Двенадцатая дочь - Арсений Миронов

— Ну… приблизительно. Только плакать не обязательно. Вытри левый глаз.

— Я не плачу. У меня правильный взгляд?

Драть-передрать, я даже вздрогнул телом. У ведьмы был очень, очень правильный взгляд…

Что за бред. Я ведь умею сканировать женскую прелесть, фильтровать синтетические ласки и просеивать развесистую клубничку сквозь жесткий дуршлаг здорового мужского прагматизма. Тысячу раз великий психолог женских душ Мстислав Бисеров безошибочно вычислял тончайшую фальшь в вожделеющих взглядах однокурсниц — но теперь, признаюсь, чуть не растерялся.

Видимо, теряю чутье. У Метанки взгляд был даже слишком правильный. Чересчур.

И вдруг я передумал лезть в кармашек за волшебным волосом. Я понял совершенно ясно и прозрачно, что все вокруг — полная ерунда по сравнению с этим глупеньким зеленым взглядом. Терем, деревья за разбитым окном, птицы, собаки в латах, даже мюнхенские колбаски — полная туфта, декорация и пыль. А реальность — только то, что…

— Я люблю тебя, Мстиславушка.

Судьба моя — жестянка. Глупый, глупый Бисер, драть тебя, метать перед свиньями! Что тебе, дундуку, стоило отвернуться или хотя бы деликатно закрыть глаза, когда тебя, дурачка такого, целует красивая девушка. Но Бисер был полный осел. Люди доброй воли! Умоляю вас: не повторяйте моей ошибки! Когда вас целуют, закрывайте глаза! Наплюйте на окружающий мир!

Я не успел вовремя прикрыть веки — и все-таки заметил. Она блестела в желтых лучах, которые горячим солнечным ливнем перли с улицы в распахнутые окна. Она была маленькая, красноватая, чуть тронутая зеленью с внутренней стороны. Изогнутая и слегка помятая. Мелкие царапинки искрились и мигали, как золотые волоски. Нет, это была не бомба и не граната. Не мина замедленного действия.

Всего лишь ТАБЛИЦА ЖЕСТЯНА С УЗОРАМИ.

— Ой, а это что такое? — глупым голосом, по-прежнему веселым голосом спросил я, уже чувствуя, как тошно замирает сердце.

Метанка ответила убийственно честно:

— А это… от ночного рыцаря осталось. Я проснулась на пасеке, а на запястье — вау! Жестянка. Довольно красивый узорчик… Жаль, что тяжелая — под мужскую руку. Я ее не ношу, а выкинуть жалко.

— Выкинуть жалко… — почерневшим голосом откликнулось мрачное эхо по имени Мстислав. — Почему?

— Да сама не пойму. Как будто чудится мне, что эта фенька — непростая. Будто она теплая, ценная. Не могу объяснить. Глупо, конечно… Ненужная вещь и взялась невесть откуда, а выкинуть — рука не поднимается.

— Рука? Рука поднимается, — мертвым голосом произнес я. Быстро разорвал объятия, вышагнул прочь из медового сладкого плена. Протянул руку… Схватил и быстро выкинул в сквозящий проем разбитого окна.

— Рука поднимается, крошка.

А дальше… дальше все произошло как в гнусном, пошлом водевиле.

Метанка: — Что… что с твоим лицом? Что случилось…

Бисер: — Я в порядке, милашка. (Опускает левую руку в карман.)

Метанка: — Мне страшно… У тебя такой взгляд!

Бисер: — Одну минуту, крошка. (Делает два шага вбок и становится в тень, падающую от полога кровати. Резко оборачивается, вынимает что-то из кармана.)

Метанка: — Что ты вынул? Это нож?

Бисер: — Это сущая ерунда, милая. Ничего не бойся. Сейчас я тебя поцелую.

Метанка: — Я боюсь…

Бисер: — Я тоже, крошка. (Лицо его остается в тени, никто не видит его лица.) — Подойди ко мне, я тебя поцелую.

(Метанка молча встает и приближается к Бисеру. Оба попадают в тень.)

(Зритель, как ни старается, ничего не видит.)

ЧЕЛОВЕК В ЗЕЛЕНЫХ ГЕТРАХ ПРИХОДИТ С ХОЛОДА

Реальность далека от юношеских песен,Когда медовый месяц вышел вон.И, если не мечтать,Реальность превратится В раскрашенный картон.

«Для блага Империи… советую отдалить от дел и советов Принцев Вюртембергских и с ними знаться как можно менее. Равномерно же отдалить прочих немцев обоих полов».

Снег был мокрый, липкий. Маленькая девочка в белой смешной ушанке, пыхтя в толстый шерстяной шарф, с трудом поднималась по склону холма, прокладывая неровную лыжню меж звенящих промороженных берез. Наконец остановилась — уронила лыжные палки, поднесла к лицу рукавичку, закрывая глаза от солнечного блеска… Вот она, как на ладони!

