Полужизни - Софи Ханна

«Да пошла ты!» – написала она.

– Прости, это она сгоряча! – покачал головой он.

– Она всегда такая? – спросила я. В подобной ситуации вопрос был вполне уместен.

– Ты ведь вернешься?

– Не уверена.

– Прошу тебя! Больше не прикоснусь к тебе, обещаю! – Он густо покраснел.

Я думала о его «логове», клетушке, отведенной ему в «ее собственном» доме, думала о комнате, которую сама занимала в детстве. Мама украсила стены нравоучительными вышивками вроде «Иисус слышит каждый разговор» и «Семь дней без молитвы – это целая неделя». Наверное, я искала человека, душевная боль которого была соизмерима с моей. Годы спустя, когда встретила Эйдена, я искала человека, страдающего еще сильнее.

Итак, здравому смыслу вопреки я взялась за их сад. Несколько раз в «Приют ангелов» я приезжала при ней, и он вел себя как при первой встрече – радовал благоразумием, уверенностью и... многозначительными улыбками. Неужели это тот же человек, что в ее отсутствие вел себя, как грубоватый подросток? У меня появились сексуальные фантазии, в которых, однако, главным был не секс – в идеализированном варианте наших отношений я по велению судьбы спасала его от нее. Без меня он навеки останется в ее когтях.

Несколько недель я разрабатывала проект сада. Под «диалогом культур» она понимала большого гранитного Будду на постаменте, которого видела в каком-то каталоге. Отговаривать и переубеждать я не стала. Хочет посадить в центр маленького линкольнширского сада каменного толстяка – ее право.

Переустройство началось в марте 2000 года и заняло месяц. Я привозила с собой помощников, что ее поначалу возмущало: «Я думала, вы все делаете сами!» Пришлось объяснить, что лично на мне лишь дизайн и посадка. О ее «неизлечимой болезни» я ни разу не заговаривала.

Каждую минуту наедине с ним я твердила: «Ты должен ее оставить». Намекала, что хотела ответить на тот его поцелуй, но романы с несвободными мужчинами для меня табу. Порой он согласно кивал, а порой бросался ко мне: «А ну иди сюда!» – но я была непреклонна. Я объясняла: если останется, то проведет всю жизнь в «тюрьме», а если проявит характер, получит меня. Он говорил, что бросить ее не может, но меня это лишь распаляло. Я вбила себе в голову, что никто кроме меня его не освободит, и удвоила усилия – приезжала в «Приют ангелов» в откровенных нарядах и не упускала случая «сверкнуть» кружевным бельем. Пусть знает, чего лишается!

На том этапе я уже не чувствовала разницы между любовью и одержимостью. Я развязала войну между добром и злом (добром, разумеется, считала себя, а злом – ее) и должна была победить. На войне и в любви хороши все средства, поэтому я бесстыдно заговорила о деньгах. Я зарабатывала куда больше учительницы начальных классов и прямо заявляла, что со мной ему будет комфортнее и сытнее. Я радовалась, что не переспала с ним и что у них нет детей. «Она либо бесплодна, либо детей не хочет: еще белоснежные стены и горчичный ковер запачкают!» – подумала я и сказала, что мечтаю подарить ему малыша. Даже после таких слов он не решился ее бросить, а разрыдался. «Не могу я! Не могу!» – повторял он.

Работу над садом мы с помощниками завершили в отсутствие хозяев. Получилось именно так, как она хотела, то есть кошмарно: ряды розовых цветов, гравиевые дорожки, гранитный Будда. В общей сложности мне полагалось около двадцати трех тысяч фунтов. Первой вернулась она и устроила истерику: «Ненавижу этот сад! Он ужасен!»

Этого я никак не ожидала и спросила, что не так.

– Не знаю! Сад не такой, как я думала! Надеюсь, на гонорар вы не рассчитываете?

Рыдая, она села в машину и укатила прочь. Что оставалось делать мне? Дожидаться его. Когда объяснила, в чем дело, он поднял брови, словно произошло недоразумение.

– Она одумается! Не волнуйся, деньги ты получишь!

– Разумеется, получу, вы же подписали договор.

– Как мне теперь жить без тебя? – Он обнял меня и впился поцелуем в губы, но я отстранилась и заявила, подумав, что он наконец решил ее бросить:

– Нам нужно обо всем поговорить.

Он снова превратился в неловкого подростка. О своем католическом воспитании я прежде не упоминала, а сейчас решила использовать. Неужели я зря восемнадцать лет страдала, а теперь не сумею извлечь из этого пользу? Я назвала себя рьяной католичкой, мол, переспать с ним ужас как хочется, но поступиться принципами не могу, не могу лечь в постель с несвободным мужчиной. Узы брака священны, прелюбодеяние – смертный грех. Формально он холост, но живет с ней как с супругой, поэтому для меня они семья... Короче, я взяла на вооружение родительский репертуар, хотя ни одному своему слову не верила. Я использовала секс в качестве наживки, соблазняла его, подстрекала бросить ее ради меня.

