Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

Перед каждым серьезным шагом Гайдар приходил к Фраерману. Это был годами отработанный ритуал. Аркадий Петрович являлся тщательно выбритый, отпаренный в бане, в белоснежной рубашке. Фраерман был для него главным советчиком и главной опорой во всех житейских неурядицах и коллизиях.

В том же виде Гайдар явился и на этот раз.

— Рува, — сказал он, — я все же хочу напечатать «Судьбу барабанщика». Как ты на это смотришь?

Насмешливый, по-оракульски сдержанный Фраерман зашелся от крика:

— Мишугинэ! — что по-еврейски означало «сумасшедший». — Ты случайно остался жив. Ты снова хочешь положить голову на плаху?

— Но Рува! Во-первых, сейчас никто не осмелится меня в чем-либо обвинить. Во-вторых, ни за что погибают не только взрослые, но и дети. Должен кто-нибудь заступиться хотя бы за детей?

Не знаю и не понимаю, как Гайдару это удалось. Рувим Исаевич мне тоже не сумел объяснить, но в 1939 году повесть «Судьба барабанщика» вышла отдельной книгой в Детиздате.

По поводу всей драматической эпопеи в дневнике Аркадия Петровича сохранилась короткая запись: «Проклятая "Судьба барабанщика" крепко по мне ударила»[73].

ВТОРАЯ БОЛЬШАЯ ЛОЖЬ БОРИСА ЗАКСА: «ГАЙДАР БОЛЕЛ МДП»[74]

…У каждого человека есть предмет гордости. Я, например, в детстве гордился боевыми наградами моего отца. А Борису Германовичу льстило, что, живя с Аркадием Петровичем в одной комнате, он дважды наблюдал начало тех самых приступов болезни, из-за которых Гайдар был вынужден время от времени лечиться в психоневрологических клиниках. Очевидец этого редкого и драматического зрелища, Закс все последующие годы больше всего ценил себя в качестве уникального специалиста по недугам и (как он с годами всерьез полагал) порокам Гайдара.

Возраст делал с Заксом свою разрушительную работу. Если в воспоминаниях 1946 года Борис Германович писал о болезни Гайдара с сочувствием, то в «Американских мемуарах» приступы того же самого недуга он подает уже в насмешливо-обличительном тоне. Обновленная трактовка болезни Аркадия Петровича и подсказала Солоухину решение заявить, что Гайдар страдал садистскими наклонностями и что «воспоминания Б. Г. Закса подтверждают это»[75].

Чтобы «Американские мемуары» обрели весомость, Борис Германович решил придать им исследовательско-медицинский уклон. Полвека спустя после гибели Гайдара Закс поставил своему «старшему другу» скандально-сенсационный диагноз — «маниакально-депрессивный психоз».

Между тем, как свидетельствуют сохранившиеся документы, Гайдар таким заболеванием никогда не страдал.

Напомню: в 1919 году во время боя рядом с Аркадием Голиковым разорвался артиллерийский снаряд. Шрапнельные пули попали в ногу, а самого Аркадия взрывная волна сорвала с седла.

Упал он плохо — на спину и плашмя. Получил сильную контузию головы, но еще больше досталось позвоночнику. Позвонки не треснули, не сломались, но на позвоночнике, одном из главных регуляторов нашего организма, этот удар спустя время сказался.

При спокойном образе жизни последствия падения могли не проявляться 10–15, даже 20 лет. В экстремальных условиях, в которых оказался Аркадий Голиков, затаившаяся болезнь дала о себе знать через три года.

Когда после службы в Хакасии Гайдар приехал в Москву на учебу, здесь, на обычной военно-медицинской комиссии, по легкому дрожанию вытянутых рук и другим малоприметным признакам врачи обнаружили, что Аркадий Петрович тяжко болен. Их диагноз: травматический невроз.

Чем же невроз отличался от маниакально-депрессивного психоза?

Начнем с того, что между неврозом и психозом такая же разница, как между бронхитом и раком легких.

Маниакально-депрессивный психоз — это постепенное и необратимое изменение качества мозговых клеток. Чаще всего оно сопровождается появлением стойких «сверхидей», именуемых бредом, и разными формами подавленности духа. Депрессии нередко заканчиваются попытками самоубийства.

