Короли побежденных - Елена Первушина

Скрипнула дверь — это вошел Аттери с подносом, на котором стояли две белых фарфоровых чашки.

— Мэй, ты где? — позвал он.

— Мэй умерла, — сообщила королева с дивана. — Что ей передать?

— Передайте, что я принес ей шоколад. — Аттери присел на стул у ее изголовья.

— Ты — моя последняя радость, — задумчиво сказала Мэй.

Гостиная, как и все асенские комнаты, была небольшой и очень светлой: окна в человеческий рост с матовыми до половины стеклами, узор из голубых листьев на стенах и на обивке дивана, резная мебель орехового дерева, мягкий белый ковер на полу. На мозаиковом столике была сейчас навалена груда вещей: дорогие плащи, серебряные и золотые браслеты, цепи, чаши, выточенные из цельного камня, — Мэй хотела сегодня вечером выбрать подарки для посланника. Ответные дары для Императора давно уже собрали, императорские вкусы были всем хорошо известны. И сейчас взгляды Аттери и Мэй невольно обратились к подаркам.

— Как тебе показался посол? — спросил Аттери.

— Было не грязнее, стало не чище, — ответила королева, уткнув нос в чашку. — А что это там за черное привидение в последнем ряду?

— Вроде бы их новый врач.

— А… — сказала Мэй, — это что-то вроде предупреждения.

(В Лайе черное платье носили только осужденные преступники.)

Аттери потер подбородок, что означало: он готовится к неприятному разговору.

— Но твоя сегодняшняя выходка…

Мэй, казалось, не услышала его.

— Ты прости, — она соскользнула с дивана, — я только переоденусь и вернусь. Не могу больше дышать в этих доспехах.

— Мэй, что ты подарила принцу?

— Кольцо Эрвинда Старшего, — ответила она из соседней комнаты сквозь шелест платья. — Камилла, когда будет готова ванна?

— Мэй, мне кажется, что это было неосторожно.

— Аттери, если тебе нечего делать, посмотри, что мы можем подарить послу! По-моему, плащ неплох.

— Слишком хорош. Не годится перещеголять императорского посланника в щедрости. Достаточно будет чаши и вот этой серебряной цепи с леопардом. Мне кажется, посол оценит работу.

— Ну хорошо, убедил, — королева вышла уже босиком в любимым домашнем халате — светло-розовом, атласном, с вышитыми виноградными гроздьями — и уселась прямо на ковер, привалившись головой к дивану.

— Послушай, Мэй, что подумают люди, когда увидят, как ты подаешь руку предателю и изгнанному?

— Аттери, оставь Эрвинда в покое. Для нас он прежде всего сын короля Эрвинда и мой брат, — твердо сказала Мэй. — Он имеет на этот перстень больше прав, чем любой из нас. — И неожиданно добавила: — А плащ, если хочешь, возьми себе.

— Хочешь меня купить? — усмехнулся Аттери. — Не выйдет.

— Возьми, возьми. А скалывать будешь вот этим. — Она вытащила из кармана халата серебряную фибулу в виде скачущего коня.

Краска залила лицо Аттери. Белый конь был вестником солнца и покровителем Лайи. Только асены могли носить его изображение.

Как, пожалуй, все тарды Лайи, Аттери долгие годы мечтал о том дне, когда асены окончательно признают его своим. Это не приносило никаких привилегий, зачастую лишь неприятности: асены должны были платить гораздо большие налоги, чем тарды, да и надзор за ними был строже. Но это приносило честь, ту самую, которая, по словам асе-нов, была выше долга и свободы.

— Ты все же хочешь меня купить, — пробормотал он.

— Ерунда! — Мэй покачала головой. — Будь Эрвинд жив, он сделал бы то же. Ты давно уже заслужил это право. Я думаю, он просто не успел.

— Я знаю, почему Эрвинд этого не сделал, — грустно сказал Аттери. — Ему было нечего у меня просить.

Когда за Аттери закрылась дверь, королева, смеясь, закружилась по комнате. Проделав несколько пируэтов, она застыла в трагической позе, простирая перед собой руки.

— Мой принц, с тех пор как я увидела вас… — со смехом продекламировала она нараспев.

Глава 4

«Мойпринц!

С тех пор как я увидела Вас, в моей душе поселилось странное чувство. Я, прежде всегда неприступная, легко покорявшая мужские сердца, ныне сама влюблена. И огонь страсти разгорается с каждым днем все сильнее. Я должна говорить с Вами, иначе я умру. Женщина, страдающая женщина, умоляет Вас о встрече. Я буду ждать Вас завтра на закате у старого бастиона. Если Вы не придете, не знаю, что будет со мною.

Любящая Вас до гроба

Прекрасная Незнакомка».

— Это что за бред? — спросил посол.

— Не знаю, Ваша Светлость, простите, — ответил печально Эрвинд. — Получил сегодня утром и решил с вами посоветоваться.

— Ну а сам что думаешь?

— Не знаю, — развел руками принц.

Посол бросил на него хмурый испытующий взгляд, но лицо Эрвинда ни на секунду не утратило глуповато-невинного выражения. Было похоже, что он и в самом деле не знал. «Или сам написал, — подумалось вдруг послу, — но на кой?! Или… Где-то я подобный почерк видел». Он еще раз внимательно вгляделся в записку, где корявые буквы то наползали друг на друга, то рассыпались, как фасолины в супе бедняка.

— Неграмотная тебе попалась незнакомка, — заметил он. — Пишет как курица лапой. Если она так же прекрасна, как ее почерк…

Эрвинд улыбнулся:

— В Аврувии таких не бывает.

— Ну так сходи и проверь. Потом расскажешь, если захочешь.

Принц поклонился.

Холодным туманным вечером Эрвинд вышел из посольства. Постоял немного на крыльце, вспоминая расположение улиц, и пошел вниз, к реке. Алое солнце садилось в облака, город быстро погружался во тьму, и один за другим зажигались фонарики у домов. По узким мостам проезжали запоздавшие экипажи, и отражения их фонарей плясали в черной воде. В траве еще стрекотали последние кузнечики. Эрвинд, пожалуй, впервые почувствовал, как не хватало ему всего этого в Империи — огоньков, стрекота, запаха сырости, который тихонько подкрадывался в город с реки. Иногда принц тайком останавливался у домов, просто, чтобы услышать голоса — на освещенных верандах пели, кто-то разговаривал в темном саду, поскрипывали качели.

Усилием воли Эрвинд напомнил себе, что ему снова придется отсюда уехать, и чем скорее, тем лучше. Но кто мог сегодня вызвать его на свидание? Он ни секунды не сомневался в том, что никакой «прекрасной незнакомки» не существует. Асенки не пишут подобных записок всерьез. Кто-то из старых друзей захотел встретиться? Но кто мог решиться на такое? Или компания юных мстителей решила выманить его из дома и прикончить? Правда, Мэй вчера ясно показала, что он желанный гость в Аврувии, но Эрвинд еще не понял, какой вес имеет здесь слово Мэй.

Пока ясны были две вещи. Во-первых, Эрвинд Старший сделал из нее истинную королеву, а во-вторых, с этой королевой у него, Эрвинда Младшего, не было ровным счетом ничего общего. Когда-то он мог бы полюбить ее, но отец — и похоже, что совершенно сознательно — этому помешал. Теперь же она стала совсем чужой. Девочка, игравшая вчера на глазах у всего света в поддавки с Арнульфом, — она воплощала все, что Эрвинд не то что ненавидел, а не выносил всем своим существом: жестокость, обман, двоедушие. Посол мог влюбиться в нее, Эрвинд — никогда.