Государыня - Александр Антонов

Как‑то поздним майским вечером, на исходе дня Святого Духа, после новой свары придворных Елена позвала с собой боярыню Ксению, взяла двух воинов с десятским Карпом и отправилась на половину великого князя. В его покоях Елена увидела привычную картину: в небольшой трапезной зале князь Александр предавался наслаждениям, бражничал вместе с испытанными «друзьями». Появление великой княгини не вызвало у вельмож никакого удивления. Но это была лишь видимость безразличия. Елена так и поняла и без церемоний ущемила честь приближенных Александра:

   — Вельможные паны, вам бы следовало заметить государыню. Будьте рыцарями и встаньте.

Паны что‑то промямлили, поднялись и попросили у Елены прощения. Однако она уже не обращала на них внимания и подошла к Александру.

   — Мой государь, удели своей супруге время выслушать то, о чём должна сказать.

Александр отставил в сторону кубок и встал. На его лице мелькнуло подобие улыбки.

   — Я готов с великим почтением выслушать тебя, моя государыня. Говори же…

   — Здесь не место, государь, — заметила Елена. — Идём хотя бы в соседний покой.

Князь вышел из‑за стола и нетвёрдым шагом направился к дубовой двери, распахнул её и предложил Елене войти. Она только кивнула головой и, повернувшись к своим воинам, сказала:

   — Карп, встаньте на стражу к двери и никого не впускайте. Да берегите боярыню Ксению. Она тут словно овца среди волков, — грустно улыбнулась Елена.

   — Исполним, государыня, — ответил рослый светловолосый десятник Карп и положил руку на меч.

Скрывшись за дверью, Елена прошлась по покою и всё осмотрела, будто хотела убедиться, что они здесь одни. Александр глядел на неё с любопытством. Он уже привык к тому, что Елена может сделать что‑то из ряда вон выходящее, и ждал. Так случилось и на этот раз. Осмотрев покой, Елена остановилась близ Александра, который уселся в кресло, и сказала, как о чём-то решённом давно и бесповоротно:

   — Мой государь, завтра я уезжаю из Вильно. Когда вернусь, не знаю, да и возвращаться нет желания. Вот и всё, о чём я должна была тебя предупредить.

Елена не сочла нужным говорить Александру о том, что при ней не будет ни одной католички. Великий князь, хотя и был хмелен, но не до бесчувствия, потому возразил, как подобает супругу:

   — Ты, моя государыня, не вольна ехать без моего на то согласия, а я не даю его. Да и что подумают во дворце! Ведь это будет похоже на твоё бегство от супруга. Я крайне удивлён твоим решением. Одумайся, моя государыня.

   — Я уже с давних пор одумалась и иного ответа от тебя не ожидала, государь. Однако мне важно было предупредить тебя, что ты уже ничего не значишь в моей судьбе. И о том я отпишу моему батюшке.

   — Ты не сделаешь этого, государыня, ибо перед Господом Богом и перед моим народом ты моя супруга.

   — Верно, государь, воля Господа Бога пока на твоей стороне. Но то воля твоего Бога, твоего епископа Войтеха. Всевышний же, в чьих руках моя душа, дал мне иную волю, потому я смиренно покоряюсь ему и завтра ранним утром уезжаю.

У Александра погасло желание спорить с Еленой и отговаривать её от отъезда. Хотя самолюбие его было задето, он уступил ей. Елена удивилась, когда он обыденно, будто провожая ко сну, сказал:

   — Что ж, благословляю твой путь, моя государыня. Только повели казначею Фёдору выдавать мне содержание.

Александр прикрыл глаза, давая понять, что его больше ничто не интересует. Елена, однако, была уязвлена до глубины души.

   — Но ты задумался над тем, к чему приведёт мой отъезд?

   — Да, к сожалению, пришлось подумать, но не держать же тебя силой.

Княгиню опалил гнев. Безразличие Александра показалось ей более оскорбительным, нежели любое другое поведение супруга. Он мог бы накричать на неё, схватить за руку, ударить, бросить на ложе, сломить силой, добиваясь покорности. Может быть, Елена всё это стерпела бы, как не раз терпела её матушка Софья Фоминишна от сурового во гневе супруга. Иван Васильевич многажды наказывал строптивую, высокомерную византийскую царицу за дикие выходки, за побеги из Москвы. В 1480 году, во время наступления хана Ахмата на стольный град, она, одержимая страхом за детей, умчалась с придворными и казной за сотни вёрст на Белоозеро. Гнев Ивана Васильевича был безмерен. Отроковица Елена слышала свист розг, и запомнила тот день на всю жизнь.

