Божественные истории (ЛП) - Картер Эйми

Так что давайте проясним сразу: лиру я смастерил в семь лет, и Аполлон потом ещё четыре года пытался стащить её у меня. Но он не я, а потому раз за разом оставался ни с чем. И тогда я решил увести у него стадо, просто чтобы убедиться, что я могу. Мне тогда было одиннадцать.

Одиннадцать лет, не часов. Да, когда все думают, что это сделал младенец, звучит круче, будто я самый одарённый из богов. Но я в жизни не видел новорождённого, который мог бы стоять, не говоря уже о том, чтобы красть коров.

Хотя это было бы офигенно, признаю.

Но своей цели я добился: Аполлон взбесился не на шутку. Мне даже пришлось отдать ему свою любимую лиру, чтобы он не сбросил меня с Олимпа. Вот так вот.

С тех пор мне постоянно это припоминают. Я частенько делаю что-то, что не нравится Совету, и Зевс закатывает глаза, поднимая ту историю многовековой давности, а Аполлон самодовольно ухмыляется. Не понимаю, чего они ждут. Я просто делаю свою работу, как и все остальные. Не надо быть такими заносчивыми и пытаться делать вид, что меня здесь нет.

Но на этот раз должен признать, что я заслужил. Сидя в пустом тронном зале Олимпа, я бросал мяч в стену и ловил его, когда он отскакивал обратно. В этом зале ничего не происходило в отсутствие Совета, но никогда он не пустовал так долго, как сейчас, и я точно знаю почему.

Из-за меня.

С тех пор, как Персефона пожертвовала своим бессмертием и в одиночку повергла Совет в хаос три десятилетия назад, я стал персоной нон грата. Никто со мной не разговаривал. Все мои реплики на собраниях полностью игнорировались. Даже младшие боги и богини холодно встречали меня, словно быть изгоем заразно. Хотя насколько мне известно, так и есть. Одно прикосновение — и больше с тобой никто не общается.

Обычно меня это не сильно парит. Мне не впервой оказаться в социальной изоляции. Но в этот раз Зевс даже ни разу не припомнил тот случай с коровами. А когда Зевс упускает такую возможность, значит, всё серьёзно.

Прикол в том, что это не моя вина. Если им нужно было кого-то обвинить, лучше бы осудили Афродиту или Ареса. В конце концов, именно богиня любви накрутила делов с Адонисом, а Арес его убил. А у меня всего лишь был небольшой роман с Персефоной несколько веков назад.

И всё. Единственное моё преступление — это влюблённость в лучшую подругу и попытка дать ей немного свободы, пока все остальные пытались удержать её в оковах. Не такой уж тяжкий грех, на мой взгляд, но остальные почему-то считают иначе.

Но Совету нужен был козёл отпущения, а я как никто подходил на эту роль. Зевс ни за что не тронул бы свою дражайшую дочурку или любимого сына Геры. Поэтому все шишки достались мне, хотя я и слова не сказал Адонису.

Это было несправедливо, ни в коей мере, но Совет вообще не про справедливость.

Я со всей силы швырнул мяч в стену, он отскочил под углом и полетел прямо к тронам, стоящих по кругу в центре зала. Выругавшись, я вскочил на ноги. Нельзя допустить, чтобы Зевс разозлился на меня ещё сильнее. Я и так уже перешёл черту — по его мнению. А для Совета имело значение только его мнение.

— Не это ищешь?

При звуке знакомого голоса, я ухмыльнулся и развернулся. Похоже, не все от меня отвернулись. Всего лишь почти все.

— Ирида! Не видел тебя несколько десятилетий.

— Зевс отправил меня на разведку, — она рассматривала резиновый мяч в своих руках, ударила об пол из любопытства. — Так себе путешествие. Помимо того, что оно заняло половину, чёрт побери, века, так ещё и лев попытался мной отобедать. Он был дико растерян, когда его когти и клыки не дали никакого результата.

— Жаль, у него не получилось, — я прислонился к стене, скрещивая руки на груди. — Мне бы не помешала новая работёнка.

— Как будто ты бы смог выполнить хотя бы десятую часть моей работы.

Фыркнул.