– Так ты хочешь за меня замуж? – потрясенно спросил он, словно подобная перспектива терзала ему душу.

Вообще-то о браке я даже не думала, но в тот момент поняла, что хочу этого больше всего на свете. В его глазах читалось признание. И почему-то поняла еще и другое: он делал ей предложение, и не раз, но она отвергала.

– Да, я хочу за тебя замуж. Обещай бросить ее и жениться на мне, тогда мы займемся сексом прямо сейчас, рядом с гранитным Буддой, если угодно.

Он стиснул зубы, вцепился себе в волосы и закрыл глаза.

– Я не могу ее бросить.

Домой я ехала разбитая и подавленная. Через три дня пришел чек на причитающуюся мне сумму, а еще через две недели раздался звонок.

Услышав в трубке лишь тишину, я сразу поняла, что это он, и назвала его имя. Даже теперь, годы спустя, если при мне произносят это простое, распространенное имя, я вздрагиваю.

Он попросил меня приехать.

– Прямо сейчас. Пожалуйста!

– Ты бросил ее? Решил ее оставить?

– Да.

Я не поверила, но тем не менее села в машину и поехала в «Приют ангелов». Ее не было. Он налил мне красного вина. Вкус показался странным, но я все равно выпила. «Она уехала, она больше не вернется», – твердил он и уговаривал подняться с ним на второй этаж. Я отказалась. Ее вещи никуда не исчезли – и «собачьи» тапочки, и журналы, и сумки. Я поняла, что он лжет. «Тогда хоть обними!» – попросил он. После двухнедельной разлуки желание прикоснуться к нему вспыхнуло с невиданной силой. Мы прилегли на белый кожаный диванчик. Засыпая в его объятиях, я отгоняла мысль о его лжи, все казалось понятным: он, вероятно, знал, что она вернется не скоро. Должно быть, переехала к подруге или к родственникам. Он бросит ее, а раз столь срочно вызвал меня сюда, то наверняка понял, что не может без меня жить.

С сонливостью я не боролась, списав ее на вино и радость от встречи с ним. Лишь потом я узнала, что он растолок четыре таблетки клоназепама и всыпал мне в вино.

Проснулась (или пришла в себя) я не на диване, а привязанной к каменному постаменту в саду за домом. Руки точно приклеили к бокам – не шелохнешься! – в рот что-то затолкали и для верности залепили клейкой лентой. Теперь-то я в курсе: в рот мне затолкали розовую губку шесть дюймов длиной и три шириной. Множество подробностей выяснилось в полиции или еще позднее, в суде.

Я не могла пошевелиться, позвать на помощь, а самое страшное – я не понимала, что происходит и почему. Сперва я была одна, то есть наедине со своим страхом, а потом из дома вышла она. Увидев меня, расхохоталась. Отсмеявшись, сказала, что уберет кляп, если пообещаю не кричать. Я кивнула: от непрекращающихся слез заложило нос, и я испугалась, что еще немного – и задохнусь.

Она вытащила губку-кляп.

– Ты трахалась с моим мужем и думала, с рук сойдет?

– Это... это неправда!

– Правда-правда! Не смей врать!

– Клянусь, между нами ничего не было! Развяжите меня, пожалуйста!

– Но ты подбивала его бросить меня?

Отпираться не было смысла. Она затолкала губку мне в рот, вернула на место клейкую ленту и ушла в дом.

Когда она появилась в следующий раз, уже почти стемнело. Она зачерпнула с новой дорожки горсть гравия, прицельно швырнула в меня камешек, угодила в щеку. Никогда не думала, что крошечный камешек может причинить такую боль!

– В некоторых странах за соблазнение чужих мужей забрасывают камнями.

Дальше начался кошмар, ведь с кляпом во рту не оправдаешься, а она без устали швыряла в меня камни, некоторые с расстояния, некоторые в упор. Камни попадали в голову, в грудь, в руки, в ноги... Вскоре боль стала невыносимой, а пытка все продолжалась.

Она вынесла в сад маленький столик и стул, бутылку вина, бокал и штопор. Ночь напролет она пила вино – за первой бутылкой последовали еще две – и швыряла в меня камни, тот самый гравий, который я заказывала специально для ее сада. В начале работы я привезла ей камешки двух размеров. Слава богу, она выбрала помельче! Окажись гравий чуть крупнее, я бы погибла – именно так потом объяснили в полиции. Швыряла она не безостановочно, а с перерывами на вино и нравоучения. Дескать, мне повезло, что мы живем в Англии, где-нибудь на Востоке со мной бы такое сделали!