У Терека два берега… - Дмитрий Вересов

Ермолова потом царь отослал с Кавказа. Другие главнокомандующие, сменяя друг друга, пытались закончить войну с горцами одним генеральным сражением, но рано или поздно вынуждены были возвращаться к тактике Ермолова. Опять стучали топоры в лесу, прерываемые временами ружейной трескотней и дикими криками абреков. Дремучий лес за годы Кавказской войны постепенно превратился в причудливую долину с лугами, поросшими высоким травостоем, зарослями боярышника и шиповника, с островками дубрав и кленовых рощ. Ни у кого из местных жителей теперь не повернулся бы язык сказать, что этот райский уголок, благодатный и для конного, и для пешего, и для зверя, сработан безжалостными топорами русских солдат.

Даже суровые чеченские мужчины теплели сердцем, когда полоса заката над долиной повторялась в траве бегущей в даль полосой пунцово цветущего шиповника, или когда покрытый утренней росой куст вдруг приходил в движение, плыл над ковылем, постепенно превращаясь в оленьи рога, или когда взгляду горца открывались древесные заросли, сплошь покрытые невесть откуда взявшимися розами, снизу доверху, от темно-зеленой травы до прозрачной небесной лазури. Так цветет кавказский рододендрон, действительно, напоминающий издалека чайные розы.

Ближе к горным склонам, освобожденные от повинности воевать с конкурентами за солнечный свет, размахнулись во все стороны ветвистые дикие груши. Только они, казалось, хранили память о дремучем прошлом долины, стараясь переплестись, запутаться ветками, устроить хотя бы собственные, семейные дебри. Мужчины из Дойзал-юрта приходили сюда охотиться за фазанами, которые, погибая целыми выводками, опять прилетали в заросли дикой груши, не в силах противиться красоте долины. Здесь вообще была хорошая охота на пернатых.

Но одну птичку жители Дойзал-юрта почитали особо, конечно, после орла. Долину облюбовали себе для гнездования, песен и шумных перелетов розовые скворцы. Еще до революции, это хорошо помнили в окрестных аулах, откуда-то из степей по воздушному коридору в долину проникли полчища саранчи. Чеченцы, которые не отступали перед русскими штыками и картечью, растерянно смотрели, как деревья, кустарники и травы покрываются тучами бесчисленных врагов всего растущего на земле. Перед ними были бессильны и шашка Гурда, и кинжал Басалай.

Но вдруг в воздухе пронеслась стая небольших птичек с розовыми брюшками. Они стремительно пролетели над погибающей долиной и тут же скрылись. Это были только разведчики. За ними появились хорошо организованные отряды, которые тут же врубились в полчища саранчи…

«Настоящие джигиты, — говорили потом мужчины Дойзал-юрта. — Не от этих ли красных птиц пришел обычай красить бороды на войне?»

Это было последнее крупное сражение в долине со времен пленения имама Шамиля.

Нежно-зеленый клин долины, между бурыми лесными склонами, был виден на востоке из крайних дворов Дойзал-юрта. Оттуда теплый ветер приносил уже смешанный по пути запах цветов и трав. На западе, откуда прибегала в ущелье речка Актай, вечно клубился туман, будто там вечно закипал чей-то огромный котел. Как будто прямо за туманом, а на самом деле достаточно далеко, поднимались снежные, подкрашенные солнцем, вершины.

Напротив, на другой стороне горного ущелья, был лес. Точно такой же, как и на этой, но без проплешины, на которой несколькими ярусами плоских крыш и разместился Дойзал-юрт. Прямо отсюда, с крыльца дома, молодой острый глаз мог различить узкие спины косуль, карабкавшихся вверх по склону, или темную движущуюся кочку медведя. Причудливые изгибы земной коры создавали иллюзию близости добычи и плодов, чистой воды и плодородного чернозема, теплой долины и ледяных вершин. Так мог выглядеть рай, если бы человек действительно знал, чего он хочет в той, другой, жизни…

Айсет слушала бы и слушала Марию Степановну, да только праздник закончился, гости встали из-за стола, прощались, обнимаясь и пожимая друг другу руки.

К Марии Степановне подошел смуглый красавец, подал руку, помогая подняться из-за стола, что-то тихо проговорил на ухо.

— Айсет, это мой внук Азиз, — сказала Мария Степановна.

Юноша наклонил голову, расплылся в белоснежной улыбке.

— Добри ден… — проговорил он с ужасающим акцентом и, не меняя приветливого выражения лица, сквозь зубы процедил: — Oh, Gran, really, I’m fed up with your filthy barbarians, let’s go, it’s time…[19]

Айсет так и подмывало заехать по надменной, смазливой харе. Но это был бы знак внимания, а хлыщ ее внимания не стоил.

— Прощайте, Мария Степановна, и спасибо вам, — сказала она, поднимаясь.

— За что ж спасибо-то? — улыбнулась та.

— За вашу жизнь, да продлит Аллах ваши годы…

Азиз бережно подвел бабушку к белому микроавтобусу с эмблемой ОБСЕ, усадил на переднем сиденье, сам сел рядом. Автобус тронулся, сопровождаемый эскортом из нескольких военных и милицейских машин.

Незаметно подошел дядя Магомед, тронул за плечо.

— Пора и нам…

— Интересная старушка Мария Беноева, непростая, — заметил он на обратном пути. — Из самой Америки прилетела, с гуманитарной миссией. Ее сын Салман — знаменитый хирург, золотые руки. Своя клиника в Сан-Франциско, денег много. И внучок, Азиз, толковый, говорят, парнишка, тоже на врача учится… Пойдешь за такого?

Айсет вспыхнула, но все же сдержала себя.

— Как прикажешь, дядя Магомед…

Дядя расхохотался.

— Молодец, правильно отвечаешь… Да ладно, пошутил я, не пара он тебе, одно название, что чеченец, а так — надутый янки, испорченный, гнилой. Ну ничего, скоро мы и до них доберемся… А как тебе школа, понравилась, да?

— Очень… Знаешь, дядя, это здорово, что ты здесь школы строишь…

— Да… Так вот, ночью эту школу взорвут. Очередная провокация ФСБ. Как всегда, все спишут на партизан, начнутся аресты, зачистки… Ты к утру успеешь написать об этом заметку?

На сей раз Айсет не сдержалась.

— Нет! Я не стану писать! — хрипло выкрикнула она, и тут же опомнилась, сжалась от страха, ожидая вспышки дядиного гнева.

Но Магомед Бароев только рассмеялся.

— Нет — и не надо… Отдыхай пока…

Дома, когда Айсет уже забралась в кровать, дверь ее комнаты неслышно открылась, и она услышала тихие, осторожные шаги.

— Кто?!.. — встрепенулась Айсет.

— Это я, госпожа, Эльза… Не спишь? Сказать хочу. Когда ты с хозяин уехал, Зелимхан приходил, и с ним какой-то русский. В твоя комната приходил, ящик твой включал. Долго сидел. Писал что-то…

— Спасибо, Эльза… Иди.

Новость не на шутку встревожила Айсет. В компьютере были ее неотправленные письма к Софи-Катрин, в редакцию Си-би-эн, кое-какие заметки для себя. И несколько файлов с собранными ею сведениями о деятельности Магомеда Бароева.