Аэрокондиционированный кошмар - Генри Миллер

Подъезжая к Нидлсу, я вдруг почувствовал, что попал в теплицу. Воздух благоухал всеми ароматами, и стало еще теплее. Я как раз подъехал к чему-то, где было много воды, может быть, к озеру, когда перед машиной возник человек в форме и, взмахнув рукой, приказал мне прижаться к обочине. «Остановите ее», — негромко проговорил он, и я увидел, что пребываю в настолько блаженно-рассеянном состоянии, что, приткнувшись к обочине, не заметил, что автомобиль продолжает медленно катиться вперед. «Поставьте ее на тормоз», — уже тверже и громче сказал человек в форме. Это была калифорнийская дорожная инспекция. «Так я уже в Калифорнии?» — осведомился я с довольной улыбкой. «Вы откуда прибыли?» — вместо ответа спросил он. На минуту я совсем перестал соображать. Откуда прибыл? Откуда я? Чтоб потянуть время, я спросил, что он имеет в виду: «Откуда я сейчас или вообще откуда я?» Конечно же, он имел в виду сегодняшнее утро, это можно было понять даже по раздраженному тону его вопроса. И вдруг я вспомнил — так я же рано утром покинул Большой каньон. Бог ты мой, какое счастье, что я это вспомнил! Только замешкайся с ответом, эти парни тотчас же станут вдвое подозрительней. «Один путешествуете?» — спросил он и, посветив карманным фонариком в пустую кабину, задал следующий вопрос: «Вы американский гражданин?» Это показалось мне полнейшим абсурдом — после всего, что я проделал за сегодняшний день. Я чуть было истерически не расхохотался ему в лицо. «Да, я американский гражданин», — ответил я спокойно, сдержав себя, чертовски обрадованный тем, что мне не надо предъявлять ни удостоверения личности, ни каких-либо других дурацких свидетельств моего статуса. «Наверное, родились в Нью-Йорке?» «Да, — сказал я, — родился в Нью-Йорке». «В Нью-Йорке?» — «Да, сэр». Тогда мне показалось, что он задал мне кучу вопросов о насекомых, о капустной рассаде, о рододендронах, о некоем пахучем азиатском растении, называемом небесным деревом, о формальдегиде, о ядохимикатах. И на все это я механически отвечал: «Нетсэр, нет — сэр, нетсэр!» Это было похоже на краткий экзамен по катехизису, но только это было в Калифорнии, и большое озеро или что-то в этом роде лежало рядом, и стрелка индикатора ползла к 200.

«У вас не горит одна фара, вы это знаете?»

«А как же, сэр», — ответил я совершенно ангельским голосом и, выключив мотор, поднял капот, чтобы посмотреть, как он там.

«Куда направляетесь теперь?»

«В Нидлс. До него далеко?»

«Всего несколько миль».

«Тогда я как-нибудь доковыляю. Премного вам благодарен, сэр!»

Я плюхнулся за руль и рванул с места с ужасающим жужжанием и лязгом. Но почти сразу меня опять остановили. Человек с сигнальным фонарем подошел нетвердой походкой к машине, оперся о борт, уцепился за мой локоть и, дохнув то ли виски, то ли джином, спросил, как ему лучше добраться до такого-то места. Название этого города я услышал в первый раз в жизни.

«Езжайте налево», — ответил я, не потратив и секунды на раздумье.

«А это точно?» — его голова плавно раскачивалась над моим рулевым управлением.

«Абсолютно», — сказал я, ставя ногу на газ.

«Не хотелось бы опять оказаться в Кингмене», — проговорил он.

«Никак не ошибетесь, — я нажал на газ, грозя снести ему голову. — Вниз и первый поворот налево!» — успел я крикнуть на прощание.

Так я и оставил его, стоящего посреди дороги и что — то бормочущего себе под нос. Я молил Бога, чтобы парень не вздумал по пьяной лавочке последовать за мной и не сбросил бы меня в канаву. В Техасе, неподалеку от Беги, я уже встретился однажды с таким малым. Он все настаивал, что у меня неполадки с машиной, сказал, что я генератор потерял, и вызвался сопровождать меня до ближайшего городка, но на первой же миле чуть не разбил мою машину. Главной-то целью его было выпить на дармовщину. Забавно, ничего не скажешь, наткнуться среди ночи на томимого жаждой пьяницу. Но конечно, лучше он, чем мамаша с пятью ребятишками, да еще беременная шестым. Именно так повезло одному моему другу.

