Мост Убийц - Артуро Перес-Реверте

– Те, кто нас послал сюда, спятили, не иначе, – вполголоса сказал Педро Хакета.

– Боюсь, любезный кум, это не они спятили, а мы с тобой, что подрядились на такую работку, – так же тихо отвечал ему Мануэль Пимьента.

– А я тебе о чем толкую… Работка – да-а… не бей лежачего…

– Перебьют нас тут всех – и лежачих, и стоячих…

– Лучше в алжирском плену сидеть.

– Это уж – что говорить…

Я поглядел на андалусцев осудительно, как бы рекомендуя малость охолонуть и уняться и давая понять, что говорят они лишнее, но моя молодость лишила этот демарш всякого смысла: более того, – Пимьента ответил мне неприязненным взглядом и спросил с вызовом:

– Что-то я не пойму: юный кабальеро чем-то недоволен?

– Разборки здесь устраивать не стоит.

– Не рановато ли твоей милости в разборки лезть? Молоко на губах не обсохло, а туда же…

Оба удальца негромко засмеялись и, как принято у южан, подсвистнули. В других бы обстоятельствах такой грубый ответ непременно привел бы к обмену еще более резкими словами. У меня руки зачесались ответить в том смысле, что, смотри, мол, будешь звонить не ко времени – ботало оторву, да сунуть для пущей убедительности кусок стали в потроха, но житье рядом с капитаном Алатристе приучило к тому, что всему на свете – свой черед, ибо терпение есть первейшая солдатская добродетель. И всякому овощу… ну да, именно оно. Так что я прикусил язык и заставил себя сдержаться.

Само собой разумеется, Пимьента и Хакета не вняли увещеванию и продолжали пересмеиваться между собой, поскольку у меня, как и было сказано, не было ни возможности, ни желания приструнить их по праву старшего. И Жорже Куртанет, шедший со мною рядом, с очень серьезным видом покачивал головой, наблюдая все это, и бормотал себе под нос не менее серьезные слова насчет бога и святых.

Я же повернулся к мавру. Он кутался в свой толстый синий плащ с капюшоном, но все равно – от холода еле шевелил губами. И, правильно истолковав мой взгляд, ответил мне задумчивой полуулыбкой:

– Да… Войти, если войдем – одно дело… А вот выйти – другое.

По завершении осмотра мы направились к портику у одной из башен возле ворот – рядом с подъемным мостом и на противоположном берегу канала. Нам пришлось задержаться, потому что как раз в ту минуту мост подняли, пропуская корабль, который тащили на буксире несколько шестивесельных лодок. Пока ждали, к нам присоединились Себастьян Копонс и Хуан Зенаррузайбетия, оказавшиеся в другой группе посетителей, и наконец вместе со всеми мы выбрались на причал.

– Огнем с такой здоровилой ничего не сделаешь, когда подпустишь, – сказал бискаец.

Я беспокойно огляделся, хотя можно было не тревожиться: если бы даже кто-нибудь и услышал, то все равно не понял бы: мой земляк ставил слова до такой степени вразнотык, что выходила чистая абракадабра. У ворот стояли на часах несколько далматинцев с алебардами, и среди них я узнал одного из тех, кого видел с капитаном Алатристе и доном Бальтасаром в таверне у Моста Убийц. Звали его, кажется, Маффио Сагодино. На нем был грубой кожи колет, короткая немецкая епанча, кираса – поскольку он заступил в караул – и меховой берет с зеленым пером. И не знаю, узнал ли он меня или был предупрежден о нашем появлении, но, так или иначе, уставился на нас и не отводил глаз довольно долго. Я шепнул Копонсу, что́ это за фрукт, и Себастьян обратил к нему взгляд, замеченный, по всей видимости, Сагодино, поскольку тот наконец отвернулся, но ненадолго: краем глаза посмотрел на своих людей, а потом – опять на нас.

– Загляденье, – пробормотал арагонец. – Хоть картину с такого вояки пиши… И борода при нем, и все… И что ж, – надежный?

– Говорят, надежный… Когда и если платят.

– О-о, мать его…

На этом игра в гляделки кончилась. Тут опустили подъемный мост, и мы отправились в ближайшую таверну греться. Проходя мимо главного входа, я увидел новую толпу посетителей и обратился к Гурриато с вопросом, который не задал, пока мы были на верфи:

– Так ты веришь, что мы сумеем выйти, если войдем, а, мавр?

Он пожал плечами:

– Кто его знает…

И, пройдя несколько шагов, прибавил со своим обычным невозмутимым видом:

– У нас есть такая поговорка: «Куа бенадхем итмета, куа замгарз зехемез».

– И что это значит?

Он снова пожал плечами. Под мокрым от дождя и снега капюшоном отражалась в его глазах серая вода лагуны.

– Все женщины лгут. Все люди смертны.

VIII. Любой ценой

Рассвет двадцать четвертого декабря застал Венецию в снегу. Мести начало с ночи, и вскоре засыпало причалы, улицы и крыши. Когда Диего Алатристе, завернувшись в свой бурый грубошерстный плащ и надвинув бобровую шапку до бровей, вышел из дому, ветра не было. С мутно-серого неба валил снег, и под белым покровом стояли в неподвижной воде гондолы.

По счастью, не было и гололеда, и капитан мог не опасаться, что поскользнется, хрустя подошвами по белоснежному, девственно-чистому насту. Так, пересекая мосты и галереи, он по Мерсерии дошел до церкви Святого Юлиана, а оттуда – до улицы Оружейников, где задержался ненадолго перед лавкой, на дверях которой вывешены были образчики товара: шпаги, кинжалы, рапиры – очень красивые на вид, но, как определил Алатристе с первого взгляда, скверного качества. Никакого сравнения с тем, что выделывают мастера в Толедо, Бильбао, Золингене или Милане. Потом заглянул в несколько других лавок, подумав, что Малатеста, назначив ему встречу в этом месте, в очередной раз проявил свое извращенное остроумие.

Вскоре, огибая встречных, показался на заснеженной улице и итальянец. Длинный, тонкий, по обыкновению, в черном с головы до ног. Шляпа и плащ – в хлопьях снега.

– Сеньор Педро Тобар, если не ошибаюсь? – шутовски приветствовал он капитана.

И, остановившись рядом с ним, тоже начал рассматривать оружие на витрине. Кое-какие клинки потрогал и в сомнении даже пощелкал ногтем указательного пальца по гарде длинного кинжала, заставив ее зазвенеть.

– Как там твой груз поживает? – осведомился он. – Все ли еще на таможне лежит?

– Вчера отдали.

Послышался скрипучий смешок.

– Отрадно. Стало быть, сумеешь для сегодняшнего вечера выбрать себе приличный инструмент. Не эту дрянь. – Он пренебрежительно показал на витрину.

Зашагали вниз: улица была узка, и потому они невольно шли плечом к плечу.

– Как мальчуган? – справился Малатеста.

– Хорошо. Поклон шлет.

– Что ж, и ему передай от меня, что желаю ему всяческой удачи.

– Передам.

На перекрестке итальянец показал влево:

– Не желаешь ли стакан вина? Знаю тут поблизости, на улице Зеркальщиков, одно приличное заведение.