Пыль над городом. Избранное - Виктор Голков

Голков Виктор Игоревич

Пыль над городом. Избранное

Об авторе

Книги Виктора Голкова:

– “Шаг к себе”. Кишинёв: Литература артистикэ, 1989.

– “Правдивая история страны хламов” (с О. Минкиным). Минск, 1991.

– “У сердца на краю”. Кишинёв: Литература артистикэ, 1992.

– “По ту сторону судьбы”. Тель-Авив, 1996.

– “Парад теней”. Тель-Авив, 2001.

– “Перекрёсток ноль”. Книга стихотворений. Тель-Авив—Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской (Э.РА), 2005.

– “Сошествие в Ханаан”. Избранные стихотворения 1970—2007. Иерусалим—Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской (Э.РА), 2007. Серия ЛЕТА-А.

– “Прощай, Молдавия: стихи 12-ти поэтов” (предисловие и подборка стихотворений). Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. РАкитской, 2010.

– “Эвкалипт и акация”. Эванстон: ОКНО, 2010.

– “Тротиловый звон”. Э.РА: Москва-Тель-Авив, 2014.

Стихи разных лет

«Пыль над городом – жёлтая маска…»

Пыль над городом – жёлтая маска.Помутнело в машине стекло.Сочиняется страшная сказка,быть в которой – моё ремесло.

Стал я ближе не к небу, а к Мекке,к иудейской отраве приник.Человеки кругом, человеки,да песок – вперемешку и встык.

Он когда-то торчал монолитом,перерезать пространство хотел.Всё равно: быть живым, быть убитым,лишь бы он на зубах не хрустел.

«Золотая метка…»

Золотая метка –Одинокий лист.До утра над веткойСлышен ветра свист.

Скоро заискритсяЧёрная вода.Здесь не станет птицаВить себе гнезда.

А чтоб ветер жгучийНе унёс тайком,Он на землю лучшеУпадёт ничком.

Наутро белый саван сшилиТуманной осени.Как в шторм,Сугробы-волны заходили,И птичий затерялся корм.

В нас остаётся мысль о лете.И только.Замерзает взглядНа ветках, что в неверном свете,Белесом, неподвижно спят.

«Вдруг подумал – может эта…»

Вдруг подумал – может эта

И была мне суждена?

Ту любовь, которой нету,

Перестала ждать жена.

Только жизнь ведь не уловка,

Не увёртка, не приём.

И скользнула, как воровка,

Мысль в забвения проём.

«Как всегда, необычайно странен…»

Как всегда, необычайно странен,Вечер, расплескавшийся в тумане.

Как обычно, свыше всяких мер,Спящий город тих, безлик и сер.

Только крылья настоящей птицы синей,Голубее не бывает и невинней,

Над пустой столовой, на углу,Машут мне сквозь уличную мглу.

«Оторвали от Москвы…»

Оторвали от МосквыИ великого Ростова,И упало наземь слово,Как корона с головы.

На другом краю землиПользую святое право,Бросив мёртвую державу,Лазить по уши в пыли.

Мы шли по прозрачному лесу,Болтая о том и о сём,Не чувствуя страшного веса,Который сейчас мы несём.

А может в году достославномБрели по дороге пустой,Мечтая о чём-нибудь главном,Какой-нибудь цели святой.

И вовсе не выглядел старымТот город, где крыши внахлёст.И тени скользят над бульваром,Касаясь верхушками звёзд.

Снова смотришь взглядомностальгическим…Знаешь, я тебя не выбирал.Стала ты явлением логическим,Даже если где-то я приврал.

Тронутая тенью увядания,На исходе лета ты мила.И струится холод опозданияВозле нас, сидящих у стола.

Шепчешь мне свои слова горячие,Принимаю этот нежный вздор.Любят так одни только незрячие,В комнате с исходом в коридор.

Я мог бы родиться арабом из Газы,Бормочущим суры протяжноВ каморке, где нет ни ковра, и ни вазы,Нет радио, впрочем, не важно.

Но я появился в Советском Союзе,Кряхтящем под властью народа,Мусолящем красную тряпку иллюзийБог знает с которого года.

И вот наконец-то в Израиле тесномЯ втиснут в железную рамку.Манером, до тонкости в общем известным,Я должен тянуть свою лямку.

