Морская дорога - Урсула Ле Гуин

     И она заплачет. Ей действительно станет стыдно, она испугается, и ее начнут утешать, И все вместе они будут плакать на кухне - на кухне нашего мира. Плакать теплыми слезами, какими плачут на кухне женщины, находящиеся далеко от берегов холодного моря, от блестящих соленых сверкающих окраин Вселенной. Но они понимают, ГДЕ они и КТО они такие. И знают, кто ПРАВИТ этим Домом.

ДЖЕЙН, 1955

     Я построила этот дом, мама! На твоей земле, на нашей земле, на старом Келли-плейс, на нашей Собственности, на вершине Бретон-Хэд! В наши дни деньги даются нелегко, и я копила целых десять лет. Берт Браун был рад получить работу, потому что сейчас никто почти ничего не строит. Весь каркас дома собран из бревен, оставшихся от старого отеля "Экспозишн", Где я когда-то была официанткой и где познакомилась с Лафом. Джон Ханна в прошлом году его окончательно разобрал. И сказал мне: бери, сколько тебе нужно. Он и сам из этих материалов построил два дома; а я построила один. Дом обшит отличной чистой еловой доской, красивые дверные филенки и все такое; полы из белого дуба Это действительно очень хороший дом, мама!

     И мне бы так хотелось, чтобы ты могла его увидеть. Ты вела хозяйство в разных домах, ты трудилась на разных фермах, купленных твоими мужьями, ты сама покупала и продавала собственность, ты подарила мне дом на Хемлок-стрит, но у тебя никогда не было своего собственного дома - ты долгие годы жила над бакалейной лавкой. Но всегда говорила: я хотела бы построить дом на самой вершине Бретон-Хэд, на нашей СОБСТВЕННОЙ ЗЕМЛЕ Прошлой ночью я впервые ночевала там, хотя стены на верхнем этаже еще не закончены, вода не подсоединена, не доделано еще десять тысяч всяких мелочей. Но прекрасная широкая дубовая доска на полу выдержит долгие годы, а стропила сделаны из настоящего кедра, и окна смотрят прямо на море. Я спала в комнате над морем и всю ночь слушала волны.

     А рано утром, едва проснувшись, увидела, как совсем рядом с домом прошли лоси. Еще только начинало светать, и я с трудом разглядела их; они прошли по мокрой луговой траве и спустились в лес. Девять лосей сразу!

     И все двигались так легко, и были так величавы, и с таким достоинством несли свои тяжелые ветвистые короны. Один, уже шагнув в темную тень, под деревья, оглянулся и посмотрел на меня.

     Я принесла из ручья воды, сварила кофе и пила его, стоя на кухне у окна. Небо светлело; сперва оно стало желтовато-розовым, потом красноватым, и на этом красном фоне пролетела большая голубая цапля - видно, поднялась с болот, что раскинулись там вокруг ручья.

     Я никогда не могу сразу отличить цаплю, когда она в полете, и гадаю: что же это за птица медленно летит в небесах на своих широких крыльях? А тут я сразу узнала ее, едва увидев - словно вдруг вспомнила забытое иностранное слово, словно увидела свое собственное имя, написанное буквами незнакомого мне алфавита, - и, узнав ее, я произнесла ее имя: Цапля.

Летом в 50-е - 60-е годы

     Летние приезды домой, когда в колледже наконец каникулы, когда садишься на поезд и едешь через весь континент с далеких восточных берегов, обремененных историческими событиями, чересчур развитой промышленностью и чрезмерным количеством людей, когда уезжаешь из старых больших городов, основанных нашими предками и всецело поглощенных собой... Домой - из колледжа, который называют "матерью питающей", alma mater, хотя Вирджинии колледж всегда представлялся стариком, богатым и знаменитым дальним родственником или в крайнем случае двоюродным дедушкой, который вечно занят своими великими делами и едва замечает существование внучки. В его щедром, роскошном особняке она училась жить тихо, этакая "хорошая девочка", с каждым днем становясь все лучше. Но летом поезд мчался домой через прерии, через горы, прочь от мира колледжа - на запад.

     Их с Дейвом поженил мировой судья.

     - Ты действительно не хочешь попросить свою мать, чтобы она приехала? - искренне удивился Дейв. Она только рассмеялась и сказала:

     - Ты же знаешь, у нас в семье не очень-то увлекаются свадьбами.

     Свой медовый месяц они провели в Нью-Хэмпшире и Майне, в летних домиках его родственников. Совет колледжа выплачивал Дейву небольшую стипендию, поскольку он, окончив колледж, поступил там же в аспирантуру и занимался исследовательской работой, а жили они в основном на то, что она зарабатывала, печатая на машинке и редактируя чужие диссертации и курсовые работы. В то лето Дейв впервые поехал на Запад; он как раз заканчивал свою диссертацию.