В Нидлсе я лег спать сразу же после ужина, намереваясь подняться в пять утра. Но в три тридцать я услышал петушиное кукареканье и, почувствовав себя свеженьким, принял душ и решил тронуться в путь, как только рассветет окончательно. Позавтракал, заправился горючим и уже в половине пятого катил по шоссе. В этот час жары еще не было, градусов семьдесят пять или восемьдесят. Температурный индикатор показывал 170. Я рассчитывал попасть в Барстоу до того, как станет по — настоящему жарко, часам к девяти, это уж точно. Время от времени мне казалось, что какая-то обезумевшая птица летает по машине, издавая странное чириканье и стрекот, звук, который слышался мне с тех самых пор, как я выехал из Озарковых гор. Так стрекочут и дребезжат хомутики, когда их слишком туго затянут или, наоборот, чересчур ослабят. Но я так и не узнал наверняка, машина ли издает эти звуки или какое-нибудь живое пернатое. Но легко можно было себе представить, что где-то в районе заднего моста томится в заточении некая птичка, и она вот-вот погибнет от тоски и печали. Я выезжал из города, когда автомобиль с номером Нью-Йорка сбавил скорость, поравнявшись со мной, и высунувшаяся из окна женщина истошно завопила: «Привет Нью-Йорку!» Одна из тех восторженных бабенок, у которых по любому поводу, а чаще всего без повода может случиться истерический припадок. Но ехали они неспешно, миль сорок пять в час, и я надумал просто повиснуть у них на хвосте. Так я держался за ними мили три и тут увидел, что чертова стрелка переползла за 190. Я сбросил скорость до пешеходной и приступил к произведению в уме неких расчетов. Еще в Альбукерке, побывав у авторемонтного гения Хьюга Даттера, я узнал о существовании разницы между показаниями индикатора нагрева и показаниями термометра непосредственно в цилиндрах. Разница доходила до пятнадцати градусов, и толковать ее можно было с большой долей вероятности в мою пользу, хотя на практике так никогда не выходило. Хьюг Даттер сделал все возможное, чтобы преодолеть проблему перегрева, за исключением кипения радиатора. Но в этом я был виноват сам. Сказал ему с перепугу, что у меня радиатор кипел еще за четыре тыщи миль до Альбукерке. А случилось это, только когда я докатил до Джозеф-Сити в Аризоне. Там встретился мне старый коммерсант, занимавшийся торговлей с индейцами, и от него я узнал, что ничего мне не остается, кроме как снова заняться чисткой двигателя. Бушман — так звали этого человека — был настолько любезен, что поехал со мной в Уинслоу. Там он познакомил меня со своим зятем, еще одним магом-автомехаником, и прождал около четырех часов, пока радиатор выкипел, регулятор зажигания был отрегулирован, ремень вентилятора заменен, гайки затянуты, клапана отпущены, карбюратор откалиброван, пока, словом, машину привели в порядок. И за все это с меня спросили скромных четыре доллара. Восхитительно было после этой операции в самый послеполуденный зной въезжать во Флагстафф с цифрой 130 на индикаторе! Я просто глазам своим не верил. Но конечно, когда примерно через час я остановился на пологом долгом спуске к Камерону, когда заметно похолодало, эта проклятая штука опять закипела. Но стоило мне только выбраться из леса на необжитые места, где горы были темно-красными, земля цвета молодого горошка, а плоские, приплюснутые холмы окрашены в розовое, голубое, черное и белое, все наладилось. Не думаю, что за сорок миль я проглядел какие-нибудь следы человеческого обитания. Такое нередко встречается на Западе даже вблизи больших городов. Но здесь это выглядело ужасно. Только три автомобиля попались мне навстречу, а потом открылось безмолвное пустое пространство, где спокойно, зловеще и неотвратимо шло угасание человеческой, животной, растительной жизни, да и самого света. Вдруг, невесть откуда, ярдах в пятидесяти от меня возникли трое галопирующих всадников. Они просто материализовались посреди дороги. На какой-то миг я подумал, что меня собираются грабить. Но нет, минуту-другую они прогарцевали на шоссе, помахали руками, приветствуя меня, и потом, пришпорив лошадей, поскакали в фантасмагорически пустые сумерки и растаяли в пространстве через несколько секунд. Мне показалось поразительным, что они определенно направились куда-то, хотя было абсолютно ясно, что здесь направляться некуда. А Камерон я чуть было не проехал. По счастливой случайности бросив взгляд в сторону, я увидел неподалеку от шоссе бензозаправку, кучку дощатых хижин, что-то вроде гостиницы и несколько мазанок индейцев навахо. «А где же Камерон?» — спросил я, полагая, что городишко прячется по ту сторону моста. «А вы в Камероне», — ответил человек у бензоколонки. Я был так потрясен мрачной торжественностью декора, что еще до того, как спросить комнату, отправился к берегу Литтл-Колорадо, чтобы как следует рассмотреть тамошний каньон. До следующего утра я так и не понял, что разбил лагерь рядом с той самой пустыней Пэйнтид, с которой распростился вчера утром. Я лишь подумал, что прибыл в какую-то точно определенную точку мира, к некоему потаенному пупу Земли, где реки прячутся под землей, а раскаленная магма прорывается сквозь граниты розовыми жилками, словно симптомы геодезического геморроя.