларчик сохранять,

Но чтоб его не открывать!

Чтоб в целости был этот клад,

Когда потребую назад!»

Сын ларчик принял и ушел.

Когда же срок жене пришел,

Понатерпелась роженица.

Как прежде; все же разрешиться

С господней помощью смогла

И снова дочку родила.

Перепугалась, затужила…

Уж так тошнехонько ей было

От страшных мужниных угроз!

А мужу кто-то весть принес,

Что снова дочка родилась.

Балбес рассвирепел тотчас,

И поднял он такой содом,

Что в доме все пошло вверх дном.

Дверьми он хлопал и ругался,

Без передышки чертыхался.

Отец к нему стопы направил,

С наследником его поздравил.

Сын молвил: «Нет, жена грешна!

Дочь принесла опять она,

А ведь наказывал я ей,

Чтоб не рожала дочерей!

Теперь, как и грозился я,

Вовек не будет ей житья,

Коли рожает не по чину».

Отец тогда и молвил сыну:

«Отдай-ка мне казну, сынок!

Мне надо уплатить должок».

И сын тотчас принес ларец.

Когда ж открыл его отец,

То денег там и не бывало,

А вдоволь камушков лежало.

Отец сказал: «Как это сталось?

Куда же золото девалось,

Что приберечь тебе я дал?»

«Ах, батюшка! — сын отвечал. —

Чисты и совесть и душа:

Я не истратил ни гроша.

Что дал, то получи назад!

Коль был в ларец положен клад,

Так он бы и на месте был.

А раз ты гальки наложил,

Ну, и бери обратно то же».

А старец молвил: «Это гоже.

Вот так-то и с твоей женой,

Сыночек, согласись со мной!

Ты нечто ей давал, понятно,

Ну и бери свое обратно!

Коль дал бы ты жене мальчишку,

И принесла б она сынишку.

А раз ты сам же дал ей дочь,

Свое и получи точь-в-точь.

А посему тебе вины

Не след и взыскивать с жены.

Она скромна, честна, приятна.

Что дал ей, то бери обратно!

Уж, видно, тут твоя вина!

Хоть дочек и родит жена,

Люби их, словно сыновей,

Да обходись по чести с ней,

Тебе и верной и покорной,

Не досаждай ей речью вздорной!»

Муж! Басни смысл уразумей!

Пусть бог пошлет тебе детей,

А дочка будет или сын,

То ведает господь один.

Ведь дар господень — наши чада.

Благодарить тут бога надо,

Да и растить в долготерпенье,

Во страхе божьем и смиренье,

Во добронравье чад своих,

Под старость радуясь на них,

Коль добродетельны вельми,

Они пред богом и людьми

Чисты пребудут всякий час.

Таков вам Ганса Сакса сказ.

285

Рассказывал Себастьян Брант

(На это у него талант),

Как был ленив один мужик —

Он только есть и пить привык.

Когда отец его скончался,

Отцовский дом ему достался.

Весь хлеб, что батюшка запас,

Он свез на рынок в тот же час

Да тут же продал без хлопот,

И в кабаке знай пьет да пьет,

И не печалится о том,

Что предстоит ему потом.

Слыхали часто от него:

«Добра мне хватит моего.

А если б даже оказалось,

Что целый век мне жить осталось,

И на сто лет, — твердил он, — мне

Добра хватило бы вполне».

Лентяй отстал от всяких дел,

Ходить за плугом не хотел

И, хлеба сеять не желая,

Не собирал он урожая.

Соседям не страшна зима —

Зерном полны их закрома,

Они работали все лето,

И добрый хлеб дало им это.

Лентяй же думал — ни к чему

Работать на поле ему,

Наследством будет он кормиться,

И не нужна ему пшеница.

Пришли холодные деньки,

А у лентяя нет муки,

Пора голодная настала,

Она ему и подсказала:

«Еще ты можешь скот забить,

И будет он тебя кормить!»

Своих коров, свиней, овец

Забил и слопал молодец.

А напоследок он забил

Своих волов, их засолил,

И начал, сколь душе угодно,

Их поедать поочередно.

Однажды у его собак

Шел разговор об этом так:

«Смотрите, как ленив он стал,

И как наследство размотал,

И как богатство разбазарил,

Коптил, солил, варил и жарил

То, что теперь ему б давало

Сметану, масло, сыр и сало.

Скот, что ему полезен был,

Ленивец по ветру пустил.

