Ночь в Кэмп Дэвиде - Флетчер Нибел

— Что вы скажете о его жене Эвелин и о сыне, который учится в Йельском университете? Что вы скажете о его личном враче и о доверенных сотрудниках? Что думают они?

— Но, позвольте, мистер Никольсон, — запротестовал Маквейг, — ведь невозможно устраивать предлагаемый вами опрос без сигнала к действию со стороны руководства! Ведь мы для того и собрались, чтобы договориться о том, как лучше проверить моё, э… убеждение!

— Правильно, — сказал Каваног, — и скажу вам больше, при сложившейся ситуации право проводить такой опрос имеет только вице-президент. Об этом совершенно ясно говорится в законе, и потом у Пата имеется письменное соглашение с Холленбахом, согласно которому он должен в подобном случае действовать безотлагательно. Я согласен, джентльмены, что история, рассказанная Джимом, требует дальнейшего расследования. В конце концов, все мы живём не при Вильсоне! Со всеми этими атомами, кодированными командами и пусковыми кнопками мы не можем позволить себе такую роскошь, чтобы у президента страны были «отклонения от нормальности», если можно так выразиться.

— Но не можем же мы полагаться на слова только одного человека?

Джим поднял голову:

— Это не совсем так. Пат своими ушами слышал, как его обвинили в преднамеренной дискредитации правительства. И не забудьте о Джессике Байерсон. Её нетрудно допросить.

— Да ведь это самая сумасшедшая карга в Вашингтоне. — Одлум вздохнул. — Только этого мне и не хватает — ещё раз говорить с этой слабоумной.

— А что вы скажете о таинственной особе, с которой президент разговаривал о Дэвидже? — спросил Никольсон.

О’Мэлли кивнул Маквейгу:

— Джим, думаю, уже об этом позаботился. Давайте подождём, пусть он приведёт свою свидетельницу.

Рита по-прежнему сидела в комнате для гостей, в пепельнице подле неё высилась целая гора испачканных помадой окурков. Она поправила причёску, одёрнула чёрное платье и смело шагнула вперёд. Глядя на неё, Джим испытал лёгкое беспокойство. Он понимал, что для серьёзного разговора с такими важными людьми она выглядела слишком доступной и чувственной, но отступать было поздно, и. входя в гостиную, он крепко сжал её руку.

Появление Риты вызвало замешательство среди мужчин, да и сама она явно чувствовала себя неловко. О’Мэлли быстро представил ей каждого и подвинул кресло. Оказалось, что она хорошо знает всех, кроме Каванога. Первым заговорил О’Мэлли:

— Миссис Красицкая, если я правильно понял, вы та самая женщина, которая разговаривала по телефону с президентом Холленбахом относительно некоего банкира но фамилии Дэвидж? Не потрудитесь ли вы рассказать нам об этой истории так, как вы её помните?

— Я не имею обыкновения пересказывать конфиденциальные беседы с политическими деятелями! Могу я узнать, с какой целью вы об этом спрашиваете? Это что, какое-нибудь следствие по делу мистера Дэвиджа?

— Мы не имеем права раскрыть тайну, так как вопрос этот тесно связан с государственной безопасностью. Заставить вас говорить мы, конечно, не можем. Мы собрались здесь неофициально и не имеем права вызывать вас в качестве свидетельницы.

Чёрные глаза Риты недоверчиво и враждебно перебегали с одного лица на другое. Господи, думал Джим, да ведь она сейчас откажется! Он поймал её взгляд и умоляюще поглядел на неё. Наконец он не выдержал и сказал:

— Вы ведь обещали, что будете говорить, Рита!

Она повернулась к О’Мэлли:

— Можно мне закурить?

Томительно потянулись секунды, пока она доставала сигареты и наклонялась прикурить от зажигалки, вежливо протянутой Фредом Одлумом.

— Хорошо, — просто сказала Рита.

И она пересказала историю своего разговора с президентом Холленбахом. Но так как говорила она сухим и бесцветным тоном, то в рассказе её ничего, конечно, не сохранилось от того волнения, с каким она сама пересказывала этот разговор Джиму.

— Скажите, Рита, ведь вы рассказали мне об этой истории в связи с тем, что я ещё раньше обмолвился, что президент весьма странно со мною разговаривал? Вы ещё ответили тогда на это, что все люди временами ведут себя странно, и когда я спросил вас, что вы имеете в виду, вы рассказали мне о своём разговоре с президентом!

— Да, это правда.

— А что вы тогда мне сказали в конце нашего разговора, помните?

Она нахмурилась:

— Мне кажется, я тогда сказала, что… что президенту, значит, не чужды человеческие слабости и что даже такой человек, как Марк Холленбах, который всё время проповедует совершенство, не является идеальным примером. В общем, что-то в этом роде.

— Где происходил этот разговор с сенатором Маквей-гом? — быстро вмешался сенатор Одлум.

Рита опустила глаза:

— В моей квартире в Джорджтауне.

— Когда же это было?

— В одно из воскресений, примерно недели три тому назад.

Одлум подался вперёд. Морщины на его лицо стали ещё более заметны:

— Скажите, миссис Красицкая, а каким образом оказался сенатор Маквейг в вашей квартире?

Судья Каваног, словно почуяв подвох, прервал этот допрос:

— Разве это так уж необходимо, Фред? Какая, собственно, разница, почему Джим там очутился?

Злые глазки Одлума перебежали с Риты на Джима. Он теперь целиком вошёл в привычную роль председателя комиссии.

— Очень большая, джентльмены. Все мы читали вчера статью Казенса и Кинга. Допустим на минуту, что по какой — то неизвестной нам причине наш коллега, почтенный младший сенатор от штата Айова, водит нас за нос! Согласитесь, что если между сенатором Маквейгом и миссис Красицкой существует, как бы это сказать, э… взаимопонимание, тогда это придаёт показаниям обоих определённую окраску.

— Это не показания под присягой, Фред, — вскинулся Маквейг. — Боже мой, да я просто пытаюсь доказать вам то, в чём сам убеждён, а не стараюсь втереть вам очки!

— Всё это, конечно, прекрасно, но только раз уж нас всех зазвали сюда среди ночи, то я лично хотел бы докопаться до сути!

Рита взглянула на Джима. Он увидел в её глазах такую боль, что опять ощутил болезненную пустоту в желудке.

— Не волнуйтесь, джентльмены! — голос Риты прозвучал тихо и неожиданно спокойно. — Не знаю, зачем вам всё это, но если уж вам так важно знать, то извольте — мы с Джимом были близкими друзьями.

Она распрямила плечи и вызывающе посмотрела на Од-лума. Своими чёрными сверкающими глазами и напряжённой позой она напомнила Джиму дикое и красивое животное, затравленное и загнанное в угол. Боже, а что если он неправ? Сколько людей принесено в жертву подозрениям одного человека!

— Вы хотите сказать, что вы были интимными друзьями? — Одлум так плотоядно подчеркнул это слово, что и Риту и Джима передёрнуло.