Травматический невроз — это периодическое нарушение кровоснабжения клеток мозга. Сбои такого рода способны приводить к кратковременным изменениям в поведении больного. Но все становится на место, если кровоснабжение удается восстановить. Писал же Закс в 1946 году: «Его (Гайдара. — Б. К.) моральная и душевная цельность в светлые периоды (между приступами. — Б. К.) не страдала…»

Еще одно отличие травматического невроза от маниакально-депрессивного психоза состояло в том, что невроз не разрушал мозг, не калечил характер, не обеднял литературное дарование. Подтверждением служит тот факт, что с годами Аркадий Петрович создавал все более совершенные художественные произведения. Сравните «РВС» с «Голубой чашкой». Или сравните повесть «На графских развалинах» и «Судьбу барабанщика».

По своему механизму травматический невроз сравним с легкой формой эпилепсии, где человек после приступа вновь делается работоспособен.

Все мы помним: эпилепсией страдал Ф. М. Достоевский. Но в периоды между приступами он создавал гениальные произведения, не превзойденные до сих пор.

Маниакально-депрессивным психозом болел другой писатель — Всеволод Михайлович Гаршин. Даже на лучших его произведениях лежит печать глубокой безысходности. Сопоставьте знаменитый рассказ «Красный цветок» с «Чуком и Геком» Аркадия Гайдара. Гаршин закончил свою жизнь, прыгнув в лестничный пролет.

Заявления лжебиографов во главе с мастером кинофальсификаций мадам Гатаулиной, будто бы А. П. Голиков-Гайдар пытался покончить жизнь самоубийством, лживы. Ни в медицинских документах, которыми я располагаю в копиях и даже в подлинниках, ни в воспоминаниях людей, которые близко знали писателя, такие попытки не зафиксированы. Не пишет о них в «Американских мемуарах» и подделыватель гайдаровского диагноза Б. Г. Закс.

Поскольку травматический невроз — это периодическое и частичное кислородное голодание отдельных зон мозга, то могу сказать: если бы рядом с Аркадием Петровичем в 1930-е годы оказался человек, способный научить его дыхательной гимнастике, или толковый методист по лечебной физкультуре, вся литературная и личная жизнь А. П. Гайдара могла бы сложиться совсем иначе.

Говорю об этом на основе собственного опыта в качестве целителя. В последние годы у наших школьников — малышей и подростков — участились случаи не спровоцированных обмороков, особенно в часы школьных занятий. Невропатологи в подобных случаях ставят диагноз: «Эпилепсия? (под вопросом)». Я избавляю детей от подобной лжеэпилепсии дыхательными упражнениями, перевернутыми позами и очищением кишечника.

— Для чего, — спросит читатель, — этот Камов утомляет нас медицинскими терминами? Какое значение имеет сегодня то обстоятельство, что не слишком даровитый журналист Закс поставил неверный диагноз давно умершему писателю, автору «Чука и Гека»?

Для нашего с вами здоровья, уважаемые собеседники, никакого. А для дальнейшей посмертной судьбы А. П. Гайдара и его книг, для дальнейшего существования фильма «Тимур и его команда», для дальнейшей нравственной судьбы сегодняшних и завтрашних российских детей — очень большое.

Почти два десятилетия газетно-журнальной кампании против автора «Школы» и «Голубой чашки» высветили трагическую истину. Гайдар из круга чтения наших детей практически выбыл. Достойной замены ему не нашлось.

С «диагнозами», которые поставили Аркадию Петровичу самозванные психиатры Б. Г. Закс и В. А. Солоухин: «Гайдар страдал маниакально-депрессивным психозом» и «Гайдар был маниакальным убийцей», книги Аркадия Петровича на домашние полки вернутся не скоро.

Вот для чего я приглашаю вас, уважаемый читатель, произвести вместе со мной еще одну экспертизу. Попробуем выяснить, на основе чего Солоухин объявил Гайдара человеком, способным на злодейства, садистские поступки и даже геноцид. Ведь Солоухин утверждал: именно воспоминания бывшего ответственного секретаря «Нового мира» открыли ему, будто Гайдар — «маньяк-убийца по своей природе (курсив мой. — Б. К.)».

В «Американских мемуарах» Борис Германович поведал: однажды вечером они оказались втроем: Гайдар, Загс и сосед по комнате Елпидифор Титов. Человек большой культуры и отличного воспитания, Титов в тот памятный вечер произнес омерзительную фразу.

— Лучше бы вы, Гайдар — сказал Титов, — со славою погибли в бою.

И тут же исчез. Как бы по делам.

Гайдар плохо себя чувствовал. Ему было не до полемики. Когда же полегчало, до Аркадия Петровича дошел оскорбительный смысл сказанного. Он захотел Титову ответить. Но Титов долго не возвращался. Тогда Аркадий Петрович, досадуя, взял табуретку и разбил в окнах несколько стекол.