Забил он — и сказать-то страшно! —

Волов, трудившихся на пашне.

Ни рожь отныне, ни пшеница

Не будут у него родиться.

Но скоро и последний скот

Он без остатка весь сожрет,

И опустеет дом. Но жрать

Захочет увалень опять.

А если жрать он будет так,

Сожрет и нас он, двух собак.

Уж лучше от него уйти,

Хозяина себе найти

Другого. Как сожрал он скот,

Лентяй, и нас двоих сожрет».

И чтоб их съели не желая,

Ушли собаки от лентяя.

Но обратимся же к морали:

Есть ныне, как всегда бывали,

Юнцы, живущие наследством.

Оно для них могло быть средством

Жить честной жизнью с юных лет.

При этом вовсе им не след

И ремеслом пренебрегать.

Ведь надо жизнь соразмерять

С своим сословьем и достатком.

Когда ж они в безделье сладком

Бесстыдно лени отдаются,

Когда распутству предаются,

Винищу да игре, причем

Знать меру не хотят ни в чем,

Им не видать успеха в деле.

Дома таких всегда пустели,

И все, что в доме было, им,

Одно спуская за другим,

За полцены и как попало

Случалось продавать, бывало,

То, что всегда бы их кормило,

Когда б в них лени меньше было.

Лентяй взаймы берет у всей

Родни, знакомых и друзей,

Вводя в убыток их тем паче,

Что в долг берет он без отдачи,

И так он причиняет зло

Тем, кто радел ему зело.

Ему никто не доверяет,

Он имя доброе теряет.

Торговля не идет на лад,

И в мастерской дела стоят.

Старуха нищета потом

Распахивает двери в дом.

На полку зубы там кладут,

Оттуда слуги прочь бегут, —

Житье теперь для них плохое,

Коль нет ни хлеба, ни покоя.

Такой уготовал конец

Себе ленивый молодец.

Вся жизнь его полна невзгод,

О чем Ганс Сакс и речь ведет.

286

Жил в Любеке давно когда-то

Сапожный мастер небогатый.

Он с подмастерьями порой

Сидел до ночи в мастерской.

От горожан, их дочек, жен

Заказы шли со всех сторон,

И он работами своими

Себе в округе создал имя.

Так ловко сшить никто не мог

Высоких рыцарских сапог.

Он делал их по мерке точно,

Красиво и отменно прочно,

А потому нередко зван

Был обувь шить и на дворян.

Так он без устали трудился

И в молодых годах женился.

Считала верная жена,

Что помогать ему должна:

Дубила и чернила кожи,

По дому хлопотала тоже,

И муж ее за то любил.

Их труд достаток приносил,

И в доме сытный был обед.

Когда ж минуло тридцать лет,

Хозяйка заболела вдруг,

И жизнь ее скосил недуг.

Но всякое проходит горе.

Посватался сапожник вскоре,

И новая была жена

Красива, молода, статна,

Любила мужа своего

И слушалась во всем его.

В согласье и труде они

Не знали, как бежали дни,

И за едой супруг счастливый

Лил в кружки гамбургское пиво.

А людям в мастерской своей

Давал он пиво поскромней.

Под утро как-то раз жена

В постели мучилась без сна.

То ляжет вдоль, то поперек,

На левый и на правый бок,

И, так ворочаясь, бедняжка

Вздыхала глубоко и тяжко.

Проснулся муж, услыша стон.

«Что с нею?» — всполошился он

И молвит ей еще со сна:

«О чем вздыхаешь ты, жена?

Скажи мне, что тебя томит?

Какое горе грудь теснит?

Обидел я тебя невольно?

Поведай, чем ты недовольна!»

Она вздохнула раз-другой

И начала: «Муж милый мой!

Знай, вот что тошно всякий раз

Мне видеть в мастерской у нас:

Коль надо кожу перегнуть,

Расправить или растянуть,

Ты мигом в ход пускаешь зубы.

А кожи-то вонючи, грубы.

Шлют много с живодерни их,

Воловьих, конских и свиных.

И от поганых этих кож

Твой рот на нужник стал похож.

Они чернят язык и губы

И, может, выломают зубы.

Не делай так, прошу тебя.

Я говорю с тобой любя.

Сама я буду делать, верь,

Все, как захочешь ты теперь.

Клянусь в том верностью своей!»

Сапожник так ответил ей:

«Ну что же, милая моя,

Хочу тебя уважить я.

Раз ты того не захотела

Зубов пускать не стану в дело».