     Бабушка переехала на Хэмлок-стрит к матери, чтобы молодая пара могла чувствовать себя в доме на Бретон-Хэд совершенно свободно и, по словам бабушки, не натыкалась постоянно "на всяких там старух". И чтобы Дейв мог спокойно работать и никто его не отвлекал бы. Мужчины не способны как следую работать, забившись в нору или в угол; мужчине нужно пространство, чтобы было, где развернуться, сказала Вирджинии бабушка. Через день или два Дейв передвинул бабушкин дубовый рабочий стол от западного окошка к внутренней стене. Он сказал, что его, во-первых, отвлекает вид моря, стоит ему поднять глаза от рукописи, а во-вторых, ему неприятно, что море совсем не там, где ему положено быть. "Лицом к стене я по крайней мере не вижу, как солнце садится прямо в море, и возвращаюсь наконец к реальной действительности", - сказал он ей. "Потрясающий там все-таки пейзаж, - говорил он потом, когда уже вернулся в свой привычный мир. - Такой простор, знаете ли, ну просто насколько глаз хватает! Моя жена родом из Орэ-гэна". Дейв произносил слово "Орегон" так, словно оно было иностранное. Вирджинии было смешно, что он не может правильно произнести название целого огромного штата, но тогда это казалось ей очень милым. "А я считала, что пальмовая водка называется "Шенек-тодди", пока не приехала на Восток", - пыталась шутить она. Но он оставался невозмутим. Все знают, что водка называется "Шенектади"! И ее шутка совсем не казалось ему смешной.

     Лето... Когда летним утром просыпаешься на широкой постели под широким окном в западной спальне, то первое, что видишь, открыв глаза, это небо над морем. И все время слышишь - и во сне, и бодрствуя - рокот океана, успокаивающий, убаюкивающий, доносящийся откуда-то снизу, из скал у подножия Бретон-Хэд - непрерывный и удивительно мирный. Дейв работал допоздна, иногда просиживал за письменным столом до двух-трех часов ночи, потому что настоящая работа у него получалась только тогда, когда ему удавалось превратить ночь в день, переделать здешний мир под себя. Он пробирался в спальню в полной темноте, еще не отключившись от своей рукописи, полный сухого электрического напряжения, и будил ее. И разбуженная, полусонная Вирджиния, не зажигая света, втягивала его в мерное биение моря, в приливное качание волн, убаюкивала, успокаивала, пока он не засыпал с нею вместе, вместе, вместе... На рассвете ее обычно будили птицы своим настойчивым хоровым пением, и она вставала и выходила на улицу. Дважды за лето она видела лосей, направлявшихся мимо их дома к лесу.

     Солнце довольно поздно появлялось из-за синеватой Прибрежной гряды - из-за дальних пустынь, из-за прерий, из-за древних городов... И гораздо позже, уже часов в десять-одиннадцать сверху наконец спускался Дейв, а потом долго сидел за столом и молчал, точно язык проглотил, держа в руках чашку кофе и медленно просыпаясь. Потом он вновь садился за письменный стол, повернутый лицом к стене, - писал и переписывал заново свою диссертацию "Образ Цивилизации в произведениях Паунда и Элиота". Телефонные звонки научному руководителю; долгие многочасовые разговоры; паника из-за случайно потерянного примечания.

     Вирджиния вела довольно ленивый образ жизни, полностью отдаваясь солнцу и ветру; она много гуляла по пляжу, варила желе из диких слив и изображала хозяйку в доме своей бабушки. Иногда она пыталась что-то писать, но так и откладывала в сторону недописанным.

     Было как-то нечестно сейчас здесь работать. Работа высосет из нее всю ту энергию, которая должна принадлежать только ему, чтобы он наконец завершил свой, такой важный труд.

     Следующий раз она провела лето дома только три года спустя. Дейв уже работал в Университете Брауна, быстро становясь одним из наиболее высокооплачиваемых преподавателей в Индиане. "Я не хочу сворачивать на боковую дорожку", - говорил он, и Вирджиния соглашалась, хотя, когда они приезжали в Блумингтон брать интервью, она искренне восхищалась этими местами, высокими деревьями в роще университетского кампуса, где в вечерних сумерках мелькали огненные мухи и вечера были такими теплыми, тихими, исполненными очарования и летних ароматов, как всегда в центральных штатах. Но это был как бы сон. А реальностью была их жизнь на Востоке. И Дейв знал, что она страшно тоскует по дому.