Как отличался безвольный князь от её грозного батюшки! Заяви Софья подобное в лицо Ивану Васильевичу, он бы и арапник в дело пустил, а потом бы запер в теремах. Знала Елена и то, что, когда волна гнева откатывалась, Иван Васильевич приходил к Софье Фоминишне и просил у неё прощения. И они ласкали друг друга, и дети у них появлялись почти каждый год. «Господи, милосердный, почему ты не даровал мне такую счастливую судьбу? » — взмолилась Елена и направилась к двери. Она шла медленно, надеясь, что Александр остановит её, спросит о чём‑либо. Но сего не случилось, и Елена не сумела одолеть бушевавший в ней гнев. Уже от дверей она подбежала к Александру, схватила его за плечи и, сотрясая, со слезами на глазах закричала:

   — Как ты можешь?! Как можешь топтать меня, ежели чтишь законной супругой? Ты лучше ударь меня, накричи, силой заставь покориться твоей воле, но не будь бездушным! Вот уже год ты меня не замечаешь! Вот уже год мы с тобой всё ещё чужие!

Слёзы душили Елену, наконец она зарыдала и бессильно упала на плечо Александра, потом сползла на пол.

В Александре проснулось нечто, похожее на жалость. Он положил её голову себе на колени и погладил по волосам. Других желаний в нём не проснулось. Он спросил опять‑таки с долей безразличия:

   — Но, моя государыня, куда же ты уезжаешь? И ты вовсе забыла сказать, что оставишь мне денег. Как же так?

Вновь произнесённое Александром показалось Елене дикой нелепицей. Она приподняла голову, ожидая, что он поможет ей встать. Но её ожидание оказалось напрасным. Она поднялась, молвила сухо и спокойно:

   — По–моему, тебе всё равно, куда я уеду, лишь бы денег оставила на пирушки. Ладно, я положу тебе содержание, достойное супруга великой княгини.

Елена снова направилась к двери и вышла. Александр даже не шелохнулся, когда она скрылась за дверью. В его голове вяло перекатывалось одно желание: «Как я хочу вина! Как хочу выпить!» Но и для этого у него не хватало сил. Его безразличие к жизни было похоже на состояние безнадёжно больного человека, порвавшего с окружающим миром все нити.

А в трапезной с нетерпением ждали появления великокняжеской четы. Канцлер Монивид стоял у самых дверей, рядом с десятским Карпом. Глаза его сверкали. Чуть позади канцлера стоял епископ Войтех, дальше гетман Радзивилл, граф Хребтович, гетман Гаштольд и ещё несколько вельмож, которых Елена знала только в лицо. Все они испугались за Александра, гадали, почему княгиня поставила у дверей стражей. Было вовсе неожиданным для панов, когда Елена появилась перед ними с гордо поднятой головой, глаза её горели властным огнём, а на лице не было никакого признака, который говорил бы о том, что ещё несколько минут назад эта царственная женщина плакала. Никто из вельмож Александра не осмелился остановить её. Она ушла, оставив их с искажёнными недоумением лицами. По пути в свои покои Елена сказала Ксении:

   — Иди к своему боярину, вели, чтобы сей же час подготовил мою тапкану и возки в дальний путь. И пусть поднимет в седло полусотню воинов во главе с князем

Ромодановским. Ещё передай, что проведём в пути не менее месяца. Да дьяку Кулешину скажи, чтобы пришёл ко мне, не мешкая.

   — Слушаюсь, матушка–государыня, всё так и передам боярину Дмитрию и дьяку Фёдору.

Вскоре на половине княгини Елены всё пришло в движение, начались сборы в дорогу, и закончились они лишь к полуночи. А утром, ещё туман покоился над водами и берегами Вилии, солнце ещё не поднялось, только заря обозначилась за Вилейкой, ворота Нижнего замка распахнулись, и на мост выехали тапкана, запряжённая четвёркой серых лошадей, пять крытых возков и несколько повозок с кормом. Весь этот поезд сопровождала полусотня воинов во главе с князем Ильёй. В тапкане сидели княгиня Елена, боярыня Ксения и священник Фома. Из вельмож покинули Вильно вместе с Еленой муж Ксении дворецкий Дмитрий Сабуров и канцлер Иван Сапега, которого по воле Александра определили на службу Елене после отъезда её придворных в Москву. Ехали при ней подьячий Фёдор Шестка с казной и добрый человек Микола Ангелов для советов на все случаи жизни.

Добрым человеком Миколу прозвали за его нрав. Он был и впрямь сердечный, милосердный, с душой нараспашку и с неуёмной жаждой служить людям. Если бы не ум учёного и государственного мужа, этот улыбчивый, голубоглазый, круглолицый волжанин из Рыбной слободы, что на Волге выше Ярославля, так и остался бы добрым человеком. Его ценили при дворе Ивана Васильевича за знание земли русской и её истории. Он по крупицам собирал о Руси всё, что можно было узнать из скупых источников, осмысливал и нёс людям. Он и близ Елены оказался лишь по той причине, что государь Иван Васильевич надеялся на его полезную службу дочери, на помощь ей в Литве, как истинной государыне, в её радении о земле, на которой живут большей частью россияне.