— Я тебя умоляю. Зевс назначил тебя своей вестницей, потому что никто другой за это браться не хотел. А ещё ты не докладываешь о нём Гере. И не сплетничаешь о его похождениях. В отличие от любого другого младшего бога или богини, знаешь ли.

Ямочка появилась на её щеке, которая возникала только тогда, когда Ирида была недовольна. Особенно на меня.

— Не причисляй меня к мелким божкам. Что не так с твоей нынешней работой?

— Хочешь сказать, ты не в курсе? — я вскинул бровь. Впрочем, я должен был заподозрить, когда она вообще со мной заговорила. — Персефона отказалась от своего бессмертия. Вместо того, чтобы обвинить тех, кто по-настоящему к этому причастен, все решили ополчиться на меня.

Глаза Ириды округлялись, она даже позабыла о мяче, подкинутом в воздух. С глухим стуком тот приземлился на её голову, прямо посреди медных кудрей.

— Погоди… Хочешь сказать, это правда?

Я уставился на неё. Прикидывается, что не в теме, чтобы узнать историю от моего лица, или реально ничего не знает?

— А что ты слышала? Брось мне мяч.

Она слабо попыталась, но мяч пролетел только три четверти пути до меня. Понятно.

— Только слухи. Ничего из достоверных источников. Но стоит учесть, что последнее время я была далека от гущи событий.

Да уж, и мне в этом плане повезло.

— Персефона влюбилась в смертного. К несчастью для неё, с ним уже крутила Афродита…

— А с кем Афродита не крутила? — пробормотала Ирида. Я ухмыльнулся.

— Арес, как обычно, решил все проблемы грубой силой. Просто взял и избавился от соперника. Натравил вепря, — добавил я, увидев вопрос в глазах Ириды. Она поморщилась и накрыла сердце ладонью. — Загробная жизнь смертного оказалась далека от сказки, поэтому Персефона решила пожертвовать своим бессмертием и умереть, чтобы у него был стимул променять свой личный ад на что-нибудь получше.

— Оооо, — вздохнула Ирина, как романтичная барышня, и теперь уже скривился я. — Её план сработал?

Я пожал плечами и отвёл взгляд, притворившись, что играю с мячом.

— Понятия не имею.

— Ты не спрашивал у Аида?

— Мы сейчас не особо общаемся.

— Неудивительно. Но неужели никто больше не упоминал?

— Со мной никто особо не общается.

Её брови взлетели.

— Они настолько серьёзно восприняли эти любовные разборки?

— Сама видишь, — пробормотал я.

Ирида сократила расстояние между нами и коснулась моей щеки. Вопреки голосу разума, я подался навстречу этому прикосновению. Впервые за несколько месяцев до меня кто-то дотронулся. На секунду наши взгляды встречаются, и её необычные сиреневые глаза — точно ирисы — потемнели до фиолетового.

— Твои глаза цвета спелого винограда, — отметил я вслух. — Что бы это могло значить?

Она тут же опустила руку и сурово взглянула на меня, её радужки вернулись к обычному сиреневому. По крайней мере, они всегда были такими рядом со мной. Вообще, насколько мне известно, они меняют цвет в зависимости от её настроения, примерно как волосы Персефоны со сменой времён года, но Ирида отказывалась говорить мне значение каждого цвета. Не могу её винить, но всё же. У меня было всего парочка догадок. Когда я ещё не считался врагом народа номер один, Арес сказал мне, что глаза у неё всегда голубые, Афродита же клялась, что они зелёные.

Но это всё неважно. Ирида не заслуживала, чтобы её эмоции могли считывать все подряд. Пускай в нашей жизни мало личного, всё сразу становится достоянием общественности, но подобная деталь — уже нарушение границ.

— Мне жаль, — сказала она. — Не очень-то красиво с их стороны поступить так с тобой. Даже ты не заслуживаешь, чтобы вся семья бойкотировала тебя, хоть ты и заноза в заднице.

— По-моему, это самое милое, что ты когда-либо мне говорила.

— Ага, ну, ты особо не привыкай, — она коснулась моей руки. Едва задела, но опять же — в последние месяцы мне не доставало даже этой малости. — Боюсь, я тоже принесла не самые радостные вести. Лучше не уходи далеко. Высока вероятность, что Зевс захочет созвать Совет, как только я найду его.

Отлично. Новая возможность прийти на очередное собрание, где все будут меня игнорировать.