Черный археолог - Александр Быченин

– А тут приятно, патрон, – поделился я впечатлениями, когда Хосе уверенно вонзил глайдер в довольно плотный поток летательных аппаратов над одним из верхних ярусов. – Это местная традиция – озеленять все вокруг?

– Это жизненная необходимость, – хмыкнул Пьер. – Терраформирование по-сингонски.

– Оригинально, – поддакнул Хосе, сворачивая направо вдоль «мостка», в сторону не самого большого небоскреба в паре километров от нас.

По мере приближения к опоясывавшей его «прогулочной палубе» скорость пришлось сбросить, и теперь мы плелись еле-еле, что совсем не раздражало, по крайней мере, меня – посмотреть вокруг было на что.

– Чтоб вы знали, мои малообразованные соратники, обитатели Сингона даже в этом вопросе поступили вопреки здравому смыслу. Вместо того чтобы изменить всю планету, они ограничились одним материком. Тем самым, над которым мы в данный момент находимся. Как им удалось обойтись без глобального вмешательства в экосистему и климат мира, лично для меня загадка, как и для многих ученых Федерации, но с фактами не поспоришь – этакий «затерянный мир» в масштабах отдельно взятого материка. Понятно, что от остальной части планеты отгородиться они не сумели, такой огромный силовой купол создать нереально. Вот и защищаются от внешних воздействий по мере возможностей. А возможность только одна – создать для земных растений и животных такие условия, чтобы они со стопроцентной вероятностью вытесняли эндемичную флору и фауну.

– Это сколько же деньжищ надо было вбухать! – восхитился Хосе, не забывая лавировать в несколько поредевшем транспортном потоке. – Тут, считай, голых поверхностей и нет.

– Им пришлось, – пожал плечами Виньерон. – Новый Токио – крупнейший город на планете. И самый высокий – небоскребов тут больше, чем где-либо еще. Даже земной прототип ему по этому показателю уступает. По сути, город – одна огромная многоуровневая оранжерея. И нужно это для того, чтобы помешать семенам эндемиков, переносимым атмосферными потоками, зацепиться за жизнь. Не будь всех этих плющей и прочих кустов, все свободные поверхности уже бы оккупировали местные растения. А для людей это не самое приятное соседство. Многие представители здешнего растительного царства для человека токсичны. Конечно, концентрация ядов очень мала, но длительное воздействие, годами и десятилетиями, неизменно приводит к печальным последствиям. Поэтому Сингон в настоящий момент единственная планета в Сфере Человечества, на которой царит культ синто почти в чистом виде. Почти, потому что в пантеоне куда более значительное место занимают духи растений, чем в оригинальном учении. К душам предков пиетета гораздо меньше. Профессиональная, скажем так, деформация, – усмехнулся он напоследок и замолчал, погрузившись в раздумья.

Н-да, занятное местечко! Странно, что тут так и не возник культ науки по образцу царившего в умах людей в пятидесятых – шестидесятых годах двадцатого века. По сути, именно науке, в частности генной инженерии, Сингон был обязан жизнью. Но красиво тут, не поспоришь. Какое-то особенное настроение, какого никогда не бывает в типичных мегаполисах, переполненных транспортом и людьми. Нет, народу тут как людей, да и глайдеров всех мастей немерено. Да что там говорить, где еще найдешь город, практически сросшийся с космопортом, и не просто космопортом, а структурой, способной принимать немалых размеров лайнеры. Наш Magnifique еще не самый большой, в соседях у нас полуторакилометровый «Суринам» стоял – та еще бандура на тысячу с лишним пассажиров. И похоже, местных такое соседство совершенно не напрягало.

– А остальные города такие же? – поинтересовался я в пространство.

Вышедший из задумчивости Пьер воспринял вопрос на свой счет:

– Нет, других таких нет. Там живут скромнее. Небоскребов нет, больше вширь строятся. Соответственно защита от атмосферных вихрей уже не имеет такого значения. Плюс примерно половина населения разбросана по гидропонным фермам и мелким деревенькам, обслуживающим животноводческие предприятия. Кстати, запомните – местные очень плохо воспринимают порчу зелени. Не ломайте ветки, не рвите цветы, не ходите по газонам, кроме специально отведенных для этого мест. Если понадобился букет – зайди в ближайшую лавчонку, там есть все, чего душа пожелает. Ну и штраф огрести проще простого, если эти незамысловатые правила не соблюдать.

Прямо экологическая тирания! Встречал термин в какой-то фантастической книжке, но тогда не понял. А теперь все встало на свои места. Неплохо бы тут прогуляться, осмотреться – когда еще в таком райском местечке доведется побывать. У нас все больше пустыни или города под куполами случаются, о тенистых парках приходится только мечтать.

Между тем глайдер достиг места назначения, и Хосе аккуратно пристроил аппарат на ухоженной стоянке у входа в кафе с непонятным названием. Видимо, заведение только для своих, потому что латиницей вывеска не была продублирована – рядок черных иероглифов на красном фоне, и все. Зато окна огромные, во всю ширину парковки. Стены увиты плющом, за стеклами свисают то ли лианы, то ли виноградные лозы, толком не разобрать. Двери гостеприимно распахнуты, вместо швейцара и «вертушки» винтажная бамбуковая занавесь, колышущаяся на ветру и негромко при этом постукивающая. В закутке у входа, под навесом из пестро окрашенного вьюна несколько аутентичных деревянных столиков с плетеными креслами. Лепота, в общем.

– Прибыли, – объявил Виньерон, распахивая дверцу. – Хосе, закажи себе чайку, можешь вон в беседке посидеть. Но далеко не уходи. Пошли, Поль.

– А почему мы Хосе с собой не взяли? – поинтересовался я у Пьеровой спины, когда мы достаточно удалились от глайдера. – Спокойно же все.

– Не принято наносить визит вежливости более чем с одним сопровождающим, – пояснил шеф, спокойно вышагивая по вымощенной диким камнем дорожке. – Очень это на охрану смахивает. По местным конечно же понятиям. Нобору-сан меня неправильно поймет.

– Ну и обошлись бы Хосе, – буркнул я. – Меня-то зачем тащить было?

– Да тут, похоже, депрессия! – притворно удивился дражайший шеф. – Тем более тебе полезно будет подышать свежим воздухом. Заодно приобщишься к древней культуре. Все, хорош ныть, пришли уже.

Он осторожно отодвинул тростью несколько шнуров с нанизанными на них бамбуковыми трубками и шагнул в зал. Я последовал за ним, умудрившись ввинтиться в оставленный патроном проход и не задеть ни одну висюлину. Внутри царил интимный полумрак. Впрочем, глаза быстро привыкли к перепаду освещения, и вскоре я смог разглядеть помещение во всех подробностях. Интерьер оказался типично японским, с уклоном в местную специфику – везде, где только можно, стояли горшки с растениями, с потолочных балок свисали длинные лохмы лиан, а решетчатые перегородки, разделявшие «нумера», были увиты плетями вьюнов. Все это цвело и оглушало сложной гаммой ароматов, весьма тем не менее между собой сочетавшихся. В первый момент меня даже повело, в голове зашумело, но вскоре организм адаптировался, и я пришел к выводу, что в таком подходе к оформлению гостевой залы есть своя прелесть. По крайней мере, ни в одном из заведений, что я посещал ранее, не было столь самобытной атмосферы, и из-за запахов в том числе.