Зачем же лукавить, какого, мол, чёрта,Я не был китайцем и греком.Не ел натощак шоколадного тортаВ стране, истекающей млеком?

Эта древняя повесть звенит, как металл.Лёд декабрьский был тонок…Белым лебедем, кажется, так и не сталГадкий серый утёнок.

Значит, кожа свиная рябит сквозь узор,ночь опять распростёрлась.Хоть на пёстрой обивке как будто с тех порПозолота не стёрлась.

Что за дело – несчастную клячу хлестатьИ корячиться в спешке?Потесниться пора б, чтобы вовремя внятьСтарой датской насмешке.

Снова пьяную песню горланит мужлан,Где-то рядом, как прежде.Значит прав был, воистину, Ганс-Христиан –нету прока в надежде.

Нельзя утверждать, что меня далеко унесло:Уключины целы, волной не разбито весло.

И ветром солёным ещё не продуло насквозь,Как если бы море всерьёз за меня не бралось.

За что-то жалея, меня утопить не хотелоИ так притворялось, как только оно и умело.

Неужто и солнце хоронится этой водой?Я видел, как пеной туман становился седой.

И в фосфоре море от всех затонувших сокровищ.Я чувствовал шорох по дну проползавших чудовищ.

Мог дикие бредни единственно так отвести –Я понял – от смерти одно остаётся – грести.

Безумие страха, я вырву проклятое жало!От соли рубаха к склонённой спине прилипала.

Спасусь, я уверен, там берег маячит вдали.Мне хватит, конечно, клочка задубевшей земли.

Деревья листья скинули –Со всех убор слетел…Как будто сердце вынулиИз деревянных тел.

И вот они колонноюСтоят в одном строю,Как будто осуждённые,У жизни на краю.

Не стонут и не мечутся –Хоть в ров, хоть на костёр.Ты помнишь, человечество,про братьев и сестёр?

В сторону, в сторону от их столбовой дороги.В чащу глухую и сонную путешествие длится моё.Туда, где под снегом прячутся медвежьи берлоги,И где над верхушками кружится голодное вороньё.

Вижу, как ветками гнутыми прорастать начинает кожа,Слышу, как замедляется ток кровяных телец.И ноги корнями становятся у моего подножья,И непонятно – это начало или конец.

Итак, прощайте.Пурга меня заметает по плечи,Хоть подземные воды теплятся, силы мои храня.Отныне дерево я, и ничто человечьеБольше меня не обманет, просачиваясь сквозь меня.

Буду стоять без устали, землю пронзив корнями,И в непогоду лютую не задрожу на ветру.И не склоню я голову, если даже забьют камнями,Или начнут соскабливать живую кору.

Дерево – извилистые ветки,Твёрдый ствол, застывшая кора.Неподвижность и живые клетки,На ветвях распятые ветра.

Заслонило солнца свет собою.Рук моих кора не холодит.Тихой жизни, скрытой скорлупоюМёртвой кожи, – взгляд не разглядит.

И кипит, ничьим не видим глазом,Жёлтый сок в артериях ствола,И понятье обретает разумО судьбе, что вглубь себя ушла.

Кем я был? О чём я прежде ведал,На какой земле, в какой стране?Почему молчание я предал,Без меня живущее во мне?

Обуглившиеся от бедствий,Под ветром с четырёх сторон,Деревья сонные, как в детстве,Свой видят тридевятый сон.

Глуха броня, но как из глины,Внутри их тёмные тела.И изморозь до сердцевины,Остановившись, не дошла.

Дышать ветвями, коченеяОт холода.Вздыматься, петь.Весёлым пламенем гореть,случайного бродягу грея.

Жизнь – безумная задача,Но она проста.Разве что-нибудь я значу,Бхагавад –гита?

В этих джунглях непролазныхКак концы свести?Тишине твоих согласныхговорю : прости.

Ни любовному ненастью!Горю, мятежу.Ни сияющему счастьюНе принадлежу.

Если ты на излёте,То уже ни к чемуОткровения плотиНи душе, ни уму.

Шестьдесят ведь, ребята.Значит рядом порог,За которым расплата,Завершение, бог.

Финиш – белая лентаНад зелёной травой,Где рывок президентаНе быстрее, чем твой.

Подвал