Катрин. Книга третья - Жюльетта Бенцони

— Как это прекрасно, — прошептала она, — как прекрасно, что у меня есть такие друзья! Как прекрасно, что можно еще верить людям!

— А вам пора подумать об отдыхе. Друг мой, — мягко сказал меховщик, беря ее за руку. — Пойдемте, прошу вас. Посмотрим, не вернулась ли из церкви Масе.

Жена Жака Кера, казалось, была создана для того, чтобы стать верной подругой для человека выдающихся качеств, склонного к риску и презирающего опасность. Они были женаты уже двенадцать лет, и она ни разу не позволила себе сделать ему хоть малейшее замечание или в чем-нибудь упрекнуть. Сердце ее было преисполнено любви и обожания. Катрин подружилась с Масе, когда стала фрейлиной при дворе королевы Марии. Именно к Масе она направилась, когда Ксантрай перехватил ее и увез к Арно, раненному под Компьеном. Часто вместе со своей подругой Маргаритой де Кюлан она проводила послеполуденные часы под липой в саду, в обществе нежной и кроткой молодой жены Жака Кера.

Масе была невысокого роста, белокурая, с тонкими чертами лица. У нее были красивые ореховые глаза, очаровательная улыбка и слегка вздернутый нос, который совсем ее не портил. Как дочь прево Буржа, Ламбера ле Леодепара, жившего в доме напротив, на другой стороне улицы Орон, она получила хорошее воспитание и умела со вкусом одеваться. Жак Кер влюбился в Свою красивую соседку, увидев, как она отправляется за покупками в чудесном ярко-красном бархатном платье, отороченном тонкой полоской беличьего меха, в премиленьком чепчике, гармонирующем с очень светлыми волосами. Он тотчас попросил отца посвататься к ней. Пьер Кер, крупный торговец мехом родом из Сен-Пурсена, встревожился, не зная, как посмотрит на это сватовство прево Ламбер. Но Леодепар был человеком очень умным и простым. Не страшась предрассудков и почуяв, что у молодого Кера большое будущее, он отдал ему дочь с легким сердцем и без особых церемоний.

С тех пор ничто не омрачало семейного счастья этой четы, кроме неизбежных превратностей судьбы, всегда сопутствующих ремеслу торговца. Пять детей — Перетта, Жан, Анри, Раван и Жоффруа — пополнили семью молодого меховщика, который по смерти отца с успехом продолжил его дело. Муж и жена никогда не ссорились.

Как и ожидал Жак, Масе встретила Катрин с величайшим радушием. Некогда, во времена их прежней дружбы, Масе слегка робела в присутствии Катрин, которая ослепляла своей красотой. Кроме того, она знала, как неравнодушен ее муж к женским чарам: иногда ей казалось, что Жак слишком уж часто и слишком пристально смотрит на госпожу де Брази. Теперь она увидела бледную, измученную, похудевшую женщину, и все старые обиды оказались забыты. Катрин ждала ребенка, Катрин любила, Арно де Монсальви так же горячо, как Масе своего Жака — этого было достаточно, чтобы жена меховщика, слушая только голос сердца, приняла гостью, как сестру.

Она приготовила для Катрин и Сары спальню на третьем этаже, расположенную прямо под выступом высокой остроконечной крыши дома. Окна спальни выходили в сад. В комнате напротив была детская. Большую часть длинной узкой комнаты занимала огромная кровать, в которой при желании можно было разместить трех-четырех человек. Она была задрапирована синей саржей. Комната понравилась Катрин; в Дижоне, в доме дядюшки Матье они с сестрой Лоиз занимали похожую спальню. В любом случае, здесь было тихо и спокойно, а Катрин сейчас более всего нуждалась в отдыхе. В течение двух дней она почти не покидала постели, отсыпаясь после изнурительного трудного путешествия, и открывала глаза, только когда ей приносили еду. Она так устала, что ей казалось, будто она может проспать целую вечность. День и ночь слились в одно, и она едва замечала появления Сары, которая, скользнув под одеяло, ложилась рядом. Никогда прежде, даже в дни, когда пришлось пешком добираться до Орлеана, не чувствовала она себя такой разбитой. Сказывалась почти семимесячная беременность.

Наконец, утром третьего дня ее разбудили детские голоса. Их пение раздавалось так близко, что слова без труда проникали в ее еще замутненное сознание.

Мою любовь я не забуду,

Узрев далекие края.

Ей верен я везде и всюду,

Тому порукой — честь моя.

Дети выводили старинную любовную песню, которую Катрин хорошо знала, так звонко и трогательно, что в ней зазвучала какая-то особая, наивная прелесть. Не открывая глаз, Катрин закончила куплет:

И подтверждают песнь моя и слово,

Что счастья не нужно мне другого.

— Ты помнишь, когда в последний раз пела? — послышался рядом голос Сары.

Катрин, разомкнув веки, увидела, что цыганка сидит на полу у кровати, поджидая ее пробуждения, как делала в течение многих лет. Сара улыбнулась. Она перестала походить на измученное затравленное животное, и эта улыбка была первой после бегства из Шантосе. По — видимому, в доме мэтра Жака кормили вдоволь, и смуглые щеки цыганки слегка округлились.

— Нет, не помню, — ответила молодая женщина, садясь на постели, — но, кажется, очень давно. Эту песню мы пели с Маргаритой де Кюлан, когда проводили бесконечно долгие часы за вышиванием в покоях королевы Марии. Помнится, написал эту песню мессир Ален Шартье, придворный поэт. Вот что, помоги мне привести себя в порядок и одеться. Я чувствую себя превосходно.

Двухдневный сон действительно пошел Катрин на пользу. Откинув одеяло, она спрыгнула с кровати с такой легкостью, как будто ей было шестнадцать лет. Умываясь, она спросила:

— Есть новости от мессира де Ксантрая?

— Нет, никаких! Мессиру Керу удалось только узнать, что капитан позавчера выехал из города в сопровождении нескольких человек, заявляя во всеуслышание, что намеревается поохотиться.

— Дай Бог, чтобы он поспел вовремя… и чтобы с моим повелителем не случилось несчастья…

Она взглянула на себя в зеркало из полированной меди, висевшее на стене, потом обернулась к Саре. Глаза ее были полны слез.

— Я хочу быстрее закончить с туалетом, а потом пойти в церковь и помолиться за Арно.

— При свете дня? Ты с ума сошла. Мэтр Кер настоятельно просил тебя не выходить из дому. Слишком много людей могли бы узнать тебя в этом городе.

— Это верно, — грустно промолвила Катрин, — я забыла, что остаюсь в какой-то мере пленницей.

В комнате напротив дети затянули еще одну песню, но теперь к ним присоединился мужской голос, такой басистый, что напоминал звучание большого колокола. Однако колокол этот заметно фальшивил.

— Господи! — воскликнула Катрин. — Кто это?

— Готье, — ответила Сара, смеясь. — Он подружился с детьми, которые его обожают и виснут на нем. Нормандец часто к ним заходит, когда они сидят с гувернером.

— Черт возьми! У них есть гувернер? Никогда бы не подумала, что наши друзья живут на широкую ногу.