В оптический прицел были отменно видны ярко-красные щечки, темные щелочки-глазки чуть пониже ровно остриженной черной челки — даже пуговки на серебристой спортивной курточке. Вот тебе, малютка! — улыбнулся я, мягко притапливая курок. Мягкий щелк, легкий вздох отработанных газов, тихий звон в мерзлом воздухе — в последний миг девочка дернулась, будто от предчувствия…

Слишком поздно, милашка. По детской груди хлестнуло багровым, курточка лопнула — выронив из-под одежды припрятанный мини-автомат с глушителем, девочка подлетела в воздух — нелепо мелькнув ярко-желтыми лыжами, маленькое тельце скрылось в сугробе.

Просто удивительно удачный день, подумал я, передергивая затвор. Казалось бы, совсем нехитрую засаду я оборудовал для полуденной охоты в уютном дупле трехсотлетнего дуба. Этот дуб был заблаговременно посажен здесь, на перекрестке лыжных тропинок, всего-то пару часов назад. Величественный силуэт мертвого дерева, безусловно, привлекал внимание, однако никто из моих противников почему-то так и не смог догадаться, что такая красота обустроена неспроста.

Протянув руку, щелкнул тумблером радиопередатчика.

— Траян — диспетчеру. Только что отработал мелкую, — сообщил я, мусоля микрофончик, болтавшийся у самого рта на тонком усике. Добавил с небрежной гордостью: — Общий счет — три трупа! Зубровка, Би-Джей и теперь — Саке.

— Принято, — улыбнулся нежный девичий голос в наушниках. — Поздравляю с удачным выстрелом, босс.

— Какие ньюз у конкурентов? — осведомился я, параллельно наблюдая, как «убитая» девочка барахтается в снегу, пытаясь выбраться из двухметрового сугроба.

— По-прежнему лидирует вила Ракия, сэр. У нее пять попаданий. Только что на связь вышел господин Акундин. Сообщает, что закончились патроны.

— Опять все профукал в чистое небо, — ухмыльнулся я. — Ладно, выдайте чайнику пару магазинов. Что наш барошка фон Кульбитц?

— Минутку, сэр, я посмотрю. Три минуты назад у них была довольно активная перестрелка с вилой Перцовкой. Оба легко ранены, сумели разойтись.

Я сощурился: оч хор. Хитрая лисичка Перцовка мелькала на горизонте минут десять назад… Скорее всего отходить будет к лесу — а значит, поползет аккурат мимо моего дуба… Мы ее встретим. Только сидеть надо тихо — у девочки фантастический слух (все таки не зухры-махры, а вила-инфильтратор).

— Слышишь, красавица! — с улыбкой прошептал я в микрофон. — Переправьте-ка мне еще одну ма-а-аленькую бутылочку «Джеймсона». Что-то холодает тут, в дупле…

— Вынуждена огорчить вас, повелитель. «Джеймсон» закончился, — вздохнул голосок диспетчера. — Вы вчера наколдовали только три бутылки. Высылаю ящик «Джек Дэниэлс»?

— Не надо, — раздраженно цыкнул я, щелбаном вырубая тумблер. Гадство! Пить бурбон во время занятий спортом? Фи, это дурно для здоровья.

Вообще-то зимний пэйнтбол (или, как его иногда называют в Ледянии, «реальный биатлон») — мой излюбленный вид спорта. Белый спорт для белых людей. Очень оттягивает нервы. Все-таки классно я придумал устроить зиму! Надоела эта мрачная фаллическая башня, затхлый дворец и однообразные подземелья. В конце концов, я — демиург в самом расцвете творческих сил. Не собираюсь всю жизнь прожить в одних декорациях. Сегодня утром вдруг остро захотелось покататься на горных лыжах — и я решил, что пришел январь. Активизировал воображение, вдохнул полной грудью четыре литра волшебной пыльцы — и вперед: как загрохотало! Снег повалил, озеро корочкой льда поросло — тонюсенькой, но крепкой! Вилы мои завизжали, побежали резвиться с белыми мухами — как были, босиком! Вила Ром вообще в бикини выскочила — а что делать, они вообще зиму впервые увидели.

Вверху, под сводами пещеры грохотало часа полтора, снегопад шумел, как канонада; робокурица испугалась и полезла в бомбоубежище, а жрец Би-Джей затрепетал и наотрез отказался открывать окна, утверждая, что это не снегопад, а новая магическая атака вражьих сил. Я посмеялся, похлопал его по спине — и, размеренно дыша, начал сносить постройки. Башню нивелировал напрочь — надоела. Люблю делать перестановки в квартире! Вместо дворца наваял из пыльцы уютное швейцарское шале о трех этажиках с подземной сауной и бассейном. Сортир специально на дворе поставил — чтобы по снегу бегать, чистенький такой, деревянный. Ну — и все, как положено: шкуры белых медведиц на полу, липовые доски на стенах, лыжи у печки стоят — плюс все такое. Здорово получилось, зря Би-Джей на меня ворчит, что несолидно.